Называли нас спецназовцами. Газеты нас не жаловали. Считали всех до единого сволочами. И иногда бывали правы.
Наша форма как две капли воды походила на форму ОРБ[1], в результате чего жители Парижа никак не могли разобраться, кто же мы такие: спецназовцы, мотожандармы или обычные парижские полицейские.
И, должен признаться, время от времени мы пользовались этой путаницей.
У нас в подразделении служили как отъявленные подонки, так и довольно неплохие парни: фифти-фифти. Подобная картина выявилась бы при опросе в любой другой социальной группе. Что-то вроде своеобразной модели общества.
Этакая черно-белая фотография.
После переклички наш майор зачитал приказ на сегодняшний день. Он сам уже облачился в боевой мундир стража порядка: комбинезон, ботинки, пилотка. Парни все в сборе, если не считать девяти отсутствующих. Мы стояли в строю по стойке "смирно". Вот уже несколько дней как нам стало известно, что предстоит работенка на демонстрации. Это была традиционная послеотпускная демонстрация, на которой каждый сможет ознакомиться с умонастроениями общества на данный момент. А от сегодняшней атмосферы наверняка будет зависеть настрой следующих сборищ. Социальное напряжение или готовность к диалогу. Зуботычины или милые улыбки.
Майор Дельма командовал нами уже много лет. Он хорошо знал свое дело. Это был коротышка с налитым кровью лицом; с первого взгляда — к нему не подступись. Не могу даже сказать, знал ли он меня; во всяком случае, не разговаривал со мной ни разу. Признаться, я был этому только рад. Мне всегда не по себе от общения с начальством. Оно на меня нагоняет страх, и я становлюсь прямо дурак дураком. Чем дальше я от него держусь, тем мне легче.
Несколько минут майор вполголоса беседовал с нашими офицерами. А мы стояли навытяжку и помалкивали. Наконец шеф поправил пилотку на своем седом "ежике" и повернулся к нам.
— Как вам известно, сегодня нам поручено наблюдение за демонстрацией. Речь идет о профсоюзной демонстрации, организованной ВКТ[2] и ФДКТ[3] работников металлургической промышленности. Беспорядков как будто не предвидится, во всяком случае, СОБ[4] нам ничего такого не сообщила. Следовательно, сохраняйте спокойствие. Участники на вид сильно возбуждены, но в общем-то у нас с ними проблем не бывает. Возможно, они просто попытаются прорвать заграждения, чтобы подобраться к министерству, в таком случае вам придется проявить хладнокровие и выдержку, не более того. Нам в помощь будет придано пять групп мотожандармов и три подразделения ОРБ. Третий окружной отряд также задействован и планируется в резерв вместе со взводом мотострелков. Префектура распорядилась разместить на прилегающих улицах два водомета.
Дельма прервал свой монолог. Он подал знак одному из офицеров, шепнул ему что-то на ухо и опять воззрился на нас.
— Форма одежды: комбинезон и пилотка. Каски на поясе не держать, надеть их в случае столкновений. Автобусы загрузим гранатометами и запасными деревянными дубинками. При себе будете иметь только РП[5]. Подготовьте на всякий случай краги и огнетушители. Всё. Отправление через час.
— Вольно! — гаркнул Бертье, и вся наша полицейская братия двинулась в раздевалку.
Зашнуровывая ботинки (мне пришлось снять форму, надетую всего сорок пять минут назад; обычно мы переодеваемся только в полдень), я вновь погрузился в утренние размышления. Ей-богу, у меня пропало всякое желание целыми часами ломать комедию перед какими-то неизвестными людьми, такими же бедолагами, как я сам, — но они-то хоть время от времени имели право поднимать хай. Раньше, в самом начале, ну, в общем, когда я еще только поступил в Большой Дом[6], мне это даже нравилось. Пальба, воинственные крики — шум-гам-тара-рам — все это вызывало во мне приятную дрожь. Тем более что в конечном счете нам редко грозили серьезные неприятности. Если не вспоминать два-три случая, когда на самом деле пришлось тяжко, — но, судя по газетным отчетам после демонстраций, людей подогревали провокаторы, может быть, даже сами полицейские, натравлявшие толпу на кордоны; итак, повторяю: за исключением тех двух-трех подозрительных случаев, мне ни разу не пришлось по-настоящему сильно испугаться. Но теперь меня все это уже не развлекало. Я даже начал волноваться: а вдруг какому-нибудь психу вздумается обстрелять нас из укрытия, если учесть, что мне всегда везет как покойнику, я и тут огребу неприятностей первым и полной мерой.
Я пошел работать в полицию по убеждению. Большего кретинизма и представить себе нельзя, но это правда. Мне хотелось стать полицейским, чтобы заставить других уважать закон. Поскольку я ни на что путное не годился, решение мое устроило всех и вся: семью, кошелек и невесту, на которой я собирался жениться. Не стоит и уточнять, что она очень скоро послала меня к черту. Похоже, я слишком усердно изображал полицейского, даже когда бывал с ней. А главное, мне кажется, она стыдилась моей профессии перед своими друзьями. А может, просто и не любила меня по-настоящему. Но об этом мне и думать-то не хочется.
С тех пор у меня были, конечно, и другие женщины. Так, время от времени. Ничего особо серьезного. Подружки друзей — миленькие, ласковые. Не то чтобы шлюшки, нет. Просто девочки на одну ночь.
В настоящее время я был одинок.
Наконец-то я завершил одевание, и тут голос Маршана вывел меня из мечтательного забытья.
— Эй, Ноблар, заснул ты, что ли?
— Оставь меня в покое, сделай одолжение.
Он подошел поближе и вопросительно уставился на меня.
— О-ля-ля! У месье, видно, появились личные проблемы?
— Заткнись, — сказал я. — И катись отсюда, слышишь!
Мой голос прозвучал так злобно, что Маршан поглядел на меня с искренним огорчением.
Потом он отвернулся, а я тем временем стал застегивать молнию своего темно-синего комбинезона. Он уже выходил, и мне захотелось окликнуть его, но я сдержался. Потом поглядим. Я упрекал себя в излишней грубости: все-таки Маршан был парень неплохой. Он потрясающе похож на актера Жерара Жюньо, и со времени выхода последнего фильма с его участием все в комиссариате зовут Маршана по имени киногероя — Пино. Маршан только посмеивается. Впрочем, он вечно посмеивается. Как ни посмотришь, у него рот до ушей. А может, он слегка того, ку-ку?
Я встал, прицепил РП к поясу и вышел на лестницу.
Все уже были готовы. Нас выстроили, и я, очутившись перед Маршаном, попробовал извинительно улыбнуться ему. Но он отвел взгляд.
— В путь! — небрежно бросил Дельма.
На тротуаре останавливались зеваки, чтобы полюбоваться, как мы рассаживаемся по автобусам.
В полицейской префектуре есть служаки, которые не отличаются большим умом. Некоторое время назад по их распоряжению мосты через Сену во время демонстраций перегораживались металлическими щитами с проделанными в них там и сям узенькими бойницами. Зрелище было плачевное. Во-первых, в смысле эстетики: впечатление более чем убогое. Ну а уж психологически это вообще была полная катастрофа. Сразу возникал вопрос, кто от кого защищается — полицейские от демонстрантов или наоборот? Нас и без того давно прозвали "цыплятами", так что уж говорить обо всех "цып-цып-цып", что сыпались на нас градом при виде клеток, в которых мы прятались. А если добавить к этому, что подобное средство защиты в большинстве случаев бывало обратно пропорционально риску, которому мы подвергались, то вы легко поймете бурную реакцию, вызываемую видом этой средневековой стены в и без того разгоряченных умах!
Так случилось и на сей раз. На мосту Александра III — символической оси города, поскольку она ведет прямо к Елисейскому дворцу, — уже выстроились грузовики, готовые возвести свои смехотворные заграждения. В воздухе пахло гражданской войной — такую мы сотни раз видели по телевизору в Ирландии или в Чили. Почти явное подстрекательство к швырянию камней, бутылок и всевозможных болтов. Просто хотя бы с целью испытать крепость металла. Или превратить мирного пешехода в неконтролируемого бунтовщика. А вполне добродушного полицейского — в ослепленного яростью громилу.
К счастью для нас, сегодня, по всей видимости, роль домашнего скота должны были исполнять жандармы. А нас погнали на угол улиц Сен-Доминик и Константин, На защиту министерств[7]. В резерв. Ну, тем и лучше…
Была только половина первого, и, как мы поняли, шествие, отправлявшееся с Монпарнаса, должно было подойти к Дому Инвалидов не раньше четырех часов дня. Так что нам предстояло еще довольно долго потеть на солнышке, которое по-прежнему жарило вовсю. Бертье, стоявший рядом со мной, покуривал сигарету, спрятав ее в кулаке. Он балагурил с другими капралами по поводу своего отпуска, проведенного в Испании. А мы с Бенаром, одним из немногих парней, с которым мне приятно встречаться вне службы, стояли молча, прислонясь к стене. Всякий раз, как мимо проходила хорошенькая девчонка — а их тут бегало немало, — я чувствовал на себе его взгляд, полный надежды на какую-нибудь шуточку с моей стороны. Он, видно, понял, что сегодня я впал в хандру, и это его порядком угнетало.
А я и не старался его разуверить. Маршан, должно быть, сказал ребятам, что я его послал подальше. Они меня знали: в таких случаях лучше всего не приставать ко мне и ждать, пока это пройдет само собой. Поэтому все меня оставили в покое. И я, несмотря ни на что, был им благодарен.
К часу дня фургон с брезентовым верхом подвез нам сандвичи и пиво. Мы заправились, сидя в автобусах.
Грузовики с отрядами республиканской безопасности начали сложный маневр перед Домом Инвалидов, чтобы встать в должном порядке. Ребята взобрались на буферы и начали опускать решетки на окнах. Время от времени по шоссе на полной скорости проносились патрульные машины. Со времени последних беспорядков в высоких сферах было решено, что все задействованные соединения подчиняются единому командованию. Вот почему над нами поставили комиссара полиции, связанного рацией с постом дежурного по управлению.