Да, я верил в нее. И, заметьте, это было для меня великое счастье, ибо единственным разумным выходом из этой кошмарной путаницы мне виделось самоубийство.
В дежурке я предупредил, что представлю медицинскую справку по поводу своего отсутствия. И что меня не будет неделю-две: мне, мол, необходимо отдохнуть, выспаться, расслабиться, побыть в одиночестве, очень сожалею, но вы уж на меня не сердитесь…
Ребята поглядели на меня искоса, сокрушенно покивали, и я опять подумал, что упустил случай лишний раз промолчать.
Торопливо бросив: "Общий привет!", я повернулся спиной ко всему этому дерьму.
Теперь мне необходимо было забежать домой. И быстро. Взять чековую книжку, одежду, еще две-три мелочи. Паника придала мне крылья. Крылья, надо сказать, дырявые, ибо двигался я как-то замедленно. Со стороны я, наверное, выглядел эдакой сумасшедшей осенней мухой. В общем, псих, да и только.
Но мне на все было наплевать. Самое главное сейчас — и я был доволен, что в моих раскисших мозгах остался хоть этот проблеск благоразумия, — успеть смыться. Исчезнуть, ухитрившись не встретиться по дороге с типом вроде Бертье. Или с кем-то, кто мог бы указать ему мое местонахождение. Это-то я понимал, и понимал ясно.
Манович был мертв. Забит до смерти. Я думаю, заставить его замолчать таким способом было несложно. Старик был хлипок, как старая фарфоровая чашка. Стукни его слегка об угол стола, и вся его тонкая механика тотчас рассыпется в прах. Дзынь! — и нет старичка.
Дорога в метро показалась мне бесконечной. Я чуть было не отказался от намерения зайти домой, — слишком уж рискованно. Что, если меня там уже поджидают?
Да нет, вряд ли — средь бела дня? Я ведь не такой слабак, как старый консьерж. Сумею защититься, буду драться, подниму крик.
Итак, моя жизнь делала крутой поворот. Конец каждодневной рутине, тусклым дням-близнецам, мелочной суете. Ты жаждал новостишек попикантнее? На вот тебе, наслаждайся теперь!
Полной мерой и даже с верхом.
Поезд затормозил, и я в последний момент успел заметить название станции: "Площадь Нации".
Протиснувшись между выходящими и входящими пассажирами, я оказался на перроне. Взгляд направо… налево: нет, знакомых фигур и лиц не видно; теперь придется привыкнуть к такой бдительности и не забывать о ней ни на минуту.
Не забыл я о ней и подходя к дому. На улице вроде бы все спокойно — ни за углом, ни в подъезде наемных убийц не заметно.
Я не стал связываться с лифтом и взбежал по лестнице. Дверь не отперта, не взломана. Дрожа, я всунул ключ в скважину, — все сошло нормально. Я постоял несколько минут, привалившись к косяку и переводя дыхание.
Мне не понадобилось много времени, чтобы собрать самое необходимое: туалетные принадлежности, чистое белье, документы и деньжата. Я перекрыл воду и газ, отключил электричество и уже собрался покинуть родные пенаты, как вдруг в дверь позвонили.
Коротенький такой, скромный звоночек.
Я застыл на месте. Сердце у меня заколотилось так, как ему не положено. Во всяком случае — в моем возрасте.
Незваный посетитель подождал и проявился еще раз. Теперь он решил постучать.
Я бесшумно вытащил из кобуры револьвер. Тихонько обошел стол, чтобы встать спиной к стене. Рядом с дверью. Паркет, конечно, треснул у меня под ногами. Я подавил ругательство. Теперь они знали, что я здесь.
Из-за двери донесся шепот:
— Ноблар?
Я сжал зубы. За дверью повторили:
— Ноблар! Я знаю, что ты дома, открой…
Я прокашлялся.
— Кто там?
— Это я, Брюн.
— Что надо?
И я медленно взвел курок.
— Поговорить. Не бойся, я хочу помочь тебе выбраться из этой заварушки…
Он по-прежнему говорил почти шепотом, но я все же побоялся, что его услышат.
— Ладно, я открою. Войдешь медленно, руки протянешь вперед. И без глупостей, слышишь?
Я дотянулся до ключа и тихонько повернул его. Потом лёг на пол, держа дверь на прицеле.
— Теперь входи! — выдохнул я.
Дверь отворилась, и в проеме возникли протянутые руки и голова моего сослуживца. Он был бледен как смерть. Удивленно обведя взглядом комнату, он наконец обнаружил меня на полу.
Я целился прямо в него, и он поднял руки еще выше. Глаза его были полны изумления. Изумления, смешанного со страхом.
— Садись! — скомандовал я, указав револьвером на кресло.
Брюн сел, не спуская с меня вытаращенных глаз. Я поднялся с пола и встал перед ним. Вернее, между ним и дверью, которую я позаботился запереть на ключ. А связку сунул в карман.
Брюн осторожно прокашлялся.
— Ну, ты совсем сбрендил, — заметил он изумленно.
Я усмехнулся.
— Свои комментарии можешь оставить при себе. Что ж ты собрался мне сообщить такого важного?
— Да то, что ты и сам, наверное, знешь. И знаю я. До вчерашнего дня это было известно четверым. Теперь нас только трое…
Я не прерывал его.
— Это все сделал Бертье.
— Представь себе, знаю, — ответил я. — Ну, дальше!
— Он меня задействовал с самого начала. Тебе ведь известно, а может, и не известно: я всегда был за то, чтоб никому не спускать, когда убивают полицейского. И Бертье был в курсе моих убеждений. А я — в курсе его…
Меня это крайне заинтересовало. Я знаком велел ему продолжать — и ближе к делу.
— Мы с ним много говорили. Когда он засек старикана — а я знаю, что ты с ним встречался, — так вот, когда он его зацепил, мы долго обсуждали это дело. Нам ничего не стоило установить имя хозяина "Рено-15", номер которой записал старик. Повезло еще, что машина была не ворованная. Она принадлежала одному из трех убийц Маршана.
Я достал сигареты. Брюну явно хотелось попросить у меня закурить, но он не решился.
— Дальше, — буркнул я, закуривая свой "Уинстон".
— Ну и он уговорил меня пойти к ним, совершить, так сказать, карательную экспедицию. Он говорил: "Если передать их в уголовку, им ничего не будет, отделаются условным сроком, противно мне все это…" Узнали мы их адрес, — это было нетрудно, как ты понимаешь, и стали следить за ними; установили, кто живет в этом домишке, в какое время они остаются одни…
Я зло прервал его:
— Ну ясно, вы отправились туда и стали пытать их до смерти, чтобы узнать неизвестно что. Так все это было?
Брюн обхватил голову руками. Он дышал тяжело, как загнанная лошадь.
— Да, да, именно так… — простонал он, — но я не хотел этого, поверь, не хотел! Вот потому я и пришел к тебе, чтобы поговорить, принять какое-то решение. Ты ведь тоже завяз в этом дерьме, значит, вдвоем можно что-то предпринять…
— Я тебе не помощник. — С этими словами я швырнул на пол окурок и продолжал: — Ты еще не все выложил. Кто прикончил Мановича?
Брюн до хруста сжал руки.
— Бертье. Он понял, что ты догадался про него. По тому, как ты вел себя, смотрел на него. И это его насторожило. Он решил убедиться во всем основательно. Ну и прижал слегка старикана, чтобы узнать, виделся ли он с другими полицейскими, не проболтался ли кому. Сперва тот все отрицал. Потом враз раскололся. Бертье ведь из кого угодно правду вытянет, если очень захочет…
— И ты сюда явился, чтобы мне это сообщить?
Брюн начинал раздражать меня своим плаксивым тоном. Я шагнул к нему, нацелив свой "манюрен".
— Это Бертье подослал тебя сюда? Он хочет меня увидеть? Ну, говори! Он знает, что мне все известно, и передает свои предложения через "шестерку"? Неужели он побаивается ухлопать меня? Ты будешь говорить или нет, черт побери!
Я ткнул Брюну в лицо стволом своей пушки, и он резко отшатнулся. На разбитой губе выступила кровь. Он не вытирал ее.
— Да, Ноблар, меня послал Бертье. Он хочет выяснить твое отношение, встретиться…
Я захохотал.
— Брюн, да ты кретин из кретинов! Я думал, это мне полагается первый приз за кретинизм, но теперь должен признать, что ты меня обошел! — И я опять расхохотался. Получилось это у меня менее натурально, чем в первый раз, и я поскорее прекратил свои саркастические упражнения. — Слушай, Брюн! Я никогда никого не убивал, а ты прямо или косвенно, уж не знаю как, участвовал в убийстве. Так что наше положение и сравнивать нельзя…
Брюн чуточку порозовел. Теперь он смотрел на меня зло.
— Это тебе только так кажется, Ноблар. Знай, что тебя подозревают все в подразделении да и помимо этого, сам понимаешь где… И Бертье, который тебя не любит (он любит только настоящих полицейских), готов на все, лишь бы навесить на тебя дела "Мести за полицию". Ты можешь очень сильно пострадать… Но поскольку я к тебе хорошо отношусь, то и пришел предупредить тебя, вот и все…
Я схватил его за шиворот и тряхнул так, что он чуть не разбил себе физиономию о подлокотник кресла.
— Вали отсюда, понял? Катись!
Брюн с трудом встал на ноги.
Я сунул револьвер в кобуру и направился к двери, чтобы дать ему понять, как он мне надоел.
В тот момент, когда я повернулся к нему спиной, я услышал щелчок взведенного курка.
Я заорал:
— Не смей!
И упал на пол, судорожно хватаясь за кобуру. Прозвучал выстрел. Наконец я вытащил револьвер и, круто развернувшись, выстрелил дважды, наугад.
Брюн пошатнулся, скорчился и тяжело рухнул на ковер. Из его разжавшихся пальцев выскользнул пистолет. Вся рубашка обагрилась кровью.
Я шагнул к нему с бешено бьющимся сердцем. Брюн еле слышно стонал. Схватив за волосы, я повернул его лицом к себе.
— Ах ты, сволочь! Ты что собирался сделать? Говори, ты пришел, чтобы пришить меня? Это была ловушка?
Изо рта у него хлестала кровь. Он злобно ощерился. Я услышал, как на лестничной клетке захлопали двери. Наверное, жильцы услышали выстрелы и сейчас вызовут полицию. Времени у меня было мало.
— Ну, отвечай, ублюдок!
И я рванул его за волосы еще яростнее.
— Д-да… я должен был тебя отвести… в одно тихое местечко… Бертье ждет… Он бы тебя пристукнул…
Его сотрясла мерзкая икота. Зубы у меня стучали.
— Теперь позабавишься… — с трудом выговорил Брюн.