— Нет, нет, не вы. Вы остаетесь на своих местах. И не двигаться!
Черный повстанец тут же заерзал на своем сиденье. Намеренно и с очевидным вызовом. Райдер навел на него автомат, но этот бунтарь нарочно еще раз подался вперед потом назад и наконец угомонился, удовлетворенный этой демонстрацией собственного достоинства. Доволен остался и Райдер — это была чистая показуха, на которую можно не обращать внимания.
— Встать! Кому говорю! Шевелите своими толстыми задницами. Вы что, не понимаете? Поторапливайтесь!
Это Уэлком, находившийся в хвосте вагона, решил принять участие в происходящем, что было совершенно ни к чему. Пассажиры вели себя послушно, и опасно было устраивать среди них панику. Хотя ведь он с самого начала знал, что от Уэлкома можно ждать нежелательной импровизации. Что ж толку теперь сожалеть?
Дверь кабины открылась, Лонгмэн вывел из нее машиниста, и тот принялся подыскивать себе место среди пассажиров. Задержавшись на секунду рядом с хиппи, он сразу же передумал и тяжело опустился на сиденье рядом с высокорослой негритянкой. На нее это не произвело ни малейшего впечатления.
Райдер кивнул Лонгмэну, и тот открыл ключом дверь переднего аварийного выхода и опять спрыгнул на рельсы. Райдер пересчитал пассажиров, переводя для устрашения ствол своего автомата с одного на другого. Пышная брюнетка нетерпеливо постукивала носком сапога по заплеванному полу вагона. Хиппи кивал головой и улыбался, все еще не открывая глаз. Воинственный негр со скрещенными на груди руками смотрел уничтожающим взором на опрятного черного господина с чемоданчиком. Мамаша успокаивала перепугавшихся все-таки ребятишек… У задней переходной двери пассажиры были построены по трое. Уэлком лаял на них, как овчарка на стадо.
Совершенно внезапно свет в вагоне погас, и остались включенными только тусклые лампы аварийного освещения. Пассажиры несколько встревожились. Казалось, даже лица побледнели в смутном свете, который пришел на смену ярким светильникам, тянувшимся под потолком через весь вагон. Напряжение было теперь отключено во всем секторе между 14-й и 33-й улицами, на всех четырех путях (два для обычных поездов и два для экспрессов).
— Кондуктор, подойдите ко мне, — распорядился Райдер.
Кондуктор вышел на середину вагона и остановился. Он был очень бледен.
— Вы возьмете с собой эту группу пассажиров и отведете по туннелю на станцию.
— Да, сэр, — поспешно ответил кондуктор.
— По дороге вы захватите пассажиров из остальных девяти вагонов.
Кондуктор забеспокоился:
— А если они не захотят выходить из поезда?
Райдер пожал плечами.
— Объясните им, что поезд дальше не пойдет.
— Конечно, это я непременно сделаю, но… — голос его впервые прозвучал твердо, — знаете, пассажиры очень не любят выходить из поезда, даже если им сказать, что он дальше не пойдет. Может быть, это смешно, однако…
— Делайте, что вам сказано, — отрезал Райдер.
— Пожалуйста, разрешите мне тоже уйти, — подала голос красотка, продолжавшая выставлять напоказ свои ножки. — У меня назначена крайне важная встреча.
— Нет. Из передней части вагона никто не уйдет.
— Но это очень важный просмотр. Видите ли, я ведь актриса…
— Сэр! — влезла в разговор мамаша. — Умоляю вас. Мои мальчики такие впечатлительные…
— Я же ясно сказал, что из вас мы пока никого не отпустим.
Пожилой белый джентльмен в кашемировом пальто тоже решил принять участие в разговоре:
— Я не прошу, чтобы вы отпустили меня, — сказал он, — но можем мы хотя бы узнать, что, собственно, происходит?
— Пожалуйста, — ответил ему Райдер. — Вас взяли заложниками четверо отчаянных людей с автоматами, вот и все.
— Ну да, задай глупый вопрос и…
— Скажите хотя бы, сколько вы собираетесь нас здесь продержать? — настаивала брюнетка. — Мне в самом деле никак нельзя пропустить это прослушивание.
— Все! Хватит! — прервал Райдер. — Я больше не буду отвечать на ваши вопросы.
Усилия девушки соблазнить его и апломб старика не давали оснований думать, что они могут потерять самообладание и удариться в панику.
Через аварийный выход появился Лонгмэн с автоматом через плечо. Он потирал руки, чтобы очистить их от грязи и ржавчины. Пультом отключения напряжения никто не пользовался многие месяцы, а возможно, и годы. Райдер теперь был свободен, чтобы пройти в конец вагона, где кондуктор объяснял пассажирам, что можно, совершенно ничего не опасаясь, спуститься на путь.
— Напряжение отключено, мадам. Один из этих джентльменов был столь любезен, что отключил его.
Уэлком громко хохотнул, невольно рассмеялись даже некоторые пассажиры. Кондуктор покраснел, торопливо шагнул в дверь и спрыгнул на рельсы. За ним последовали пассажиры. Наиболее нерешительных Уэлком подгонял толчком ствола в спину.
Стивер подошел к Райдеру и прошептал:
— Послушай! Пятеро из тех, кто остался, — негритосы. Неужели ты думаешь, что власти раскошелятся из-за каких-то черномазых?
— Они стоят столько же, сколько остальные. А может быть, и больше.
— А, понимаю, тут замешана политика?
Когда все пассажиры, за исключением трех-четырех, покинули вагон через заднюю дверь, Райдер снова вошел в кабину машиниста. Она пропаяла потом. Впереди по-прежнему виднелась прерывистая череда зеленых сигнальных огней. Они потребляли переменный ток и потому не отключились. Райдер снял микрофон с крючка и нащупал кнопку, приводившую в действие передатчик. Однако прежде, чем он успел нажать на нее, кабину заполнил голос:
Центральная диспетчерская вызывает "Пелхэм, 123". Что там у вас, черт побери, происходит? Почему вы отключили напряжение без предварительного согласования? Вы слышите меня? Вы слышите? Говорит начальник управления движением… Отвечай же, кретин!"
Райдер включил микрофон.
"Пелхэм, 123" вызывает Центральную диспетчерскую. Ответьте мне".
"Какого дьявола! Где вы так долго пропадали? Что у вас произошло? Почему не отвечали? Прием. Ответьте, "Пелхэм, 123". Прием".
"Пелхэм, 123" информирует Центральную диспетчерскую, — сказал Райдер. Центральная, ваш поезд захвачен. Вы слышите? Поезд захвачен Прием".
Том Берри пустил в ход все аргументы, уговаривая себя, что он абсолютно ничего не мог предпринять. Конечно, если бы он не витал в облаках, мечтая о своей Диди, а помнил о служебном долге он мог бы вовремя заподозрить неладное. Однако в тот момент, когда он открыл глаза, он насчитал перед собой четыре автомата, каждый из которых способен превратить его в решето, прежде чем он сумеет достать свой пистолет.
Конечно, нашлось бы немало полицейских, которые полезли бы в схватку очертя голову, хотя это и самоубийственно, подчиняясь рефлексу выработанному годами накачки, начинавшейся с первого дня учебы в полицейской академии. Это была комбинация чувства долга, культа мужества и презрения к преступнику. Диди называла все это "промывкой мозгов". Конечно, он знал таких полицейских, и далеко не все они были глупцами. Просто они чересчур серьезно относились к своим обязанностям. А сам он сидел сейчас со своим револьвером 38-го калибра и не рыпался. Утешаться можно было только тем, что он пока жив, в порядке и, по всей видимости, последний день служит в полиции.
Конечно, он присягал служить законности, поддерживать правопорядок. Полицейский не должен пытаться спасти свою шкуру, когда рядом совершается преступление, на том основании, что ситуация сложилась слишком неблагоприятно. Даже если он — в штатском и в данный момент не на службе. Его долг состоял в том, чтобы на применение силы ответить тем же, а если при этом он мог быть убит… Что ж, это было в лучших традициях полиции. Ничего не поделаешь — профессиональный риск.
Конечно, если бы он выхватил сейчас свой пистолет, это тоже было бы в лучших полицейских традициях. Смерть на боевом посту. В награду ему устроили бы шикарные похороны, которые почтили бы своим присутствием такие особы, как главный полицейский комиссар и мэр города. Соберутся его товарищи по оружию, одетые по такому случаю в парадные мундиры и белые перчатки, а когда репортаж о похоронах передадут по телевидению, миллионы женщин побегут за платками, чтобы утереть слезы Что говорить, все будет по высшему разряду, хотя, к сожалению, виновники таких торжеств не могут оценить всего их великолепия. Интересно, будет ли кто-нибудь всерьез опечален его безвременной кончиной? Диди? Неужели она вспомнит его только как одного из мужчин, с которыми делила постель?
Он снова приоткрыл глаза и огляделся. Расположение действующих лиц изменилось. Тот, что выбирался из вагона, чтобы отключить напряжение, теперь вернулся, а высокий, видимо, их главарь, как раз только что вошел в кабину машиниста. Здоровяк расположился в центре вагона лицом к его головной части, а в дальнем конце еще один выталкивал последних пассажиров.
Итак, теперь шансы не столь угрожающе неблагоприятны: не один к четырем, а один к двум. Звездный час? Да. Для того чтобы тебя прикончили. "Видите ли, сэр, — оправдывался он перед капитаном, который, как он представлял, будет исподлобья мрачно смотреть на него, — мне было наплевать, что случится со мной, но я не хотел, чтобы пострадали пассажиры. Поэтому я не стал хвататься за оружие, а продолжал вырабатывать план, как лучше послужить общественным интересам в данных обстоятельствах и поддержать славные традиции нашего департамента".
Он горько усмехнулся и снова закрыл глаза. Решение принято. И пусть извинят его уважаемые господа полицейский комиссар и мэр.
Впрочем, не пройдет и месяца, как вашему покорному слуге все равно вышибут где-нибудь мозги. Поэтому никто ничего не потеряет. Вопрос, будешь ли ты действительно оплакивать меня, Диди?
Наличие при нем пистолета не давало ему ни малейшего ощущения безопасности. Наоборот, он бы о радостью избавился от него при первой же возможности. К тому же это было лишнее напоминание о том, что он пренебрегает служебным долгом. Диди… Вот она поняла бы его. Она, наверное, поздравила бы его с тем, что у него появился проблеск сознательности, что он перестает быть бездумным инструментом общества всеобщего угнетения.