Ом стоял не двигаясь. Я видел только его глаза: настороженный взгляд метался от меня к потолку, от потолка вдоль стен и опять ко мне.
Казалось, осмотр успокоил его, и он слегка расслабился. Я почувствовал это по тому, как обмякли его плечи. Едва заметно.
Он впился в меня взглядом.
— Ну, вы хотели меня видеть? Очень кстати, я тоже этого хотел.
Я поднял фонарь и направил на него. Изо всех сил стиснув зубы, чтобы придать себе мужества. И чтобы голос мой не дрожал и звучал как можно внушительней, угрожал, пугал.
Я уже собирался заговорить, но тут у меня за спиной послышалось движение. Не успел я понять, что происходит, как сзади прогремело несколько выстрелов.
Застыв от ужаса, я мог только беспомощно смотреть на расстрел Бертье. Его словно подбросило вверх, потом откинуло назад, тело на миг замерло под градом всаженных в него пуль. Я инстинктивно швырнул подальше фонарь. Он откатился куда-то в мусор, но не разбился, а встал вертикально, и его луч осветил крышу.
Бертье взглянул на меня вылезшими из орбит глазами; у него было снесено чуть ли не полчерепа, кровь и мозг, брызнувшие из раны, залили ему лицо.
Пока его тело медленно оседало на пол в тишине, сменившей гром выстрелов, я вдруг услыхал свое собственное имя, выкрикиваемое голосом, хорошо мне знакомым, но это не был голос Патрика.
— Ноблар, руки вверх, бросьте оружие, вы окружены!
Кто-то промчался мимо, и я рухнул на пол. Наверное, меня толкнули на бегу. Как в сонном кошмаре, я поднялся неестественно медленно, словно преодолевая смертельную усталость. И тут только заметил, что перестрелка возобновилась. Я был ранен, как мне показалось, в бок.
— Сдавайтесь же, черт возьми! Это я, Шарон!
Я кинулся к двери, не выпуская из рук револьвера. Эта сволочь Бертье выдал меня, он ни минуты не верил в наш блеф… Но почему они стреляли в него?
Я выпалил наугад. Раздались крики, ругательства и топот. Я мчался, как одержимый.
К великому моему удивлению, мне удалось выбраться из дома. За спиной у меня все еще стреляли. Отколотая пулей от двери щепка впилась мне в щеку. Брызнула кровь. Я почувствовал во рту ее соленый привкус.
А на улице было по-прежнему спокойно. Я побежал вправо в надежде нагнать Патрика и сесть в его машину. Шарон и его люди, наверное, тоже выбежали за мной следом. Я слышал топот их шагов по мостовой. Полуобернувшись на бегу, я выстрелил не глядя. Топот стих. Я продолжил свой безумный бег.
Из-за угла вырулила "синеглазка". Я бросился в сторону, и в тот же миг три дверцы рывком распахнулись, и я услышал невнятные команды. Хорошо, что я знал их наизусть: они были произнесены так быстро, что большинство простых смертных не разобрало бы ни слова.
Пули опять зацокали вокруг меня. Но я уже спрятался за выступом стены.
Машина Патрика должна была стоять где-то рядом. Я собрался с силами и рванул к ближайшему подъезду. На бегу выстрелил один раз; на второй раздался противный сухой щелчок. Барабан был пуст.
Наконец я добежал до угла улицы Бельвиль.
Машины на месте не было.
Я едва не рухнул прямо на асфальт.
Нет, не может быть!
А преследователи уже догоняли меня. Теперь я знал, что они меня в живых не оставят.
И тут на красный свет затормозило такси, ехавшее в Пор-де-Лила. Не раздумывая, я буквально бросился на капот в тот миг, когда красный свет сменился на зеленый. Я показал шоферу револьвер. Думаю, его особенно испугала моя окровавленная физиономия, потому что он тут же распахнул дверцу. Наверное, я здорово походил на убийцу.
Я выпихнул его из машины и сел за руль. И рванул с места как раз в тот момент, когда Шарон и два инспектора выбегали на середину шоссе.
Уж не знаю, побоялись ли они задеть шофера такси, с трудом поднимавшегося с земли (хотя вряд ли, он был вдобавок цветной!), или еще что, но выстрелили они на десятую долю секунды позже, чем следовало. Чтобы попасть в меня, они стреляли одновременно, все трое; заднее стекло разлетелось в пыль. Я пригнулся как можно ниже и до предела выжал акселератор. Машина с визгом рванула вперед, ободрав по пути два-три соседних автомобиля; я вырулил на внешний бульвар. Ругаясь во всю глотку, как последний псих.
В зеркальце заднего вида я различил фары — две, потом четыре.
Я чуть не перевернулся на повороте, но машина каким-то чудом выровнялась, и я прибавил скорость.
Пять минут спустя я был уже возле Собора Парижской богоматери.
Не спрашивайте, как мне удалось туда добраться. Все равно я ничего не помню.
Главное, мне удалось избавиться от погони.
Только тут я заметил, что правая пола моей куртки пропиталась кровью. Голова у меня закружилась, и я провалился в черную пустоту.
"Улица Гранж-о-Бель, дом тридцать два, пять минут… Сквер Пор-Руаяль, дом четырнадцать… Повторяю… Улица Гранж-о-Бель, последний вызов… Привет, как у вас дела?.. Машина номер тринадцать, вы приняли Гранж?.. Восемь минут, хорошо… Внимание, внимание! Всем машинам — повторяю: всем машинам! Нападение на шофера на улице Аксо, в шесть тридцать утра. Угнана машина "пятьсотчетверка", кремового цвета, номер пятьсот шестьдесят три ЕКР семьдесят пять. Угонщик крайне опасен, не пытай тесь задержать его, известите полицию… Повторяю: увидев машину, известите полицию…"
Проклятье, кто там орет? Выключите это чертово радио!.. Дайте мне поспать… Поспать…
Я с трудом открываю глаза — подлый приемник галдит не умолкая. Оказывается, я скрючился на переднем сиденье, уткнувшись носом во что-то холодное и твердое. Бегут светящиеся цифры, тариф "Б"… да ведь это счетчик такси! Память возвращается ко мне, и я с трудом принимаю сидячее положение. На улице еще темно. Часы на табло показывают семь. Значит, я пробыл без сознания всего пять-шесть минут. Машина стоит на набережной Сены. Прямо напротив Собора. У меня ломит все тело. Мне холодно. Бьет дрожь.
Я вспоминаю сразу все, что стряслось. Бертье, Патрика, Шарона… Выстрелы, свое безрассудное бегство. Значит, Бертье убит… Последняя соломинка… Теперь некому доказать мою невиновность. Я одинок.
ОДИНОК?
Сильвия…
СИЛЬВИЯ! Я кричу, но собственный голос доходит до меня словно издалека.
Я цепляюсь за руль, но руки мои скользят.
Взгляд вниз… — повсюду кровь.
На сиденье, на ладонях, на руле, на куртке.
Смотрюсь в зеркальце.
Глубокий порез на щеке. Лицо в корке засохшей крови. Да это и есть засохшая кровь.
Надо выбираться из машины.
В "бардачке" я обнаруживаю бутылку "Риклеса" — мятного ликера. Очень крепкого. Я отрываю бумажную салфетку от рулона, смачиваю "Риклесом" и тихонько провожу ею по лицу. Ощущение такое, будто меня стукнуло электрическим током; я делаю большой глоток спиртного. Оно обжигает рот, мгновенно заставляя забыть о боли, сверлящей мне правый бок.
На заднем сиденье валяется хлорвиниловый плащ. Я с трудом натягиваю его одной левой рукою. Правая словно парализована.
Все той же левой я выгребаю из кармана оставшиеся патроны и кое-как заряжаю револьвер.
Отлично понимая при этом, что все равно не смогу им воспользоваться.
Глотнув еще раз "Риклеса", я бреду в сторону дома Сильвии.
Я должен их увидеть — ее и Патрика. Непременно.
В этом жутком плаще, с щетиной и засохшей кровью на физиономии я, наверное, выгляжу последним из бродяг.
Или первым…
Да какая разница…
На улице заметно прибавилось народу. Напрасно я пытался идти окольными путями, набережными: повсюду мне встречались люди, старательно обходившие меня, лишь бы не задеть, не коснуться.
Я прошел всю улицу Сены — медленно, едва держась на ногах.
Не знаю, как я вообще туда добрался.
Еще издали я заметил полицейскую "Рено-18", с ее коротенькой антенной на крыше.
Я остановился.
Присел на капот стоящей у тротуара машины.
Автобус полиции быстрого реагирования, завывая на весь город, вырулил на улицу Сены.
Он промчался мимо меня, не уделив моей персоне никакого внимания.
За ним показалась машина "скорой помощи".
За ней — пожарные.
Я шел.
Повсюду сновали полицейские.
Улица Бюси.
Это у нее!..
Если я еще что-то и соображал до сей минуты, то теперь все мои мысли вмиг улетучились.
Здесь творилось что-то странное.
Пахло смертью, бойней.
Санитары вытащили из машины большие пластиковые мешки. Похожие на мусорные.
Впрочем, это и были мусорные мешки.
Они еще служат для транспортировки трупов.
Чтобы не испачкать машину кровью.
Я повернул назад.
Дойдя до улицы Сен-Пер, я увидел писсуар и сунул в щель монету.
Присев на унитаз, я расстегнул плащ, потом куртку. Рубашка прилипла к коже, и я побоялся отдирать ее. Незачем тревожить рану, если она больше не кровоточит.
Борясь с подступившей дурнотой, я осмотрел правый бок. Да, мне еще повезло. Пуля прошла сквозь мякоть навылет. Рана была глубокая, но хорошо хоть мне не нафаршировали свинцом легкие.
Я опять открыл бутылку "Риклеса" и вылил несколько капель на рану.
Мне пришлось изо всех сил стиснуть челюсти, чтобы не хлопнуться в обморок. Скрежеща зубами не хуже какого-нибудь вампира, я все же довольно прилично обработал рану. Потом оторвал полосу от рубашки и сделал перевязку, туго затянув концы ткани.
Затем я кое-как умылся и даже нашел силы причесаться. Результат был не ахти какой, но все же, сказал я себе, лучше, чем ничего.
Теперь мне предстояло решить, что делать дальше.
Куда податься?
С Сильвией кончено.
Бенар… Да нет, и думать нечего. Он меня боится.
Клара?
Да, из всех моих знакомых в Париже оставалась только Клара, — ей я еще мог с грехом пополам довериться.
Маловероятно, что меня вздумают искать у нее.
Выбора не было.
Я сел в метро.
Часы показывали восемь.
Просто удивительное дело, до чего нам становится на все плевать, едва только начинает грозить опасность. Просыпается некий животный инстинкт самосохранения, толкающий на любые поступки, лишь бы выжить. Спасти свою шкуру. Даже если сознаешь, что она гроша ломаного не стоит.