Лемон сидел, неестественно выпрямившись и стараясь не дышать, чтобы не надломилась под ним антикварная мебель и все эти картинки не посыпались ему на голову. Хозяйка, чувствовавшая себя в этой тесноте и хрупкости на удивление свободно — ну просто рыбка в аквариуме, — просеменила ко второму креслу и опустилась в него, все еще с удостоверением Лемона в руке. Теперь представилась более удобная возможность сравнить фотографию на удостоверении с оригиналом, и она этой возможностью воспользовалась. Лемон сидел неподвижно, стараясь не мешать хозяйке в ее работе. Видимо, испытание окончилось в пользу гостя, хотя и не развеяло целиком подозрительность женщины. Тем не менее победило любопытство.
— Так что же вы хотите написать о миссис Брокстон? — спросила она.
Лемон решил выбрать роль честного простака журналиста.
— Пока еще у меня нет законченной концепции, — доверительно сообщил он. — Я, знаете ли, задумал цикл статей о людях минувшей эпохи, их жизни, обычаях, вкусах. Мне бы хотелось уловить и довести до читателя разницу между миром, в котором жили они, и тем, в котором живем мы. И ваша помощь в решении этой задачи может оказаться для меня очень ценной.
— Ох, наше время, — грустно улыбнулась пожилая женщина. — Кого теперь оно интересует? Очень мило с вашей стороны, молодой человек, что вы решили обратиться к нему.
Лемон решил ковать железо, пока горячо.
— Мне бы хотелось, — так же доверительно продолжал он, — побольше узнать о людях минувшей эпохи. Если можно, расскажите мне о миссис Брокстон.
— А что бы вы хотели о ней узнать?
— Да все: как она жила, как умерла. Кстати, я слышал, что умерла она от сердечного приступа. Это правда?
— По крайней мере, так сказал врач. И знаете, в этом не было ничего неожиданного. Врач давно советовал ей больше внимания уделять своему здоровью, по лестнице подниматься не спеша, ну и прочее такое. Она его слушалась, а как же, из дому в последнее время почти совсем не выходила. А когда она в тот день вызвала меня звонком, я была внизу, вот здесь, в прихожей. Пока я поднялась по лестнице, пока вошла в ее комнату, бедняжке совсем уже плохо стало. Говорить она не могла, только бормотала что-то нечленораздельное, глаза широко раскрытые, испуганные. Я и сама испугалась, подбежала к ней, старалась помочь, водой побрызгала на нее, окно широко распахнула, чтобы побольше воздуха впустить. Я ведь думала, с ней обморок. Но ничего не помогало, и я позвонила доктору Уоррену. Но хозяйка моя преставилась еще до его прихода.
— А что сказал доктор Уоррен?
— Он сказал, что это был сердечный приступ. И что я все равно не смогла бы помочь бедняжке.
— Так доктора Уоррена совершенно не удивило, что миссис Брокстон скончалась от сердечного приступа? Он мог ожидать такой конец?
— Что вы! Для него это было полной неожиданностью, как и для всех нас! Ведь доктор Уоррен всего три дня до этого осматривал хозяйку и остался очень доволен состоянием ее здоровья. Хвалил ее за то, что она так послушно выполняет все его советы, и вот результат — здоровье ее стало намного лучше. Хотя опять повторил, что ей следует избегать больших нагрузок и сильных волнений. Он меня еще спросил, когда это случилось, не испугалась ли чего хозяйка или, может, ее что-нибудь сильно огорчило. А какие у нее могут быть волнения? Ведь она даже телевизор перестала смотреть, чтобы ненароком из-за чего-нибудь не расстроиться. Радио, правда, включала иногда, музыку послушать, а как начинались новости — сразу выключала.
— Да, вот так уходят люди минувшей эпохи, — философски заметил журналист и сменил тему. — А кому теперь принадлежит этот дом?
— После кончины миссис Брокстон все досталось ее племяннику, Питеру Брокстону. Нет-нет, не подумайте плохого, обо мне моя хозяйка не забыла, упокой Господи ее душу, благодаря ей мне теперь не придется работать на старости лет. В этом доме я согласилась остаться только до конца ремонта.
— Кажется, вы не очень-то жалуете этого Питера Брокстона? — поинтересовался журналист.
— А какое вам, собственно, до этого дело? — осадила его старая домоправительница. — Сдается мне, он не имеет ничего общего с минувшей эпохой.
— Разумеется, разумеется, вы совершенно правы.
Пытаясь загладить допущенную оплошность, Джек Лемон одарил собеседницу самой чарующей из своих улыбок, но это не произвело на нее ни малейшего впечатления, она опять стала настороженной и недоверчивой. Надо же так испортить дело! Срочно нужно что-то предпринимать.
Джек с отчаянием огляделся. В глаза опять бросился буфет-монстр. Может, это? И Лемон предпринял отчаянную попытку. Стараясь придать голосу искреннюю заинтересованность, он спросил:
— Вы, наверное, уже давно собираете эти… этот чудесный фарфор? Столь прекрасной коллекции мне еще не приходилось видеть.
Похоже, ход оказался удачным. Хозяйка коллекции, явно не избалованная чрезмерным вниманием к ней, взглянула на своего гостя более благосклонно и охотно пустилась в пояснения:
— О, моя собственная заслуга в данном случае весьма невелика, почти вся коллекция перешла ко мне по завещанию миссис Брокстон.
Джек продолжал играть столь удачно выбранную роль:
— Разве она тоже интересовалась фарфором?
— "Тоже"! Да она известная собирательница фарфора! Многие годы потребовались на создание такой полной коллекции. Как она ее любила! Часами могла рассматривать свои фигурки, и о каждой из них ей было что рассказать.
Немного поколебавшись, домоправительница решилась и прибавила с нескрываемым удовлетворением в голосе:
— А мистеру Питеру оставила лишь самую малость, всего несколько десятков! Ничего он в этом не понимает, говорила она, так и нечего его баловать. Племяннику она завещала лишь сервизы и прочую чепуху, а все фигурки оставила мне. Так и написала в завещании. А ведь ее коллекция — всемирно известная! Многие мечтали хоть одним глазком взглянуть на нее.
— И неудивительно! — подхватил Лемон. — Фигурки действительно чудо!
— Я рада, что вы, молодой человек, способны оценить это.
Лемон предпринял еще несколько попыток кружным путем вернуться к теме о наследнике, но все они окончились неудачей. Женщина готова была без конца говорить о своей чудесной коллекции, но как только речь заходила о родственниках ее скончавшейся хозяйки, словно набирала в рот воды. Для журналиста уже не было сомнений в ее истинном отношении к племяннику покойной хозяйки, но выудить из нее причины этой антипатии никак не удавалось. Ничего нового не узнал он и об обстоятельствах смерти миссис Брокстон. Женщина лишь еще раз повторила уже рассказанное и добавила:
— Я видела, миссис Брокстон очень хотелось что-то мне сказать, но она уже была не в состоянии это сделать. Только бормотала что-то нечленораздельное, я ни слова не разобрала.
Больше часа провел Джек Лемон в комнатке домоправительницы миссис Брокстон и уже потерял надежду узнать что-либо существенное для себя. Тут он вспомнил о журналисте, который, по словам старой служанки, был в их доме. Может, от коллеги удастся узнать больше? А может?.. Какое-то смутное подозрение шевельнулось в душе молодого человека.
— Открывая мне дверь, вы упомянули о каком-то журналисте, который приходил в этот дом, — сказал он. — Из какой газеты был тот журналист? Возможно, вы и фамилию его запомнили? — И, чтобы женщину опять не испугало его чрезмерное любопытство, попытался обосновать свой интерес: — Если он беседовал с вашей хозяйкой, может, от него я узнаю что-нибудь полезное и для моей работы. Сами понимаете, коллега-журналист, профессиональная память, наблюдательность…
Женщина с пониманием кивнула головой и на сей раз попыталась помочь своему гостю. Увы, несмотря на самое искреннее желание быть полезной, она мало что могла вспомнить.
— Фамилия… фамилия… Боюсь, фамилии мне не вспомнить, ведь это было так давно. А фамилию он называл, как же, обязательно называл, ведь я же ее сказала хозяйке, когда пошла ей докладывать. Но вот какая фамилия — совершенно вылетело из головы.
— Ну, бог с ней, с фамилией. Из какой газеты он был?
— Из какой газеты? — опять задумалась женщина. — А вот из какой газеты, он и не сказал. Что репортер — сказал, что пришел к миссис Брокстон в связи с ее коллекцией фарфора — сказал, фамилию — назвал. А из какой газеты — нет, хорошо помню, не сказал.
"Странно, — подумал Лемон. — Всякий репортер первым делом громко назовет газету, которую представляет, а тут…"
— Когда он был у миссис Брокстон?
— А я разве вам не сказала? Да аккурат в тот самый день, как она скончалась. Пришел он под вечер, еще и пяти не было, с хозяйкой разговаривал долго, больше часа, пожалуй. Все-то его интересовало, и мне задал работы, пришлось ему всю коллекцию показывать. А хозяйка и рада, ей, бедняжке, нравилось, когда интересовались ее сокровищами да нахваливали коллекцию. А потом я подала им чай, и больше она меня не вызывала, только когда этот джентльмен собрался уходить… Где-то часов в шесть.
— А как она себя тогда чувствовала?
— Да, наверное, прекрасно. Была веселая, оживленная. Даже пошутила. "Теперь, — сказала она тому джентльмену, — вам уже до конца жизни не захочется и смотреть на фарфор, так я вас уморила". Ну, тут я пошла за его шляпой и зонтиком, потому как она с ним прощалась. И, когда уже закрывала за ним дверь, слышала, как она зовет меня звонком. Ну а что было дальше — вы уже знаете.
— Да, вы рассказывали. А как выглядел тот журналист? Извините, столько доставляю вам хлопот, но не исключено, что мы с ним знакомы и я смогу его найти…
— Да-да, я понимаю. Как выглядел? Худощавый, высокий, приблизительно вашего роста. Лет тридцати с небольшим.
Сердце Джека сильно забилось.
— А какие у него волосы, не помните? Короткие, длинные, светлые, темные?
— Пожалуй, короткие… Да, скорее всего короткие. Короткие темные волосы. И он был, знаете, очень бледный, это я запомнила. Я еще подумала тогда — устал, бедняга, хозяйка его Действительно уморила своей коллекцией. А теперь я думаю, она тоже обратила внимание, судя по ее словам, на его бледность и усталый вид.