— Никто ничего не узнает. Но если тебе вздумается надуть меня, будет хуже. Тогда тебе придется торговать сигаретами в богадельне.
Исполнитель фламенко неожиданно оборвал пение. Женщина ударила кулаком по столу и скрестила руки на груди.
— Хватит с меня пения, мать вашу! Вон отсюда! Я закрываю! Убирайтесь все!
Пьяные клиенты, похожие на братьев, все время что-то мрачно бормотавшие, встали и безропотно покинули бар. Исполнитель фламенко, кажется, слишком перебрал, чтобы понять приказ с первого раза. У него были большие воспаленные глаза и доброе лицо с глубокими морщинами, как бы пересекавшими усы по диагонали.
Женщина снова повысила голос. Мы встали.
— Сколько с нас, сеньора? — спросил я.
Женщина посмотрела на горбуна.
— Мне было приятно угостить вас.
— Сеньора, я хочу заплатить, — сказал горбун.
— В другой раз, — ответила хозяйка бара. — Заходите еще, тогда и заплатите. Хорошо?
Певец медленно, с чувством собственного достоинства встал, пожелал всем спокойной ночи и размеренным шагом, не качаясь, вышел из бара.
— Можно помочь вам убрать стулья, сеньора?
— Буду очень благодарна, только не зовите меня сеньорой, мое имя Асун.
— Асун — красивое имя.
— А вас как зовут?
— Констансио Мелеро, к вашим услугам.
Я встал из-за стола и направился к выходу, предварительно сказав Шанхаю:
— Не забудь, о чем я тебя просил. Не вздумай забыть.
— Не беспокойтесь, шеф, — ответил он.
На улице дул легкий ветерок, жара спала. Я пошел вверх по улице до угла Писарро и Луны. На этот раз я решил обойти стороной клуб "Нью-Рапсодия", свернул на Гран-Вия и дошел до площади Кальяо.
В ушах у меня все еще звучал бархатистый смех Лолы.
На следующий день в десять часов вечера я отыскал Рикардо Конде по прозвищу Дартаньян в маленьком баре "Ступенька" в районе Лавапиес. Он был со своей собакой Румбо-Норте. В баре шел оживленный спор. Посетители внимательно слушали Дартаньяна.
Он, как и раньше, был худым, смуглым, тщательно выбритым. Тонкие седые усы и голубые глаза молодили его. Впрочем, мошенники и шулеры почти всегда молодо выглядят.
— Не верите, — говорил Дартаньян, — давайте поспорим на что хотите. Я никого не обманываю. Этот пес — чудо, другого такого во всем мире нет.
Я устроился у стойки и попросил пива.
Дартаньян жестикулировал, клиенты и хозяин недоверчиво смотрели на собаку, растянувшуюся на полу и как будто спавшую.
— Я хотел бы увидеть это собственными глазами, — сказал хозяин, ставя передо мной бутылку и даже не глядя в мою сторону.
— В любой момент.
Хозяин налил белого вина "морилес" и протянул стакан Дартаньяну.
— А сейчас налейте еще один стакан чего угодно… ром, виски, все равно, — сказал Дартаньян.
— "Вальдепеньяс" подойдет?
— Пожалуйста, любой алкоголь. — Дартаньян явно входил в роль. — Сеньоры, пора делать ставки, — обратился он к присутствующим. — Минимум тысяча песет.
Какой-то мужчина с брюшком, в больших очках положил на стол зеленую купюру.
— Итак, — сказал он, — собака найдет оба стакана, выпьет "морилес" и не станет пить "вальдепеньяс". Правильно?
— Все верно, — подтвердил Дартаньян. — Стаканы будете прятать сами.
— А у вас есть деньги на случай проигрыша? — вмешался другой клиент, мужчина зрелого возраста в довольно грязном плаще. — Я бы хотел увидеть ваши деньги.
Рикардито Конде, он же Дартаньян, вытащил из кармана пачку денег. Клиенты с жадностью уставились на них. Один я знал, что из всей пачки настоящими были только верхняя и нижняя купюры. Хозяин бара открыл ящик кассы, вынул бумажку в тысячу песет и положил ее рядом с первой.
— Вот моя ставка. Посмотрим, на что способен этот пес.
Клиент в плаще колебался. Он почесывал затылок, не зная, решиться ему или нет.
— Давай ставь, — подбадривал его другой. — Не волнуйся, я сам спрячу стаканы. Так что все будет в порядке.
— Ладно, — он положил купюру. — Ставлю тысячу.
Дартаньян повернулся ко мне, приглашая принять участие в споре. Какое-то мгновение он смотрел на меня, и в глазах его весело поблескивали озорные огоньки.
— Не желаете ли поставить, сеньор? — спросил он.
— К сожалению, у меня с собой только сто песет, — ответил я. — Какова минимальная ставка?
— Не годится, — возразил он и опять внимательно посмотрел на меня. — Значит, у вас нет тысячи?
— Нет.
— Ладно, шутки в сторону, — заявил клиент в очках. — Я сам спрячу стаканы, а собака пусть их найдет, — он обратился к типу в плаще, — пусть выпьет "морилес" и не тронет другой стакан. Правильно я говорю?
— Все верно, — подтвердил Дартаньян.
Очкастый снял пиджак и накрыл им голову Румбо-Норте. Пес даже не шевельнулся.
— Так будет надежнее.
Он взял оба стакана и вышел из бара, но вскоре вернулся и снял пиджак с головы собаки. Лицо его сияло.
— Попробуй теперь найди, дружок.
— Не дадите ли мне еще "морилеса"? — обратился Дартаньян к хозяину. Он взял протянутую ему рюмку под внимательными взглядами присутствующих. Потом понюхал ее, отпил глоток, наклонился и поставил рюмку перед собакой.
Румбо-Норте поднял уши и медленно встал. В нем было килограммов восемьдесят весу, он был такой огромный, что казался помесью собаки и лошади. Потом пес зевнул и посмотрел на хозяина человеческими глазами. Дартаньян поднес ему рюмку, тот высунул большой белесый язык и вмиг вылакал ее содержимое.
Потом удовлетворенно тявкнул, помахал хвостом и легкой рысью, раскачивая огромной головой, направился к двери. Клиенты и хозяин последовали за ним.
— Что тебе надо? — спросил меня Дартаньян.
— Поговорить с тобой, Рикардо.
За дверью послышались возгласы и громкий лай Румбо-Норте.
— Он тебя никогда не подводит?
— Никогда.
Собака и трое мужчин вернулись в бар. Мужчина в плаще выглядел обескураженным.
— Здесь что-то нечисто, черт возьми! Невероятно! — Дартаньян взял со стойки три бумажки по тысяче песет и не торопясь положил их в карман своего элегантного пиджака и приласкал собаку. Раздраженный субъект не отставал.
— В чем заключается ваш трюк? Расскажите нам.
— Нет здесь никакого трюка. Вы проиграли пари. Вот и все.
— И вы мне будете говорить, что здесь нет обмана? Мать вашу!..
Хозяин бара взял сердитого клиента под руку.
— Послушай, Висенте, все видели, как эта чертова псина нашла стакан и выпила его. Делать нечего.
— Никто мне не поверит, если я расскажу, клянусь матерью, — сказал второй. — Я спрятал стаканы за почтовым ящиком, а пес их учуял.
— Сеньоры… — произнес Рикардо, делая знак собаке. — Спокойной ночи.
Я заплатил за пиво и вышел следом. Трое мужчин продолжали спорить.
Мы молча пересекли площадь и пошли по улице Хесус и Мария. Шли мы медленно, потому что у собаки была одышка. У лавки скобяных изделий "Двадцатый век" мы остановились. Дартаньян снял решетку с двери, потом отпер висячий и врезной замки, и мы вошли внутрь.
В лавке было темно и тихо. Деревянный прилавок тянулся от стены до стены, едва различимые в темноте полки были уставлены старинными и бесполезными предметами, которые очень нравились Дартаньяну.
Жил он в просторной комнате, расположенной прямо позади прилавка. Комната была чистой и приятной: кровать, стол с двумя стульями, электрическая плита, холодильник, посудомоечная машина, полки с множеством книг и бумаг. На стене напротив кровати висел ее портрет в красном платье. Она улыбалась. Даже сейчас, по прошествии стольких лет, она казалась мне красивой: задумчивая, спокойная красавица.
Дартаньян сел на кровать и сжал руки, переплетя длинные нервные пальцы.
— Я уже не работаю, Тони, ты ведь знаешь. Давно не работаю. Что тебе от меня нужно?
Я сел на стул спиной к портрету и закурил.
— Я тоже уже не в полиции, Рикардо, так что нечего мне задавать дурацкие вопросы типа "что тебе от меня нужно?".
— Кое-что я о тебе слышал, но слухи меня не интересуют. Кроме того, я почти не бываю на людях.
— Мне нужен ты, Рикардо. Платят очень хорошо.
— Нет.
Я медленно повернул голову и посмотрел на женщину в красном. Художнику удалось схватить сходство и вселить жизнь в ее черты.
Она стояла у погасшего камина, облокотившись о полку, и, казалось, собиралась пройтись по комнате. Я довольно долго смотрел на нее.
— Ты подонок, — сказал он тихо.
— Может быть.
— Ты не имеешь права. Тони… не имеешь права.
— Кроме тебя, в Мадриде нет человека, способного выполнить эту работу. Таких взломщиков как ты, Рикардо, сейчас уже нет.
— Взломщик, взломщик… — Он вскочил и начал нервно бегать по комнате. — Я уже не тот, что прежде. И ты это прекрасно понимаешь. У меня дрожат руки… я незнаком с современными замками, появились совершенно новые конструкции…
— Глупости.
— Нет, Тони, это не глупости. Со мной все кончено.
— Я хорошо помню, что она мне сказала в тот вечер, Рикардо.
Он резко остановился.
— Ты единственный человек, которому я разрешаю входить сюда… и смотреть на нее. — Он поднял глаза на портрет и сделал шаг назад, как будто чего-то устыдился. — Прошу тебя, не… я хочу сказать, что…
— Оставь, Рикардо.
— Ты… конечно, я понимаю, ты… много сделал для нее…
Он снова стал бегать по комнате, время от времени останавливаясь и вглядываясь в ее портрет. Я знал, что он вот-вот начнет говорить о ней.
— … я никогда не был достоин ее. Тони. В этом все дело… — Он сел на кровать, опустив голову. Я погасил окурок и снова закурил. — Она была… настоящей сеньорой, ее манера говорить, двигаться… И она меня любила, Тони. Больше всего на свете она любила меня… любила меня, ты понимаешь? Меня, и никого больше… считала меня необыкновенным человеком, смотрела на меня глазами, полными любви. Тони, в ее глазах было столько любви, что я терял рассудок, пьянел от ее любви, все сокровища мира были ничто по сравнению с этой любовью… Если бы… если бы я был богат, Тони, если бы я мог дать ей все, что она заслуживала… но, увы, я не мог. У меня ничего не получалось, я так и не дал ей ничего, ровным счетом ничего. — Он вскочил с кровати так резко, что заскрипели пружины, и подбежал ко мне. — Скажи мне, ты знаешь, что значит любовь такой женщины? Ты понимаешь, что значит чувствовать себя любимым такой женщиной?