У молодого человека перехватило дыхание.
— А больше вы ничего особенного не заметили?
— Нет, больше ничего. Особенного ничего. Был он в обыкновенном костюме, если не ошибаюсь, темно-синего цвета, а необыкновенного ничего не было. Знаком он вам?
— Что?! Ах, вы об этом… Действительно, напоминает он мне одного моего знакомого, но у того — необыкновенные, очень светлые глаза. А у этого репортера какие были глаза?
— Вот на глаза я и не обратила внимания.
— А может, еще что припомните?
— Куда же еще? Я и то удивляюсь, что столько запомнила. Прошло столько времени, а я помню…
— Разумеется! У вас великолепная память. Я вам очень, очень признателен.
Лемон попрощался и вышел на улицу. Оказалось, там тем временем пошел неприятный, мелкий дождь, который, однако, не смог испортить настроение журналисту.
"Коллега по профессии, черт бы его побрал! И опять — сразу после его ухода умирает пожилая женщина".
Джек Лемон сел в машину, включил зажигание и рванул с места. Ему предстояло нанести еще восемнадцать визитов.
Супруги Бэйнемы заканчивали ленч. Филипп Бэйнем вытер рот салфеткой, подождал, пока служанка соберет со стола посуду и удалится с подносом, и, обращаясь к жене, буркнул:
— Никак не могу пережить, что половину наших денежек огребла эта девка.
— Тетка всегда была со странностями, — ответила жена. — Как же, она ведь самая умная, а все остальные должны считаться с ее мнением, слова своего не могли сказать! А эта Джонс во всем ее поддерживала, со всем соглашалась, подлизывалась, ну и добилась своего.
— А мы остались в дураках! Сколько хлопот, риска, затрат — и в результате мы получили столько же, сколько какая-то Джонс, не шевельнувшая и пальцем! Да кто она такая, в конце концов?
— Дрчь ее лучшей школьной подружки, вдовы майора или кого-то еще в этом роде. Думаю, эта подружка тоже точила зубы на теткины денежки, да так и померла, не дождавшись.
— Послушай, а может быть, твоя тетка вообще была ненормальная? — высказал Бэйнем, видимо, не раз повторявшуюся в разговоре супругов идею. — Ну, не совсем нормальная.
— Может, и была, — ответила его жена. — Да как это теперь докажешь?
— Надо вспомнить какие-нибудь подтверждающие это факты, случаи, а уж наш адвокат постарается, интерпретирует их, так сказать, в соответствии с буквой закона. И потом распишет, как эта паршивка Джонс из корыстных побуждений принялась посещать твою тетку, не имея никаких законных прав на наследство, как всячески ее ублажала, во всем поддакивала, наговаривала на нас, законных наследников, старалась очернить нас в ее глазах, в общем, совсем опутала старуху. Как ты думаешь, можно это провернуть?
Подумав, Кэт Бэйнем ответила:
— Возможно, это и удалось бы сделать, но где взять свидетелей?
— Свидетели найдутся, ну хотя бы служанка твоей тетки.
— Ну нет, она как раз любит эту выдру Джонс, а меня не выносит, — возразила жена. — И теткина соседка тоже. Эти старые перечницы вечно совали нос не в свои дела, ну я и поставила их на место. С тех пор обе меня возненавидели.
— Вряд ли это имеет значение, суд отметет эмоции, оставит только факты. А факты ни одна из них не сможет не подтвердить. Я имею в виду те факты, которые мы с тобой представим как доказательства странностей твоей тетки, ненормальности в ее поведении или другого чего — юрист придумает, как это правильно назвать. "Втерлась в доверие, используя неуравновешенную психику пожилого человека" — что-нибудь в этом роде. А когда обе старухи подтвердят факт частых визитов Джонс к тетке и начнут уверять, что эта паршивка Джонс поступала так из чувства искренней привязанности к старой ведьме, тут уж можно будет выразить сомнение и в их собственной искренности, намекнуть, что им тоже перепало кое-что из денежек упомянутой Джонс…
— Остается еще врач, — напомнила Кэт. — Он лет десять лечил тетку, наверняка на суде будет главным свидетелем.
— А он что собой представляет?
— К сожалению, я его не знаю. Видела всего раза два. Можно попробовать поговорить с ним, да только вряд ли он захочет нам помочь. И служанка, и соседка знакомы с ним гораздо ближе и, боюсь, успели и его настроить против нас.
Бэйнем насупился.
— Да, куда ни ткнись — все против нас.
Жена подхватила:
— А тут еще ты постарался! Тогда, у нотариуса, при всех накинулся на эту девчонку Джонс, накричал на нее, а лучше бы тебе было промолчать!
— Я просто не мог сдержаться! Эта тварь притворилась такой удивленной, такой невинной! Не знаю, что было бы со мной, не скажи я ей пару слов…
— Пару слов! Да не останови я тебя вовремя, уж ты бы обо всем проболтался. Сам не помнишь что орал! Ведь еще секунда — и с твоего паршивого языка готово было сорваться признание, что наследство она получила лишь благодаря нам!
— Ну не преувеличивай, — робко запротестовал муж.
— Уж какое там преувеличение! Так оно и было.
— А если и так, в чем нас могут обвинить? Все в ажуре.
Этот Холл и в самом деле потрясающий малый! Не знаю уж, как он обделал это дельце, но сделано все было чисто, придраться не к чему. А говорили мы с ним с глазу на глаз, и денежки тоже передали из рук в руки, наличными, никаких чеков, никаких бумаг. Вообще никаких следов.
— А из-за твоего болтливого языка могли бы возникнуть подозрения: стали бы копаться, выяснять. Зачем нам это? И могли бы задержать выплату денег по завещанию.
— Ты права. Напрасно я психанул.
Бэйнем вынул из кармана жилета короткую толстую сигару, отрезал ножичком ее конец и с наслаждением закурил.
— Фу, вонь развел! — поморщилась Кэт, разгоняя рукой сигарный дым. — Послушай, мне в голову пришла одна мысль. Ведь если бы мы с тобой решили опротестовать завещание, этой Джонс пришлось бы порядком покрутиться. С выплатой денег воздержатся, ей придется нанимать адвоката, защищаться на суде, доказывать свою правду. Сам подумай, сколько нервов… и расходов.
— Что-то не пойму я, к чему ты клонишь.
— А чего тут понимать! Ведь все это весьма неприятно, а она наверняка предпочла бы этих неприятностей избежать.
До Бэйнема наконец дошло.
— А! Все это так, но вряд ли удастся ее так напугать, что она решится расстаться с денежками.
— Со всеми, может, и не решится, а вот с частью…
— Ты так думаешь?
— Конечно! Оставим ей половину, так и быть. Ведь тоже сумма не маленькая — тридцать семь тысяч.
Филипп развил дальше предложение жены:
— Лучше округлить. Пусть будет для ровного счета сорок тысяч. Потребуем от нее вернуть нам по-хорошему сорок тысяч. Или лучше пятьдесят! Давай начнем с пятидесяти, ей и так останется двадцать пять тысяч. Неплохой кусок! И ведь просто так, неизвестно за что! С потолка свалится на девчонку такая куча денег! Надо поговорить с ней. Обязательно надо поговорить!
— Лучше это сделаю я, — сказала Кэт. — Ты сразу начнешь кипятиться, кричать и все испортишь. Я сама позвоню ей.
— Разве можно такие вопросы решать по телефону? — удивился Бэйнем.
— Конечно нет, глупенький, — улыбнулась жена. — По телефону я только договорюсь с ней о встрече. Не посылать же для этого телеграмму!
— Ты права. А номер ее телефона ты знаешь?
— У меня его нет, но наверняка его знают в нотариальной конторе. Сейчас я им позвоню.
Сидя на полу кухни, Памела Джонс пересаживала кактусы. Лишь эти неприхотливые растения могли выжить в экстремальных условиях квартиры Лемона. Постоянная густая завеса сигаретного дыма, чрезвычайно редкое поливание и ставшие давно тесными маленькие горшочки превращали жизнь растений в сущий ад. Похоже, и несчастные кактусы тоже отчаялись выжить и прекратили борьбу за существование, так как стали увядать на глазах, меланхолически осыпая колючки.
— Бедняжки вы мои! — ласково успокаивала их девушка. — Это чудовище кого угодно сживет со свету. Но я вас не дам в обиду, сейчас что-нибудь придумаем.
Как и следовало ожидать, во всей квартире не нашлось ни одного пустого цветочного горшка, и Памеле пришлось изыскивать им замену — банки из-под кофе, всевозможные пластмассовые коробочки. Наконец можно было приступить к пересаживанию кактусов.
— Представляю, как вы намучились в этих горшках, тиски, да и только, — приговаривала девушка, осторожно, извлекая кактусы, чтобы их не повредить и вместе с тем не исколоть пальцы. — Испанские сапоги и те просторнее!
Звонок телефона раздался в тот момент, когда она уже третий кактус запихивала в новое помещение.
— Мисс Джонс? — поинтересовался холодный деловой голос.
— Да, это я.
— Говорит Кэт Бэйнем. Нелегко мне было разыскать вас, я и не знала, что вы живете не у себя, — съехидничала племянница Мэри Калгарет.
— Я живу у себя, — отрезала Памела.
— Ну, это, в конце концов, ваше личное дело. Думаю, вы догадываетесь, зачем я позвонила?
Совершенно искренне Памела ответила, что не имеет ни малейшего представления об этом.
— О таких делах по телефону не говорят. — Кэт Бэйнем была предельно лаконична. — Нам надо встретиться.
— Но для чего? О чем мы с вами будем говорить?
— Не надо притворяться, милочка. Разумеется, о наследстве. У нас с мужем есть для вас предложение.
— Предложение? — удивилась девушка. — Какое предложение?
— Вы наверняка догадываетесь, что завещание моей тетки собираются объявить недействительным. Однако, желая избежать лишнего шума и судебной волокиты — а вы, конечно, тоже не заинтересованы в них, причем побольше нас, — мы с мужем решили попробовать с вами договориться еще до передачи дела в суд.
— Кто же собирается объявить завещание миссис Калгарет недействительным?
В телефонной трубке послышался короткий смешок.
— Ну что вы притворяетесь дурочкой! Разумеется, тот, кто чувствует себя обделенным.
— Уж не вы ли обделены? — насмешливо поинтересовалась Памела.
— Это не телефонный разговор, — спохватилась Кэт Бэйнем. В ее голосе прозвенел металл: — Я полагаю, вы более всех заинтересованы в том, чтобы избежать скандала, и в связи с этим сочтете возможным завтра нанести нам визит.