инации.
Пока шла эта перепалка, через надрывающиеся телефоны хлынул каскад руководящих указаний из Москвы: "Немедленно! Срочно! На доклад главкому! Представить письменно графический материал — что сделали американцы? Что предпринимал флот? Чтобы своевременно вскрыть и не допустить! Доложить, кто непосредственно виновен". И так далее.
Мой шеф, в сердцах выложив мне все, что он обо мне думает, схватил папку и помчался вниз, к командующему флотом.
Из Москвы же от руководства посыпался град уточняющих указаний: "Срок два часа! Представить графический материал на карте по фототелеграфу с приложением выписки из журнала событий — какие приказания давались, какими силами и как выполнялись, кто и что доносил… Отобразить район, маршруты и сроки переходов и действия сил сторон…"
Началось лихорадочное вычерчивание карты обстановки, которую облепили информаторы и чертежники. Район, маршруты, хронология событий…
И вот тут-то, донельзя рассвирепевший от настойчивых звонков "направленцев" из Москвы — "доложить, кто виноват", — я допустил стратегическую чиновную ошибку, непростительную для опытного штабиста.
Ко мне подошел начальник службы связи подполковник Н.Ф.Уклеин и дернул за рукав:
— Товарищ капитан 1 ранга! А помните свой последний запрос в адрес шефа? И его ответ?
Я ему:
— А ну, неси телеграммы сюда!
И эти две телеграммы, в своем красноречивом и доподлинном содержании, легли на карту, выписанную тушью. Да еще вошедшие в азарт ребятки обвели их в черную рамку.
Тушь не успела высохнуть, а из Москвы требуют: "Что вы там клопа жарите?! Немедленно материал на передачу! Главком не будет ждать!.."
Карта разрезана на полосы, офицеры помчались на фототелеграф. Ленты поползли в столицу.
А там, на том конце линии, в лихорадочной спешке, не читая, начали выхватывать из аппарата еще сырые полосы и помчались в кабинет к главкому. Сложили полосы на столе:
— Вот, товарищ главнокомандующий, что тихоокеанцы докладывают…
Мы-де в стороне, это они все… Главком, как стало потом известно, надел очки и…
И… на трое суток Москва замолчала. По всем каналам. Ни тебе запросов, ни тебе вопросов. Как в ядерной войне. Тишина.
Спустя трое суток прибыл я по каким-то служебным делам в кабинет начальника штаба флота.
В кабинете — группа начальников управлений, сам начальник штаба разговаривает по красному телефону. С Москвой.
Положив трубку, начальник штаба долго рассматривал меня, как редкостный экспонат, и наконец с известной долей иронии произнес:
— Ну что, герой, доказал свою правоту?
— Выходит, доказал.
— Ну вот, Москва тебе этого не простит. Понял?
— Я это уже усвоил, товарищ адмирал.
Этим история не закончена. Как стало известно, в достопамятный день главком ВМФ был вызван в ЦК КПСС и получил хорошую головомойку, чем и был приведен в ярость. А последняя всегда должна излиться на подчиненный аппарат. Нужны были "стрелочники".
В дело вступил высший эшелон. Советский МИД послал США ноту: "Ваши службы тайно, в нарушение международно-правовых норм, подняли наш корабль".
Госдепартамент США отпарировал: "А вы не объявляли о гибели своей подводкой лодки. Следовательно, по нормам международного морского права это бросовое, ничейное имущество…"
Тогда МИД СССР направил вторую ноту: "Вы-де нарушили покой погибших моряков, осквернили их братскую могилу…"
Госдепартамент США: "Ничего подобного. Погибшие моряки захоронены в море по всем правилам, принятым в Советском Военно-Морском Флоте. Вам направляется копия кинофильма…"
На этом наши правовики-международники и дипломаты замолчали. Ибо сказать было нечего. Как видно, спецслужбы США предвидели и такой вариант.
Прошла шквальная полоса негодований, докладов и объяснений, поиска виновных. Наступил период грозных указаний из Москвы: выделить боевые корабли, направить на постоянное барражирование в район точки "К" (так официально был назван район гибели подводной лодки, бортовой 574) не допустить продолжения американцами работ, вплоть до бомбежки района…
В течение примерно полугода корабли сменяли друг друга в районе точки "К". "Эксплорер" там не появлялся. Командование ВМС США, конечно, следило за действиями наших сил.
Спустя примерно месяц после бурной свары в штаб флота прибыл генерал-лейтенант из Генерального штаба, наверное очень умный: на груди, — два академических "поплавка". Но почему генерал-лейтенант, а не какой-нибудь моряк? Этого я так и не понял.
Вызвали меня, ибо мой шеф наотрез отказался принимать участие во всей этой истории.
Я по приказанию начальника штаба флота представил "красную папку" с подборкой всех накопленных материалов. Генштабист уединился в отдельном кабинете.
Часа через четыре меня вызвал начальник штаба. Генерал-лейтенант подвинул мне "красную папку" и произнес:
— Я внимательно изучил материалы. Я в это не верю.
— Но это факты! — возразил я.
— Все равно не верю. Ибо это технически невозможно.
— Но это факты! — повторил я.
Начальник штаба флота молчал. Я взял "красную папку" и вышел…
Остальное дорасскажу в следующий раз.
"Не тянет ни черта ваша машинка. Замените батарейку либо принесите адаптер. У меня тут розетка есть…"
Объехав с полдюжины московских радиомагазинов, я достал свежие батарейки. Но когда я протянул сверточек нашей "связной" медсестре, та лишь грустно покачала головой:
— Сунгариева у нас уже нет.
— А где он?
— Вчера увезли… В патанатомию… Вот ваш диктофон.
Я еще надеялся услышать его голос с той кассеты, что оставалась в аппарате. Но из динамиков шло ровное шипение — глас небытия.
Два последних фрагмента "истории", как называл Сунгариев хронику подъема ПЛ-574, записанных в блокноте и на пленку, я перепечатал на машинке. Оставалось довольствоваться тем, что есть. В конце концов главное сказано… Я вздрогнул, когда через месяц вытащил из почтового ящика письмо, надписанное знакомым почерком. На марке стоял кишиневский штемпель.
Или меня разыграла медсестра, или письмо пришло с того света.
Все оказалось проще и печальней. Конец "истории" Сунгариев дописал сам, как только убедился, что "машинка не тянет". Вложил в конверт с моим адресом, но передать сестре не успел. Вместе с его госпитальными пожитками и бумагами письмо отправилось в Кишинев, а уж там кто-то из родственников бросил конверт в почтовый ящик.
Вот эти последние строки:
"Выполнил ли "Эксплорер", выждав время, завершающую часть операции — подъем кормовой части затонувшей надводной лодки ПЛ-574, мне неизвестно. Отчасти потому, что в скором времени я ушел в другое управление.
Во всяком случае, их "желтая пресса" долго писала о "подходящем моменте", о том, что надо только выждать…
Но, по-видимому, кормовые отсеки "Эксплорер" так и не поднял.
Судя по высказываниям американских газет, операция "Дженифер" обошлась налогоплательщикам США в 350 миллионов долларов.
Миллиардер Г. Хьюз, финансировавший операцию, денежки на ветер бросать не любил. Расходы надо было компенсировать. С этой целью ЦРУ спланировало и скрытно выполнило еще одну акцию, поистине в духе "рыцарей плаща и кинжала".
В XVII веке в районе юго-западнее Калифорнии затонул испанский парусный корабль с грузом золотых слитков.
Право на поиски корабля и водолазные работы купила у властей штата, возможно и у правительства Мексики, некая американская фирма. Но пока эта фирма вела подготовку, в одну из темных ночей "Эксплорер" прибыл в район и своим гигантским ковшом-захватом зачерпнул и утащил испанский галеон со всем содержимым. Обиженная фирма направила иск в федеральный суд США. Но ЦРУ дало понять: если хотите существовать… заберите иск.
Вскоре после скандала с операцией "Дженифер" главные участники сошли со сцены: президент Р.Никсон потерпел фиаско в связи с уотергейтским делом, директор ЦРУ У.Колби был освобожден от должности по неустановленным причинам, а миллиардер Г.Хьюз, живший в стерильно чистых апартаментах, умер от того, чего боялся более всего на свете, — от элементарного гриппа.
Уход же со сцены основных заинтересованных лиц на "красной стороне" вы легко проследите сами…"
Наверное, всю эту печальную "историю" можно было бы давно списать в архив "холодной войны" и "эпохи застоя", если бы не письма, написанные вдовой погибшего механика под диктовку полуслепого сына:
"Год назад я отправил письмо в Министерство обороны с просьбой разрешить нам с мамой побывать на святом для нас берегу, откуда ушли подводники и не вернулись. Никакого ответа я не получил. Позже выяснилось, что письмо переслали в часть, где отец служил. Только благодаря офицерам этой части наша поездка состоялась. Нас с мамой моряки приняли сердечно. Они и сегодня помнят о своих товарищах, погибших в море.
Корреспондентам местных газет мы подробно рассказали о тех, кто был на борту лодки, — все, что знали. Я был рад, что люди хоть что-то узнают о них, что память о них сохранится хотя бы на газетной бумаге.
Спустя месяц после отъезда я получил газету. В статье речь шла только о судьбе мамы и два слова о том, что погиб мой отец, и ни намека на то, что вместе с ним погибли еще десятки человек.
В короткой записке корреспондент сообщал, что местная цензура материал о гибели 574-й не пропустила.
Мне непонятно одно: ведь подводники выполняли свой воинский долг, и пусть неясна причина гибели корабля, разве можно их всех вычеркивать из нашей общей памяти?! Но ведь есть же конкретный чиновник, который-то и вычеркивает! Кто он?
Я уже давно собираю материалы о погибших моряках, чтобы переслать в музей части, где пока ничего нет о них. Наверное, здесь не разрешает какой-нибудь цербер местного масштаба. Но я верю, что всем этим запретам недолго жить.
И еще живу надеждой пройти на корабле над могилой отца, бросить в море цветы над его кораблем…"
Там, в госпитале Бурденко, я рассказал Сунгариеву об Игоре Орехове. Анатолий Тимофеевич тяжело вздохнул: