Трокан забыл про больную ногу.
Йован Киш бросает взгляд вниз, на пристань. Его голубые глаза холодны, как у мертвеца.
— Результат ничего себе: у нас четверо убитых, у них — все до одного. Можешь представить, какую взбучку устроил мне командир. У них при себе не оказалось никаких документов и вообще ничего, что могло бы навести на след.
"Если хотите получать "языков", то давайте мне разведчиков, а не партизан", — заявил я командиру. А он бил себя по голове кулаками, топтал ногами фуражку. "Где я их тебе возьму, поганый твой бог?! — орал он. — Чтоб тебя в дышло, черта-дьявола-сифилитика! Ему людей доверили, а он их под пули подставил!'Чтоб тебе, выблядку, до конца дней со своей бабкой, старой курвой, валандаться, если уж с таким пустяком справиться не можешь! Разложи ты в зад того недоумка, который тебя на свет породил!" Ругаться он был большой мастак.
Конечно, командира можно понять: он любил ребят, которые в той стычке полегли. Ведь они второй год вместе сражались бок о бок.
С пристани поднимаются к погранзаставе оба сыщика. Длинный несет футляр с просвечивающим аппаратом.
Йован Киш ухмыляется.
Он видит, что рубашки на них взмокли от пота.
Жара стоит невообразимая.
— Да и откуда ему было взять разведчиков? — говорит Киш, обращаясь к капитану Трокану. — Нас и всего-то было раз-два и обчелся.
— Прошу прощения, что заставили ждать, — говорит худющий сыщик. Белым носовым платком с синей каемкой он вытирает потное лицо.
— Такая уж служба, — замечает в их оправдание Трокан.
Йован Киш хотел бы знать, позвонят ли они в Белград после его отъезда.
Он смотрит на пристань. Сержант Булатович сидит на белой скамейке. На шее у него болтается бинокль.
— Естественно, — говорит Йован Киш.
Для Йована Киша смерть так же естественна, как и жизнь.
Смеркается, когда Киш приплывает в Будапешт. Пообедал он в Байе: две порции ухи по-венгерски и лапша с творогом. Он любит рыбу.
"Ласточка" плавно скользит под мостами. Кишу нравится этот город. Вена ухоженнее, элегантнее. Будапешт напоминает красивую женщину, которая в своей манере одеваться допускает небрежность. В этом секрет ее обаяния.
Лишь Белград он любит больше. В Белграде он дома.
Позади остается остров Маргит. На Римском берегу, у мотеля для водников, "Ласточка" трижды подает музыкальный сигнал: несколько тактов из увертюры к "Кармен" Бизе оглашают округу.
Когда Киш причаливает, на берегу его уже поджидают комендант мотеля "Дружба" и его жена. Мотель служит будапештским местом отдыха для иностранцев, приплывающих своим ходом.
— Наконец-то к нам пожаловал добрый старый постоялец, — приветствует Киша комендант.
Весом в центнер, комендант рядом с Йованом Кишем производит впечатление гнома. Он страдает астмой, дыхание из груди его вырывается со свистом. Супруга его тянет килограммов на девяносто. Волосы она красит в черный цвет, а ногти — в красный.
— Худой грош скоро с рук не сбудешь, — усмехается Киш.
Йован Киш родом из Нови-Сада. Отец у него венгр, мать — хорватка, двоюродные братья — немцы. Киш в совершенстве владеет этими тремя языками.
Коменданту он привез в подарок бутыль домашней сливовицы. Жене его — духи в шикарном флаконе. Обоим детишкам — большущую коробку шоколада.
Такие жалкие подачки окупаются. Йован Киш это прекрасно понимает.
— Правила у вас прежние?
Киш каждый год наведывается в Будапешт.
— Все у нас по-прежнему, — отвечает комендант. — Впрочем, на вас никакие правила не распространяются. Вам, господин Киш, здесь все дозволено.
Йован Киш ухмыляется. Голубые фарфоровые глаза его безжизненны.
— Таких слов мне не говорите. А то вздумаю приударить за вашей почтенной женушкой.
Черноволосая женщина визгливо смеется. В ушах ее подрагивают золотые серьги-колечки. У коменданта от смеха колышется живот.
Оба они симпатизируют Йовану Кишу.
Киш принимает в мотеле душ. Затем у себя в каюте открывает банку консервированной ветчины. Режет кружками помидоры, огурцы, лук. Посыпает солью, заправляет уксусом и растительным маслом. Наливает себе большой стакан красного вина.
Сгущаются сумерки. На берегу загораются огоньки. Йован Киш долго наблюдает за набережной. Берет бинокль и тщательно обшаривает взглядом каждый дом. Под ивой целуется молодая пара.
Киш не обнаруживает ничего подозрительного. И все же нутром чует опасность.
Почему его обыскали на границе?
С последним стаканом вина он принимает снотворное. Вот уже двадцать лет он засыпает только со снотворным.
Киш закуривает сигарету. У противоположного берега ярко светится зеленый огонек буя, отмечающего границу судоходного фарватера.
В девять вечера Киш укладывается на двуспальной кушетке в каюте и забывается до утра, глубоким сном без сновидений.
Просыпается он оттого, что "Ласточка" пляшет на волнах. Рядом проходит большая баржа. С натугой тащит она свой груз против течения.
Уровень воды в Дунае высокий. Течение сильное. Волны играючи швыряют ''Ласточку" вверх-вниз.
Йован Киш смотрит на корабельные часы. Времени — полдевятого. Он проспал почти двенадцать часов.
Киш потягивается так, что трещат суставы. Отшвыривает в сторону легкий ворсистый плед. Сбрасывает с себя шелковую пижаму. Распахивает люк на потолке. В каюту врываются солнечный свет и запахи реки.
Ртутный столбик барометра поднялся на один миллиметр. Влажность — тридцать четыре процента. Погода обещает быть безветренной и жаркой.
Йован Киш заваривает чай и пьет его без сахара, чуть забелив сливками.
Прихлебывая обжигающий напиток, он не сводит глаз с полоски берега. Прощупывает взглядом каждый дом.
Ничего подозрительного, как и с вечера.
Впрочем, на другое он и не рассчитывал.
Облачившись в тренировочный костюм и кроссовки, Киш делает трехкилометровую пробежку вдоль берега. Проверяет сердце. Биение пульса не участилось.
Киш принимает душ. Жарит себе яичницу на сале и ест ее с маринованным перцем.
Затем одалживает у коменданта его неказистую "шкоду". Ему приходится дважды обернуться до бензоколонки и обратно. Бак "Ласточки" вмещает триста литров.
Дорогой он время от времени посматривает в зеркало заднего вида. Слежки за ним не ведется — это уж точно.
По возвращении на судно он убирает постель и моет посуду. Затем минут десять изучает судоходную карту.
Киш направляет "Ласточку" в тот рукав Дуная, что примыкает к Сентэндре. Оба рычага скорости выжимает вперед до отказа. Лодка подскакивает на гребне волны. Прибор показывает четыре с половиной тысячи оборотов. Корпус лодки сотрясается от напряжения. Два таких мощных мотора — многовато для семиметрового суденышка. Но Йован Киш так и проектировал ''Ласточку". Полицейским моторкам за ней не угнаться.
По дороге попадается каноэ и несколько байдарок. Рыболовов — ни единого. Стоит начало июля. Рыболовный сезон еще не начался.
Церковные шпили Сентэндре, как пухлые указующие персты, вздымаются над невысокими домами. Городок напоминает сдобную булочку — такой же пышный и ароматный.
Йован Киш любит этот построенный на холме город. Он медленно проплывает вдоль высокого выложенного камнем берега.
По мере того как церковные шпили уходят назад, берег становится ниже. Киш всматривается в карту. Отводная дамба вдается в Дунай под прямым углом. В десяти метрах от конца ее — красный буй.
Вода стоит высоко. Дамба выступает всего лишь на метр.
Непосредственно за дамбой Йован Киш поворачивает к берегу. Эхолот показывает глубину три метра. Каменная дамба сдерживает течение Дуная. За нею вода стоит почти недвижно.
В двадцати метрах от берега глубина уменьшается до двух метров. Но "Ласточке" достаточно и одного.
Лодка ударяется днищем о камень. Киш тем временем оказывается уже на носу и спрыгивает на дамбу. Причальный конец он захлестывает вокруг квадратной тумбы, а с кормы спускает в воду пятикилограммовый якорь.
"Ласточка" мирно покачивается на воде. Киш удовлетворенно смотрит на нее.
Из ящичка, где хранятся карты, достает план Сентэндре. Несколько минут изучает его, затем складывает и прячет в карман.
От конца каменной дамбы к высокой насыпи ведет тропинка, поросшая крапивой. Она едва различима в зарослях ивняка.
Йована Киша это вполне устраивает.
Он взбирается на насыпь. Шоссе отсюда метрах в ста. Тропинка исчезает бесследно.
Йован Киш поднимает с земли сухую ветку. Усаживается на насыпи и выжидает пять минут. За это время две легковушки проносятся по направлению к Сентэндре: зеленый "вартбург" и голубая "шкода".
Киш кладет ветку в придорожную канаву. В этом месте он должен свернуть на насыпь.
Добравшись до городка, он поворачивает вправо. Взбирается на холм. Извилистая улочка ведет к главной площади. Пообок небольшой площади — выкрашенная желтой краской церковка в стиле барокко. В этом городе все маленькое и уютное, как в приморских городках Далмации.
На вывеске ресторанчика две гончие преследуют оленя. Здесь Киш сворачивает влево. Карту города он так и не вытаскивает из кармана.
Пятый дом от угла — музей. Тоже покрашенный в желтый цвет и тоже в стиле барокко. Длинное одноэтажное здание. На улицу выходит восемь окон, забранных железной решеткой в виде пузатой корзины. В конце дома высокая кирпичная стена, выкрашенная той же краской. Зеленые сводчатые ворота в стиле барокко. Справа и слева от входа плакаты в застекленной витрине объявляют о выставке: "МАЛЕНЬКИЕ СКУЛЬПТУРЫ БОЛЬШОГО МИРА".
Йован Киш не останавливается у музея. Здесь пока что много прохожих. Он неспешно проходит до конца улочки и поворачивает назад. Закуривает сигарету. С интересом осматривается по сторонам. Как все туристы. Ему не хватает лишь болтающегося на шее фотоаппарата.
Он идет обратно. Поравнявшись с музеем, нажимает у наручных часов кнопку секундомера. Неторопливо прогуливается вдоль улиц, мощенных булыжником.
На окраине города он выбирается на шоссе. Движение стало оживленнее.