[5], клянусь богом, не подпущу тебя к телевизору! Ты мне надоел, Индалесио… — Толстяк откусил бутерброд, масло снова потекло по подбородку, разговаривал он с полным ртом: — Пойди поиграй с машинами. Ну иди, иди.
Карлик, явно недовольный поворотом событий, поволок кувалду к машине и снова принялся наносить по ней ритмичные удары. Я выбросил камень.
Мужчина с бутербродом оперся о дверь.
— Бедняжка, — произнес он, не глядя в мою сторону. — Можете себе представить, он был самым способным ребенком в школе, потом вдруг что-то случилось, какая-то болезнь, и вот что с ним стало. Только и делает, что ломает машины. И так целый день.
— Вы говорите, он был самым способным ребенком в школе? — спросил я. — В какой именно школе?
Он посмотрел на меня, собираясь ответить, но вдруг наморщил лоб и свел густые брови.
— Послушайте, вы случайно не?..
— Он самый… Антонио Карпинтеро или Тони Романо. Вчера вы передали мне записку от Паулино. Помните?
— Да… да… — Он кивнул. — Помню… как же… помню.
— Слава богу, хоть один человек нашелся, который что-то помнит.
Он опять кивнул.
— У меня хорошая память. — Потом внимательно посмотрел на меня. — Что вам нужно?
— Я хотел бы поговорить с Паулино. Вчера он не пришел на нашу встречу.
— Его нет.
— Не знаете, где его можно найти? Он вам что-нибудь говорил?
Очевидно, вопросов было слишком много. Проглотив, не жуя, кусок бутерброда, он снова уставился на меня, держа в руках остатки своей трапезы и явно не зная, что сказать.
— Можно войти? — Я кивнул на дверь каземата. — Там мы спокойно поговорим.
— Конечно. Там будет удобнее. — Он пропустил меня вперед. — Проходите, сеньор Кар… Кар…
— Карпинтеро, но все зовут меня Тони, — помог я ему, входя в контору. Толстяк с бутербродом вошел следом и закрыл дверь. Грохот от ожесточенных ударов кувалдой по металлу стал намного слабее.
Мы находились в большой комнате, метров тридцати, уставленной тесно прижавшимися друг к другу столами. заваленными бумагами. На стенах висели ящики для каталожных карточек. В углу стоял допотопный холодильник.
— Значит, вы Карпинтеро?
— Зови меня Тони.
— Слушай, Тони, нам не нужен столяр', понимаешь? Всю работу мы с братом делаем сами, никто не жалуется.
Я снова закурил. Наш разговор обещал быть очень содержательным. Разубеждать его относительно моей профессии явно не имело смысла.
— Как тебя зовут?
— Элиодоро, попросту Доро. Меня все так зовут.
— Все?
Он обвел рукой помещение.
— Здесь, у нас в конторе.
— Скажи мне, Доро, с твоим братом что-нибудь случилось?
На лице у него отразилось полное недоумение.
— Он что, попал в аварию? — спросил он.
— Не думаю. Но вчера он не пришел в "Рудольф" на нашу встречу, я надеялся, ты в курсе. Слушай, ты хоть помнишь, что приносил мне от него записку?
Доро помолчал, но потом ответил:
— Помню.
— Ну вот.
— Что?
— Бог мой!
— Что с вами? Живот болит? Газы? Вы не стесняйтесь… Я всегда говорю, что лучше показаться невоспитанным, чем навредить собственному здоровью. Не хотите? — Он протянул мне бутерброд.
— Нет. спасибо.
— Напрасно. Попробуйте. Объедение.
— Нет, спасибо. Где я могу найти Паулино?
— Паулино большой человек. А что вы изготовляете: мебель, рамы?
— Буфеты.
— Ага.
— Буфеты с музыкой.
— Черт возьми!
— Открываешь дверцу, и звучит популярная мелодия, например "Дикий кот".
— Надо же! — Он мечтательно закатил глаза. — Дорого, наверно, берете?..
— Ерунда, почти что даром.
’ Carpintero — столяр (исп.).
— Во сколько же обходится такой буфетик?
— Триста песет.
Он перестал жевать. Индалесио все еще упражнялся с кувалдой на пустыре. Это было похоже на метроном. От таких звуков можно было сойти с ума. Я подумал, что нечто подобное вполне могло произойти с Доро.
— Не могли бы вы изготовить для меня парочку буфетиков? Только я бы хотел с фламенко. Можно?
— Это обойдется дороже.
Он снова откусил бутерброд и долго его пережевывал. Я бросил окурок на пол.
— Насколько дороже? — наконец спросил он.
— Послушай, Доро, мне нужно повидаться с твоим братом Паулино, а мы все время перескакиваем на другие темы. Скажи мне, где он, и я тебе сделаю любой буфет.
— Я тебе заплачу пятьсот песет, идет?
— Договорились, пятьсот песет за один буфет.
Он откинулся на спинку стула. Последний кусок бутерброда, пропитанного маслом, исчез в его глотке, и он прикрыл глаза, казалось, сосредоточился на какой-то мысли. Вдруг он громко рыгнул.
— Очень вкусный бутерброд.
— На здоровье.
— Спасибо… Послушайте, когда будут готовы буфеты?
— Как только повидаюсь с твоим братом.
— Иногда его здесь не бывает по три дня. — Он подмигнул. Проказник Паулино…
— Забавляется с невестой?
Он скривил рот.
— Паулино часто ездит в Португалию на нашем большом "пегасе". — Он почесал свой жирный подбородок. — Но в этот раз он не брал грузовик…
— Может быть, взял другой?
— Нет, он всегда ездит на одном и том же. У него особая работа. Три дня на дорогу — туда и обратно.
— Значит, в этот раз он не брал "пегас"?
Доро отрицательно покачал головой.
— Может…
— Что может?
— Видите ли… — Он снова почесал подбородок. — У него есть квартирка, понимаете?… Холостяцкая квартира… ну вот… иногда он… значит… проводит там несколько дней. Адреса никто не знает… даже я… — Он улыбнулся, обнажив грязные зубы……Но… это…
— Что?
— Я ж говорю… у него есть квартира… — Он посмотрел на меня. — Однажды… это… я слышал, как он говорил, что с его балкона… это… видна площадь Дос-де-Майо… Паулино очень любит эту площадь… ну вот… кажется, он говорил, что рядом есть бар, который называется… называется…
— Вспомни, Доро, вспомни, я тебя прошу.
— Нет, не помню.
— Ну что ж ты, в самом деле!
— Постойте… — Он опять скривил рот и почесал лоб. — Постойте, сейчас вспомню, подождите… "Марагато", точно, "Марагато"… Так он и сказал… у нас тут работает один парень, ну вот, он еще сказал, что там делают самую лучшую тортилью с картошкой и луком, а Паулино и говорит, что правда, что он часто заходит туда и что там готовят такую тортилью, пальчики оближешь…
— "Марагато", — повторил я. — Ты уверен, Доро?
— Да.
Я встал.
— Спасибо, я тебе сделаю буфет с Шестой симфонией Бетховена.
— Вы что, нарочно меня злите? Сделайте с фламенко. Мы ведь договорились…
— По рукам.
Я вышел на свалку. Карлик все еще бил кувалдой по бывшему кузову машины, давно превратившемуся в бесформенную гору лома.
"Марагато" находился прямо на площади Дос-де-Майо, напротив таверны Пако. Это был маленький бар, выкрашенный в фиолетовый цвет. На дверях висела цепь с замком. На листке бумаги, прикрепленном кнопками, было написано: "Среда — выходной".
Я съел бутерброд с тортильей и выпил бутылочку пива у Пако. Когда наша шарага, которую мы называли полицейским участком, находилась на улице Даоиз, мы часто забегали к Пако выпить кофе или пива. Оперативная группа, которую тогда возглавлял Мельяда, тоже приходила сюда каждый день перекинуться в картишки.
Но с тех пор много воды утекло. Улица Маравильяс превратилась в модный район, здесь шатаются торговцы наркотиками, живут молодые художники, артисты. Не знаю, куда сейчас ходят выпить кофе полицейские, работающие в новом комиссариате, расположенном в современном здании на улице Луна. В свое время мы вдесятером ютились в маленькой душной каморке, а сейчас, насколько я знаю, в оперативной группе больше сорока человек, у них даже есть свои машины с рацией и гражданскими номерами.
Пако меня не узнал. Наверно, принял за одного из многих клиентов, покупающих у него кокаин или героин. А может быть, и за старого педика, ищущего знакомства с худенькими мальчиками, готовыми на все ради пакетика белого порошка.
Таверна была полупустой. В глубине четверо пенсионеров играли в карты, громко разговаривая. Пако смотрел маленький черно-белый телевизор. Он еще больше полысел, волосы стали совсем седые, зато не потолстел. А вот я, наверно, сильно изменился. В свое время у него долго висела на стене афиша боксерского матча, организованного клубом "Фронтон-Мадрид". Я тогда выиграл по сумме очков у итальянца Мендоччи, на которого возлагали большие надежды.
Я попросил кофе и сигару. В этот момент в лавку вошел высокий мужчина с животиком и тщательно ухоженной бородкой, придававшей его лицу хитроватое выражение.
Мужчина пристроился за стойкой рядом со мной.
— Привет, Пакито. Как жизнь?
— Да никак, сам видишь. Что будешь пить, Артуро?
— Рюмочку хорошего коньяка. Только не вздумай подсунуть мне разливной!
Обижаешь. Я не держу разливной.
Где-то я видел этого человека. На нем был дорогой костюм, разговаривая, он как-то по-особенному кривил губы.
— Не заводись, Пако, налей-ка лучше коньячку.
Тот налил ему рюмку дорогого коньяка, и мужчина сразу же ее опрокинул. Потом вынул из кармана брюк толстую пачку денег и протянул Пако купюру в тысячу песет.
— Все процветаешь? — заметил хозяин таверны.
— Не жалуюсь, — ответил тип с бородкой. — Хочешь заработать деньги, надо все переделать в современном стиле… сделать все, как в этих пабах[6], понимаешь? Можно грести в три раза больше. Нарисуешь на дверях какое-нибудь экзотическое название, повесишь пару картинок, поставишь старые столы, и будь здоров.
— Сам-то ты не торопишься сменить название своего заведения, Артуро.
— А зачем менять? "Пекин" звучит очень хорошо, мне нравится… Кафе-паб "Пекин". Чем плохо?
Пако не ответил. Протянул сдачу и снова стал смотреть телевизор, опершись о стойку. Я вспомнил. Это был Артуро Гиндаль, бывший жених Пепиты, хозяйки бара "Да здравствует Пепа" с улицы Руис.