— А я вас помню.
— Мы познакомились несколько дней назад в Доме, — сказал парень и нежно посмотрел на девушку, посылая ей глазами тайные сигналы. Она еще больше прижалась к нему. — То, что они делают в Доме, достойно восхищения. Вы согласны, сеньор Карпинтеро?
— Убежден.
— В мире мало любви, сеньор Карпинтеро.
— Не зовите меня сеньор Карпинтеро. Просто Тони. Этого вполне достаточно. Вы очень похожи на отца.
— Правда? Все говорят. — Он снова улыбнулся. — Мне очень хотелось познакомиться с вами, Тони… отец много рассказывал о вас в своих письмах. Я собирался приехать раньше, но не смог, вернулся только неделю назад.
— Альберто все время говорит, что должен встретиться с вами, — подтвердила девушка.
— Вы так похожи на Луиса, — сказал я. — Одно лицо. Он опустил голову.
— Я понял, что должен продолжить его дело, — подняв на меня глаза, он решительно сжал челюсти. — Может быть, это решение пришло несколько поздно, но назад пути нет.
— С сегодняшнего дня он новый советник АПЕСА. — Девушка посмотрела на него влажными глазами, полными восхищения. — Его единогласно избрали в Административный совет.
— Постараюсь быть достойным памяти отца. Я не должен уронить его имя, Мария.
— Я не была знакома с ним, но, наверное, он был замечательным человеком, правда, сеньор Карпинтеро? — спросила девушка.
Я кивнул головой. Парень кашлянул.
— Простите, что мы не предупредили вас, но нам бы хотелось поужинать сегодня с вами, Тони. Мама тоже хотела прийти, но не смогла. Она просила извиниться перед вами.
— Ваша мама может только по средам.
— Она слишком много работает, — подтвердила девушка.
— Итак… сеньор… простите, Тони… машина у подъезда, нам будет очень приятно…
— К сожалению, не могу. У меня свидание.
— Как жаль! — воскликнула девушка.
— Да, очень жалко. Может быть, в другой раз?
— Возможно.
Он энергично пожал мне руку. Девушка поклонилась и едва коснулась моей руки.
— Мне было очень приятно познакомиться с вами, Тони, — сказал он.
— Прощай, Луис, — ответил я, но они уже выходили из подъезда, держась за руки.
Напротив дома стоял серый "мерседес". Шофер вышел и распахнул дверцу. Они помахали мне, и машина тронулась.
Я пересек площадь Пуэрта-дель-Соль, потом спустился по улице Алькала и свернул на Гран-Виа.
Бар "Иберия" на улице Вирхен-де-Пелигрос был очень приятным и спокойным: в стиле ретро, с мраморными столиками и длинной стойкой, обшитой цинком. Мой новый костюм отражался в зеркале за спиной бармена.
— Джин с тоником, — попросил я.
Бармену, одетому в белую рубашку с бабочкой, было лет шестьдесят. Я был единственным клиентом.
Он не торопясь обслужил меня. Я отпил глоток. Здесь джин не разбавляли.
— Вам знаком человек по имени Хесус Маис? — спросил я.
— Да, — сухо ответил он и посмотрел на меня утомленным взглядом. Глубокие морщины разрезали его лицо сверху вниз. Такие морщины чертит сама жизнь. — К несчастью, я его слишком хорошо знаю. Вы его друг?
— Пожалуй, друг — не совсем верное слово.
— Понятно. Он вам тоже подложил свинью?
Я переступил с ноги на ногу и отпил еще глоток.
— Мне он остался должен сорок тысяч песет за все выпитое и съеденное здесь. Для меня сорок тысяч — большие деньги. — Он бросил взгляд на пустой бар. — И это притом, что мы с ним из одной деревни, он дальний родственник моей жены.
— Сорок тысяч, — повторил я.
— Да, сорок тысяч.
Я отпил еще немного. У дверей бара шумели какие-то молодые люди в черном с наголо остриженными головами.
— Дон Хесус Маис, импресарио.
— Импресарио? Не смешите меня. Он всем запудрил мозги, а мы уши развесили. Никакой он не импресарио. Обыкновенный торговый агент какой-то шоколадной компании из Вальядолида, впрочем, даже в этом я не уверен. — Бармен вытер и без того чистую стойку. — Он вас тоже надул?
— Пожалуй, да.
Бармен продолжал надраивать стойку, описывая тряпкой круги. На улице раздался резкий звук клаксона.
— Сколько с меня?
— Сто пятьдесят.
Я дал двести. Дойдя до дверей, я обернулся.
— А девушка?
— Лола? — спросил он.
— Да, Лола.
— Уехала. Пару раз заходила сюда одна, а потом уехала.
Я вышел из бара, осторожно закрыв за собой дверь.
Было холодно. По улицам гулял пронизывающий ветер. Наступала осень, красивое, но не очень уютное время года в Мадриде.
Мне некуда было идти и нечего было делать в этом новом костюме "под английский твид".
Я побрел, сам не зная куда.
Мадрид, октябрь 1985 — август 1986
Перевод с испанского Зинаиды Львовской
ЭКСПЕРТИЗА
Николай ЧеркашинОПЕРАЦИЯ "ДЖЕНИФЕР"(Повесть-версия)
© Николай Черкашин. 1991.
Что вы делали 8 марта, в пятницу, 1968 года? Припомните, если сможете, если вели дневник… Право, это очень важно.
В этот праздничный день в Тихом океане погибла советская ракетная подводная лодка, бортовой номер 574. Враз оборвались жизни девяноста восьми человек. Правда, в тот день об этом не знал еще никто, даже те, кто отмечал ее путь на секретных картах. Просто в назначенный срок, когда подводный ракетоносец должен был сообщить о прохождении поворотной точки маршрута, лодка на связь не вышла. И хотя это был весьма тревожный факт, никто не произнес страшного слова "погибла". Мало ли что бывает в море — вышел из строя передатчик, залило антенну…
Разумеется, по Тихоокеанскому флоту была объявлена боевая тревога, на поиск лодки вылетели самолеты…
Через месяц, когда иссякли все надежды, родственникам погибших отослали похоронки.
"Уважаемые… (имярек)!
С глубокой скорбью сообщаю Вам, что ваш сын (муж) трагически погиб в океане при выполнении служебного задания. Ваш сын (муж) был хорошим моряком, верным товарищем и навсегда останется в памяти боевых друзей как образец исполнения своего долга перед Родиной. Примите наши искренние соболезнования. Контр-адмирал В.Дыгало".
Еще не прогремели выстрелы на Даманском, еще не запылал Афганистан, но уже случился "Новороссийск", и опыт тайных похорон, накопленный стражами народного покоя со времен ГУЛАГа, отточенный на сокрытии севастопольской трагедии — крупнейшей за всю историю отечественного флота, помог легко спровадить в реку забвения имена погибших. Благо, что подводную лодку с ее несчастным экипажем поглотили километровые глубины.
Вот уж где — концы в воду…
Газетный реквием "Новороссийску", прогремевший спустя треть века после гибели линкора, вызвал детонацию памяти у многих людей. Моряки начали вспоминать вслух. Вспоминать то, о чем приказано было не помнить, — погибших в море товарищей.
Почтовые штемпели на конвертах не дадут приукрасить случай: эти два письма легли в мой почтовый ящик друг за другом с разницей в один день.
Сначала первое, из Ленинграда:
"Здравствуйте, Николай Андреевич!
Ваш адрес сообщили мне в редакции журнала… С большим волнением прочитал документальный очерк о "Новороссийске". Эта беда мне очень близка и понятна, потому что 21 год я храню в памяти другую трагедию, в чем-то похожую на севастопольскую… Подлодка, на которой служил мой отец, капитан 3 ранга Николай Николаевич Орехов, вышла в очередной поход и не вернулась. Вместе с ним погибли еще девяносто семь человек.
За все эти годы мы ничего толком не знали о судьбе лодки и ее экипажа. Нас только известили, что причина гибели корабля неизвестна.
В 1975 году из сообщения по "Голосу Америки" я узнал, что американцы обнаружили лодку и подняли ее носовую часть. Оттуда извлекли 80 трупов членов экипажа и захоронили их то ли на Гавайских островах, то ли в Калифорнии. Сообщалось также, что были посланы приглашения семьям погибших. Но наше, советское Министерство обороны нам ничего не передало. И вообще очень обидно было узнать обо всем этом из-за океана.
Мой отец окончил Высшее морское военно-инженерное училище имени Дзержинского в Ленинграде в 1958 году. Спустя три года журнал "Советский воин" (№ 17, сентябрь 1961 г.) опубликовал очерк, написанный о нем. Назывался он "Счастье".
Папа должен был служить на атомной лодке, но из-за повышенного давления назначение не состоялось. На атомный флот отбирали тогда, как в космонавты. По рассказам мамы я знаю, что отец очень любил свое дело, был требовательным не только к себе, но и к матросам своей боевой части. Ребята становились настоящими специалистами. Когда на лодке случилась однажды авария (полетела крышка цилиндров одного из дизелей), матросы исправили все в море за двое суток. А ведь это заводская работа.
Еще я знаю, что экипаж был очень дружен, и это, наверное, самое главное.
Перед последним походом большинство офицеров были в отпуске. Их всех вызвали в часть телеграммами. Должна была пойти другая лодка, но она оказалась неготовой. Послали ПЛ-574.
2 ноября 1989 года в телепередаче "Пятое колесо" мы с мамой рассказали о гибели лодки. Тогда я услышал от мамы, что отец перед выходом был неспокоен и в кругу близких друзей сказал: "Если что случится — позаботьтесь о семье". Никогда раньше, сколько ни ходил в море, таких слов не произносил.
О семье командира мама ничего не знает, кроме того, что вдову зовут Ирина, дочери ее сейчас 35 лет, а сыну 28. Живут они где-то под Москвой.
В июне этого года я посетил консульство США и беседовал с военным представителем. Этот господин обещал мне сообщить все, что знает американская сторона о погребении погибших подводников.
Пока ничего нет.
В наше же Министерство обороны обращаться больше не хочу. После ряда казенных отписок такое желание пропало.
От компетентных моряков я слышал два взаимоисключающих мнения. Одни утверждают, что наши моряки, те, которых подняли, захоронены в океане в районе Гавайских островов.
Другие, и в частности отставной адмирал И.Василенко, работавший некогда за рубежом в качестве военноморского атташе, говорят, что американцы извлекли из носовых отсеков восемь тел и похоронили их на острове Мидуэй (Гавайи).