— Психиатры никогда не смотрят на вещи просто, — вздохнул я.
Он покачал головой:
— Простых вещей очень мало.
— Я найду факты. И начну сегодня же, — сказал я, вставая. — Спасибо, что вы приняли меня и так терпеливо слушали, я искренне сожалею, что помешал вашему гольфу.
— Я не так уж и опоздал, — успокоил он меня, спускаясь вниз по лестнице и открывая парадную дверь. На пороге, словно бы обдумав что-то, он сказал: — Будь осторожен, Роберт. Действуй осмотрительно. Если ты прав в отношении Кемп-Лоура, хотя это очень предположительно, ты должен чутко отнестись к нему. Надо убедить его пройти курс лечения. Его здоровье в твоих руках, не будь жестоким.
Я откровенно сказал:
— Не могу смотреть на него с вашей точки зрения. Я не думаю, что Кемп-Лоур болен, он просто опасен.
— Где кончается болезнь и начинается преступление… — Он пожал плечами. — Об этом спорят столетиями, и нет двух человек, которые бы пришли к согласию. Но будь осторожен, будь осторожен. — Он улыбнулся и, закрывая дверь, сказал: — Напомни обо мне родителям.
Я прошел пару перекрестков: первое — найти шикарную, пахнущую свежестью парикмахерскую, и второе — заказать тройную порцию яиц и бекона в соседнем кафе. Я погрузился в обдумывание, как раскопать железные факты. По размышлении я пришел к выводу, что некоторые из них, и весьма ценные, лежат неглубоко и начинать копать надо с них. Я решил преодолеть барьер жалости и презрения, который воздвигла в королевстве скачек моя последняя неудача. Опасная затея, но я хотел исцелиться, и поэтому придется ее осуществить.
Воспользовавшись телефоном в кафе, я позвонил Тик-Току.
— Вы сегодня работаете? — спросил я.
— Будьте великодушны, дружище. Нехорошо задавать вопросы в такой ранний час. Да еще когда ответ негативный. — Пауза. — А вы? — Наивность так наивность.
— Подонок.
— Так меня зовут друзья.
— Мне нужна машина, — сказал я.
— Ведь вы не собираетесь высаживать десант в тылу неприятеля?
— Не собираюсь.
— Прекрасно. У меня отлегло от сердца. Но если надумаете, дайте мне знать, и я присоединюсь к вам. — Голос у Тик-Тока был веселый и подразнивающий, но горькая правда, которая скрывалась за ним, не требовала лишних слов.
— Я хочу побывать в кое-каких конюшнях, — начал я.
— В чьих? — перебил он.
— Так, в кое-каких… примерно в шести.
— У вас появился нерв, — сказал Тик-Ток.
— Спасибо, — поблагодарил я. — Вы единственный человек в стране, который так думает.
— Проклятье… Я не подумал о…
Я усмехнулся:
— Ерунда. Где сейчас машина?
— У меня под окном.
— Я поеду в Ньюбери поездом и, если вы встретите меня на станции, заберу ее, — сказал я.
— Сегодня бесполезно ехать в любую конюшню, все тренеры на скачках, — заметил он.
— Да, я очень надеюсь, что их не будет, — согласился я.
— Что вы задумали? — В его голосе звучало подозрение.
— Вернуть состояние обанкротившемуся Дому Финнов. Я успею на десять десять. Вы встретите меня. Хорошо? — И я положил трубку, не обращая внимания на его протестующее "эй".
Но когда я вышел в Ньюбери, он уже ждал, одетый как истинный денди: утянутый в талии камзол для верховой езды почти такой длины, как в восемнадцатом веке, и невероятно узкие бархатные кавалерийские бриджи. Пока я оглядывал его с головы до ног, он с ироническим видом наслаждался моим удивлением.
— А где же галстук, кружевное жабо и меч? — спросил я.
— У вас нет воображения. Я человек завтрашнего дня. Мой меч действует сам, как антирадиационное снаряжение. Вам понадобится защита, когда вы встретите опасность… — Он усмехнулся.
В который раз я уже подумал, что у юного Тик-Тока стойкий реалистический взгляд на мир.
Он открыл дверцу машины и сел за руль.
— Куда едем? — спросил он.
— Вы не поедете, — запротестовал я.
— Обязательно поеду. Машина наполовину моя. Куда едет она, туда и я. — Он уже все решил. — Куда едем?
— Ладно… — Я сел рядом, вытащил из кармана список, который составил в поезде, и показал ему. — Тут конюшни, где бы я хотел побывать. Я постарался расположить их так, чтобы не делать большой крюк, но все равно поездить придется.
— Фью, — присвистнул он. — Как много. Гемпшир, Суссекс, Кент, Оксфорд, Лестер, Йоркшир… Мы никогда не объедем их за один день. Тем более что вы уже выглядите усталым.
Я взглянул на него, но он уставился в список. Я действительно чувствовал себя усталым, но меня огорчило, что это так заметно. Я надеялся, что парикмахерская и завтрак вернут мне веру в себя и смоют шрамы прошедшего дня и ночи.
— Вам не обязательно ехать… — начал я.
— Мы объедем их все, — перебил он. — Мы начнем раскапывать, что случилось вчера с вами и со мной. И по дороге вы мне расскажете, зачем мы туда едем. — И он спокойно повернул ключ и нажал на газ; по правде сказать, я был очень рад его компании.
Тик-Ток повел ''мини-купер" в первую по списку конюшню. Конюшню Корина Келлара в Гемпшире.
— Ну, — сказал он, — давайте.
— Нет, я не собираюсь рассказывать вам, зачем мы едем. Слушайте и наблюдайте, а потом расскажете мне.
— Зануда, — проговорил он, не споря, а потом добавил: — Надеюсь, вы принимаете в расчет всех этих олухов там, куда и ангелы не суют свои святые ноги? Я говорю о том, что все должно быть втихую, ни одному из нас там не расстелят красную дорожку. Они скорей отправят нас прямехонько в ад.
— Вы правы, — сказал я улыбаясь.
Тик-Ток повернул ко мне голову и удивленно посмотрел.
— Смотрите на дорогу, — спокойно заметил я.
— Я никогда не знал вас, — проговорил он. — Я думал, вы так тяжело все воспринимаете… ну, то, что случилось… но с тех пор, как я встретил вас на станции, я чувствую себя гораздо веселее, чем все эти недели.
Мы приехали в просторную, ухоженную конюшню Корина, когда конюхи кормили лошадей после второй утренней тренировки. Артур, старший конюх, шел по двору с корзиной овса, когда заметил, как мы вылезаем из маленького автомобиля, и морщинистая улыбка, которой он обычно приветствовал меня, на полпути исчезла: он вспомнил мнение хозяина обо мне. Он даже не поздоровался.
— Хозяина нет. — В голосе звучала озабоченность. — Он уехал на скачки.
— Знаю, — бросил я. — Могу я поговорить с Дэви?
Дэви был конюхом, смотревшим за Шантитауном.
— Наверно, можете, — задумчиво проговорил Артур. — Надеюсь, у нас не будет из-за вас неприятностей?
— Нет, — ответил я. — Никаких неприятностей. Где он?
— Четвертый бокс от конца с той стороны, — показал он. Тик-Ток и я нашли Дэви, подбрасывавшего свежую солому в подстилку Шантитауна. Мы облокотились на перегородку, наполовину закрывавшую дверь в бокс, и наблюдали, как меняется выражение лица Дэви от теплого до презрительного. Это был невысокий, коренастый шестнадцатилетний парень с огненно-рыжими волосами и обидчивым ртом. Он повернулся к нам спиной и положил руку на холку лошади. Затем начал перебрасывать солому. Тик-Ток громко втянул воздух, и его руки сжались в кулаки.
Я быстро сказал:
— Если вы в настроении чуть-чуть поговорить, получите соверен.
— О чем? — спросил он, не оборачиваясь.
— О том дне, когда я работал с Шантитауном в Данстейбле, — пояснил я. — Три недели назад. Помните?
— Конечно, помню, — обиделся он.
Я не обратил внимания на его тон.
— Прекрасно, расскажите, что происходило с того момента, как вы приехали на скачки, и до того, когда я сел на Шантитауна в парадном круге.
— Какого черта! О чем вы говорите? — Он повернулся на каблуках и подошел к двери. — Ничего не происходило. Что могло произойти?
Я вынул из бумажника фунт стерлингов и протянул ему. Он рассматривал купюру секунду или две, потом пожал плечами и положил в карман.
— Начните с того, как вы выехали отсюда, ничего не пропускайте.
— Вы спятили? — пробурчал он.
— Нет, я хочу, чтоб вы отработали мою гинею.
Он снова пожал плечами и начал:
— Мы везли лошадь в боксе отсюда в Данстейбл и…
— Вы по дороге останавливались? — перебил его я.
— Да, в кафе Джо, как всегда, когда мы едем в Данстейбл.
— Вы там встретили кого-нибудь из знакомых?
— Да… Джо и девушку, которая разливает чай.
— Никого из тех, кого вы не ожидали? — настаивал я.
— Нет, конечно, нет. Ну, как я сказал, мы приехали и сгрузили там лошадей, отвели их в конюшню и пошли в столовую, а потом я пошел поискать букмекеров, поставить десять шиллингов на Блоггса, что он придет первым, потом я пошел к воротам и смотрел, народу там… все кипело, когда лошади шли к финишу… ну потом я вернулся в конюшню, взял Шантитауна, надел на него чепрак и повел в паддок… — Он говорил скучным голосом, перечисляя все детали своей ежедневной работы на скачках.
— Мог ли кто-нибудь дать что-то Шантитауну выпить или съесть, к примеру, ведро воды перед скачкой? — спросил я.
— Не выставляйте себя дураком. Конечно, нет. Где это слыхано, чтобы лошади перед скачкой давали пить или есть? Глоток воды часа за два до скачек, это еще бывает, но ведро… — Обида в его голосе вдруг сменилась злостью. — Вы что же, думаете, я дал ему воды? Нет, парень, не сваливайте на меня вину за тот позор, что вы нам устроили.
— Нет, — заверил я его. — Нет, Дэви, успокойтесь. Как охраняют конюшни в Данстейбле? Может ли кто-нибудь, кроме тренера и конюха, войти туда?
— Нет, — ответил он более спокойно. — Туда не войдешь, ни за что. Любой сторож у ворот будет сейчас же уволен, если разрешит владельцу без тренера войти, а уж к новому человеку они так придираются…
— Продолжайте, — сказал я. — Мы дошли до паддока.
— Ну, я вывел лошадь на смотровой круг, подождал, пока хозяин принесет седло из весовой… — Он вдруг улыбнулся какому-то приятному воспоминанию. — Потом я отвел Шанти в бокс, где седлают лошадей, и хозяин надел на него седло, и потом я отвел Шанти на парадный круг, и мы с ним обошли его, лотом они отозвали меня, а вы сели в седло. — Он замолчал. — Не понимаю, зачем вам все это слушать?