Йован Киш знал также, что три недели назад у Давчека умерла мать. Лысый взломщик в матери души не чаял. Каждый день покупал ей в кондитерской пирожные. Старуха обожала сладости и была не в меру толста.
Все это, разумеется, знала и полиция. Только не сумела прийти к выводу, какой сделал Йован Киш.
— Кругленькая сумма дожидается вас в Австрии, — сказал Киш, когда они сидели в кафе.
Давчек и глазом не моргнул, лакомясь рисовым пудингом со взбитыми сливками. Он тоже любил сладкое.
— Не пойму, о чем это вы толкуете, начальник.
Киш должным образом оценил такую невозмутимость.
— Я мог бы сказать: в Италии. Но я говорю: дожидается в Австрии.
Милан Давчек не удостоил его ответом.
— Я раздобуду вам паспорт.
Давчек вскинул на него глаза. Лицо его было спокойно.
— Если подать прошение, вероятно, я получу паспорт.
— Вероятно. Ну, а если нет?
Давчек снова погрузил ложку в рисовый пудинг.
— Завязал я, начальник.
Йован Киш взял у него ложечку. Зажал между большим и указательным пальцами и стиснул. Стальная ложка со звоном переломилась.
— Когда попадешь в Австрию, тогда и завяжешь.
Доля Давчека составляла два миллиона. Плюс проценты. Знал Киш и название банка. Информация у него была точная.
У Милана Давчека была одна слабость: юные мальчики.
Такая страсть стоит денег. И траты эти с годами растут.
Разумеется, полиции об этом тоже было известно. Однако гомосексуализм не карается законом. И Давчек тратил не больше, чем зарабатывал.
Правда, сам Давчек понимал, что скоро его заработка не будет хватать на мальчиков.
— И какова цена?
— Небольшая помощь. По пути. В Венгрии.
— Сейф?
— Это уж не твоя забота. Дело — абсолютный верняк, а провернуть его для тебя пара пустяков.
— Каждому кажется, будто его дело — абсолютный верняк, — возразил Давчек.
Йован Киш согласно кивнул.
— Только на сей раз парадом командую я.
Милан Давчек встал. Подошел к столику с приборами. Взял себе ложечку. Снова сел за столик и принялся доканчивать пудинг.
— Я хочу покоя.
Йован Киш охотно поверил.
— Если мы поладим, покой тебе обеспечен.
— Заметано, — кивнув, сказал Милан Давчек.
Он не выказал ни тени удивления. А между тем про банковский счет в Вене, кроме него, знали только двое. И еще этот, что сидел рядом с ним. Майор уголовной полиции. Бывший.
Милан Давчек немало повидал за свою жизнь. Он привык ничему не удивляться. И держать язык за зубами. Это умение было неотъемлемой частью его профессии.
— Все в порядке? — интересуется Давчек, когда они уже сидят на террасе ресторана "Гранд-отель".
Даже лысина у него вспотела. Клетчатым носовым платком он вытирает лицо.
Жара по-прежнему не спадает.
Йован Киш утвердительно кивает. Рассказывать Давче-ку о досмотре на границе он считает излишним.
Киш заказывает кампари. С лимоном, содовой и со льдом. Давчек берет лимонад. Он не пьет алкогольные напитки.
— А у вас?
Давчек кивает. Печать в его паспорте пограничники шлепнули механически, как и всем прочим пассажирам.
По дороге с пляжа до "Гранд-отеля" Киш несколько раз оборачивается.
Слежки за ними нет.
Народу на террасе полно. Столики затенены пестрыми тентами. Йован Киш внимательно изучает соседей.
Ему не хочется переходить на шепот.
Если кто-нибудь прислушается к их беседе, он услышит следующее:
— У меня имеются запасные удочки. Охотно одолжу их вам.
— Вы очень любезны.
— Я всегда прихватываю с собой про запас. Лодка большая, места хватает.
— Правда, я ехал сюда не на рыбалку, а просто отдохнуть. Но посидеть с удочкой… такое удовольствие ни на что не променяешь.
— Однако не хочу обнадеживать. В этих местах клев неважный.
— Как-то раз у Земуна я поймал шестнадцатикилограммовую щуку. Даже фотография была в газете для рыболовов.
— Так я заеду за вами в гостиницу?
— Спасибо.
— Можем осмотреть музей в Сентэндре. Знаете, это небольшой городок в двадцати километрах от Будапешта. В газетах пишут, выставка интересная.
— Я не очень-то разбираюсь в искусстве. Там что, картины?
— Мелкая пластика. "Маленькие скульптуры большого мира" — так называется выставка. Свезли отовсюду: из Египта, Мексики, Индии… Если верить газетам, каждая статуэтка не больше двух вершков.
— Что ж, можно взглянуть.
— За городом, вверх по течению, есть каменная дамба. Пожалуй, на закате что-нибудь да и попадется на крючок.
— А я люблю рыбачить, в Грочке. Рыбаки говорят, там живет старый сом. Килограммов сорок, не меньше. Я за ним два года охочусь.
— Стоит разок попробовать закинуть удочки на пару.
В одиннадцать часов Йован Киш и Милан Давчек подходят к музею. За дверями небольшой вестибюль. В дальнем углу за обшарпанным столом — седенькая служительница. На столе разложены каталоги, цветные открытки с изображением художественных достопримечательностей городка.
— По два форинта с человека, — женщина протягивает входные билеты.
На плечи ее наброшена ручной вязки шаль. Несмотря на палящий полуденный зной, в музее царит приятная прохлада.
— Сначала пройдите налево. Там выставлено собрание индийской пластики.
В зале налево в стеклянных витринах красуются золоченые статуэтки Будды, Вишну, Кришны. В двух других залах египетские скульптурки из терракоты. Скульптурные изображения животных — реликвии цивилизации инков. Малайская резьба по слоновой кости. Изъеденные древоточцем средневековые распятия. Японские фигурки из полудрагоценных камней.
Ориентироваться в здании легко. Слева от вестибюля находится один зал, справа — два другие. Окна выходят на улицу. Двустворчатая дверь за спиной служительницы наверняка ведет во двор. Йован Киш знает, что квартира администратора расположена в глубине двора.
Вся эта выставленная дребедень не для Милана Давчека. Он изучает стены, систему электропроводки, выключатели.
Над дверями укреплены маленькие коробочки. Должно быть, самая примитивная конструкция.
Двенадцать лет назад Давчек размонтировал охранную сигнализацию в одном из загребских банков. Он провозился с ней шесть часов. А между тем у него была схема подключения. Чертеж тот до сих пор стоит у него перед глазами.
Полиции так и не удалось собрать против него улики. Лишь профессиональный почерк указывал на Давчека.
Милан Давчек чувствует себя оскорбленным. С такой ерундовой работой справится любой электромонтер. Это не его, Давчека, профессиональный уровень.
В углу дальнего зала горбится пожилой мужчина — в пиджаке, при галстуке. Пышные усы его с сильной проседью. Похоже, что он дремлет.
Йован Киш знает эту породу музейных смотрителей. Пенсионеры устраиваются на подобные должности ради приработка.
— Простите, где тут уборная?
Старик вовсе не дремлет. Просто голова у него свешена на грудь.
— Здесь, к сожалению, нет. На площади есть общественный туалет.
Йован Киш хотел попасть во двор, чтобы осмотреться. Ну да неважно. Наводчик вполне надежный.
Он ещё раз осматривает витрины. Статуэтки прикрыты пластинами из плексиглаза, привинченными к деревянным столам.
Ему еще ни разу не приходилось иметь дело, с музеями.
Эти баснословной ценности безделушки заслуживали бы более тщательной охраны.
Осведомитель дал точную наводку. Не работа, а детская забава.
Киш оглядывается по сторонам.
Давчека уже и след простыл.
Конечно, есть некоторый риск в том, что они появились в музее на пару. Но Давчек не знает венгерского. Мужчину, говорящего по-сербски, легче запомнить.
— Всего наилучшего, — раскланивается он с седоволосой служительницей.
— До свидания, — кивает та.
Женщина даже глаз не поднимает от книги. "Война и мир" Толстого. От сцены, где описывается ранение Болконского, невозможно оторваться.
Книга взята в местной библиотеке.
— Детская забава, — говорит Давчек.
За "Ласточкой" тянется узкая полоска пены.
Йован Киш не отвечает. Он наслаждается быстрой ездой и негромким равномерным урчанием моторов.
— Тебе надо выспаться. Можешь спать днем?
— Спать я всегда могу.
— Со снотворным?
— Отродясь не глотал никаких таблеток.
Слева "Ласточку" обходит болгарский буксир. Он толкает впереди себя четыре баржи, груженные дровами. Поравнявшись с капитанским мостиком, Киш делает приветственный жест рукой. Рулевой машет в ответ.
Где-то этот буксир будет завтра, думает Киш.
Теперь он спокоен. Как всегда в предвкушении опасности.
— Зря заносишься. Двадцать лет назад я тоже не знал, что такое снотворное. А теперь принимаю каждый вечер.
Лицо Давчека блестит от крема для загара. У негр очень чувствительная кожа.
— Со мной это исключено. Стоит мне ткнуться головой в подушку, и я готов.
Киш высаживает Давчека на берег. Затем выпивает три стакана красного вина. Жадно опрокидывает их один за другим. Ему необходимо выспаться.
Сейчас Киш предельно собран. Он любит это ощущение обостренной опасности.
Терпкое вино дурманит голову. Киш не закусывает.
Выпивает еще стакан. Дунай с монотонной стремительностью мчит свои воды. Киш откидывается на сиденье и смотрит на воду. Он выбросил из головы все мысли. Мускулы его расслаблены.
Таким вот и был прежний Йован Киш. Молодой. Тот, кого товарищи звали Волк-одиночка.
Он спит до шести вечера. Просыпается раньше, чем звонит будильник. Чувство времени не подводит его даже во сне.
Киш варит себе кофе. Двойную порцию. Распечатывает пачку "Мальборо". Прихлебывает горячий кофе. Глубоко затягивается сигаретой.
Приближается байдарка. Ребята усиленно работают веслами. Тренер на моторке надрывно выкрикивает команды.
После дневного зноя воздух приятно свежит.
Киш ест сыр и салями, ломоть за ломтем отрезает хлеба. Он проголодался.
Крошки бросает в воду.
Йован Киш достает рюкзаки. Из-под досок днища извлекает два легких алюминиевых ящика. Ящики выстланы толстым сукном.