Но я твердо решил оставаться в хорошем настроении и ответил ему тем же. Через силу и без всякого удовольствия.
Когда привыкаешь из года в год жить посредственной, тусклой жизнью, то любое новое событие сразу выбивает из колеи. Особенно потому, что беда, как известно, одна не приходит. Начинается другая полоса. И тогда замечаешь, что свалившиеся на тебя новости — отнюдь не из тех, о которых ты всю жизнь мечтал. В общем, человек редко бывает доволен, вот какая штука…
Не успел я войти к себе в дом, как началась следующая серия происшествий. Сперва позвонил инспектор из ЦББЖ[19], подчиненный Шарона, весьма мало ко мне расположенный; он крайне вежливо попросил обрисовать настроение умов у нас в комиссариате. Эдак доверительно. В стиле "уверяю вас, дальше меня это не пойдет". Ничего нового я ему не сообщил. Под конец, осмелев от его непринужденного тона, я даже решился переменить роли. Слишком многое смущало меня, и я захотел поставить точки над "i".
— А почему вы задаете эти вопросы именно мне?
Я действительно стремился понять. Он поколебался, перед тем как ответить. Потом заговорил официальным тоном.
— Потому что я считаю, что именно вы можете дать нам нужные сведения, месье Ноблар.
— То есть вы продолжаете подозревать, что я так или иначе замешан в этой мерзости?
— Откровенно говоря, я не знаю.
Он умолк, и я услышал в трубке щелканье зажигалки.
— Согласно собранным нами свидетельствам, ваше поведение в последнее время вызывало в той или иной степени недовольство ваших коллег. Они вас остерегаются. Вы кажетесь им странным. Непредсказуемым. Все они говорили о вас примерно одно и то же: он парень озлобленный, вспыльчивый. И вообще непонятно, как это он до сих пор работает в полиции, если все к ней относящееся ему в высшей степени противно…
Я оборвал его:
— Если все относящееся к полиции мне противно, как вы говорите, то с какой стати я стал бы рисковать, организуя группу, подобную "Мести за полицию"? Следуя вашей логике, я бы скорее наплевал на нее с высокого дерева!
— Ну, кто знает, куда заводят неврозы, — обронил он.
— Ах так! Если вы считаете, что я псих, то извольте меня обследовать! Только у настоящего врача, так оно будет убедительней!
Ей-богу, он начинал действовать мне на нервы.
— Не раздражайтесь так, Ноблар, все это лишь предположения. Я просто хотел сказать, что в вашей роте не так уж много людей, способных совершить подобное преступление. Вот и все. Завтра мы увидимся. До свидания.
Я бросил трубку, не попрощавшись.
Но вечер только начинался. Я подогревал банку кукурузы, когда позвонили в дверь. Быстро сбросив фартук с надписью "супер-повар" (и у нас есть самолюбие!), я побежал открывать.
Вот это сюрприз!
Передо мной стояла маленькая кудрявая девушка в кожаной куртке и джинсах-"варенках". Очень миленькая. Совсем не похожая на тех женщин, что я обычно принимаю у себя. Не старше двадцати пяти лет. И с очаровательным носиком. Я стоял перед ней дурак дураком. Она, наверное, почувствовала мое смущение и, чтобы ободрить меня, заговорила первой:
— Месье Ноблар?
— Да, это я.
— Можно войти?
Ее голос полностью соответствовал облику. Тоненький, хрустальный. Как родник.
— Конечно, входите.
В квартире был полный кавардак. Я уже собрался извиниться, но она опередила меня.
— Как у вас мило! Странно, это больше похоже на жилище художника, чем полицейского.
Я криво ухмыльнулся. Убей меня бог, если я понимал, что ее навело на такую мысль. Может, висящая на стене репродукция "Джоконды"? Я вырезал ее из "Пари-матч" несколько лет тому назад и теперь мысленно поздравил себя с этим.
— Садитесь, пожалуйста, — сказал я девушке, смахивая со стула груду неглаженых рубашек.
— Спасибо.
Гостья сняла куртку, чуть великоватую для нее, и повесила на спинку стула. Под курткой у нее была черная облегающая майка. Я невольно загляделся на ее круглые упругие груди. Девушка широко улыбнулась, и я отвел глаза.
— Вы, наверное, хотите знать, зачем я вас побеспокоила, не правда ли?
— Вы меня совсем не побеспокоили! — торопливо заверил я ее. — Вечера у меня свободные, и всякая неожиданность — просто милость господня! — Она как будто оценила мои старания. Я продолжал: — Хотите чего-нибудь выпить?
И вскочил, изображая "готовность № 1 исполнить любой каприз дамы".
— Да, что-нибудь покрепче, если у вас есть.
Вот это мне очень понравилось. Попроси она кока-колы или другой подобной дряни, это вязалось бы со всем ее хрупким обликом. В то время как "что-нибудь покрепче" заставило меня… ну как бы вам объяснить… счесть ее еще более соблазнительной.
Я достал из буфета бутылку шотландского виски и кальвадос. Украдкой протер краем полотенца два стакана и расставил все это перед ней.
— Спасибо, мне виски.
Я щедро плеснул в оба стакана.
— Со льдом?
Я надеялся, что она откажется, поскольку не помнил точно, есть ли у меня лед в холодильнике. Она и отказалась. Нет, просто гениальная девчонка!
Мы с улыбкой подняли стаканы, и она отпила как следует. Я тоже.
— Меня зовут Сильвия Энбон, я журналистка. Независимая, — добавила она, заметив гримасу, которую я не смог скрыть. — И я веду расследование по делу этой знаменитой группы "Месть за полицию".
— А как вы узнали мои координаты? — резко спросил я. — Мне кажется, у нас такие сведения легко не дают.
Перед тем как ответить, Сильвия опять влила в себя изрядную порцию спиртного.
— Ну, знаете, у хорошего журналиста повсюду есть друзья…
Она не завершила фразу и, поставив стакан, одарила меня еще одной сияющей улыбкой. Прямо-таки ослепительной. Я не уставая любовался ею.
— Ладно, если я вас правильно понял, бесполезно выпытывать у вас имена этих самых друзей-помощников. Что же вы хотите знать и почему думаете, что я могу сообщить вам больше, чем любой другой полицейский из нашей роты?
Девушка скрестила ноги, и одна туфелька упала на пол. Чулок она не носила. Ножки у нее были очаровательные — крошечные, с ярко-красным лаком на ногтях.
— Во-первых, Люсьен — я могу вас называть просто Люсьен, не правда ли? (я кивнул), — хочу заверить, что я не собираюсь никоим образом подводить вас. Никто никогда не узнает, что мы виделись и беседовали с вами. Можете мне полностью довериться.
Я опять кивнул в подтверждение того, что верю ей. Она продолжала.
— Я так поняла, что вы не склонны поддаваться гневу, проявлять жестокость… Скажите, вы за левых?
— Н-не знаю…
Вопрос застал меня врасплох. Никогда не мог определиться в своих политических убеждениях. Слишком часто они менялись.
— Видите ли, Люсьен, я считаю, что это прискорбное дело позволит хоть частично навести порядок у вас в полиции. Сейчас или никогда. Если мы позволим замять и этот скандал, то упустим прекрасный случай изменить ход вещей раз и навсегда. Ведь вы, как и я, наверняка считаете, что полиция тяжело больна. Что, несмотря на все обещания, все попытки реформ, несмотря на всех министров и все комиссии, которых пруд пруди, в ваших рядах решительно ничего не меняется к лучшему. И что виноваты в этом не вы — рядовые работники, а сама система, вся эта иерархия полицейских властей. Вы согласны?
Еще бы не согласен! Давно и полностью. Вообще-то мне было на это в высшей степени наплевать. Но сегодня!.. Она была такая хорошенькая, эта куколка, что я пошел бы на любой компромисс, лишь бы она покинула меня как можно позже. И я пошел на этот компромисс. Как последний дурак.
— Ну конечно, я согласен с вами, Сильвия, и уверен, что нужно действовать, чтобы они там, наверху, зашевелились. Но что можно сделать в одиночку, — а ведь я, к сожалению, одинок.
Она обратила ко мне смеющиеся искристые глаза и с уморительно-просящей гримаской протянула стакан. Я так засуетился, что чуть не вылил половину виски на пол. Но она снисходительно поглядела на меня. Мы чокнулись. Боже милостивый, до чего ж мне было хорошо!
— Мы завтра увидимся опять, Люсьен, — сказала она, надевая туфельку. — Сейчас уже поздновато для разговора. Обещаю вам, что никто не узнает о моем визите. И вы мне пообещайте то же.
Я обещал, и Сильвия встала. Я торчал перед ней, как растерявшийся мальчишка. Она надела свою куртку и подошла ко мне.
— Спасибо, Люсьен, — прошептала она и легонько поцеловала меня в губы.
Я было обнял ее, но она тихо отстранилась.
— Я вам позвоню, — бросила Сильвия, отворяя дверь.
— Обязательно! — услышал я собственный голос, но она уже скрылась.
Долго я стоял неподвижно, со стаканом в руке. Сердце мое билось сильнее обычного, и это вызвало у меня усмешку над самим собой. Совсем одинок. Точно старый псих, в которого я, по-моему, постепенно превращался. Или — точно влюбленный и робкий школьник?
Нет, такого не может быть, — подумал я, — или ты еще глупее, чем кажешься.
А уж кому, как не вам, знать, что это были не пустые слова!
Назавтра спозаранку начался настоящий ад. Если не считать того факта, что я с нетерпением дожидался вечера, чтобы увидеться с Сильвией (все мои мысли были только о ней!), все остальное представляло собой сплошной кошмар, подтверждавший вчерашние размышления о законе "черной полосы".
Неприятности пошли с самого утра. Шарон и его подручный заявились в "Отель де Полис", поджидая прихода сотрудников. И зорко следя за ними. Я видел, как они подстерегают малейшее выражение страха на лицах тех, кто проходил перед ними. И одним своим ожиданием прямо провоцировали их на какой-нибудь неверный шаг, на осечку, на промах. И, как кошка, готовились прыгнуть на свою жертву. Словом, "стояли на стреме".
Я сильно подозревал, что им нечем особенно гордиться. Дело растянулось на много дней, и газеты просто исходили от нетерпения. И еще я понимал, что префектура наверняка требовала срочного отчета от своего следователя. Ну, каковы ваши успехи, месье Шарон? Имеется у вас одна или несколько версий преступления? Не кажется ли вам, что времени прошло вполне достаточно и пора уже хоть чем-нибудь порадовать общественное мнение?