В означенную эпоху шла беспощадная борьба между римской курией и императорами Священной Римской империи, то есть германскими королями, поэтому вполне можно допустить, что данное отравление — не что иное, как намеренное убийство.
Статья кончалась множеством похвал химику, криминалисту, препаратору и археологу Бернарду Растеру.
Вики отложил газету и задумался. Допил кофе, бросил взгляд на соседний столик и проронил:
— Удивительное дело. Убийство девятисотлетней давности — пожалуйста, раскрыли. А убийство прошлого месяца никак. Я ужасно рад за Растера.
— Думаешь, советник прочел статью?
— Если и не прочел, кто-нибудь в управлении с радостью подсунет ему. Референты не упустят случая. — Вики со смешком потянулся к пепельнице — погасить сигарету. — Знаешь, я сам упомяну при нем об этой статье за рождественским ужином. Расскажу Ване и Зайбту, посмотрим, как он отреагирует. И к самому Растеру обязательно зайду перед Рождеством, и к матери схожу на могилу…
К соседнему столику подошла еще одна дама. Тоже похожая на оперную певицу. Две первые шумно ее приветствовали. Она сняла шубу, повесила на спинку стула, и подруги наперебой стали расспрашивать ее о каком-то Зеппе.
Барри заметил, смеясь:
— Вот тоже предпраздничное совещание. Сейчас перейдут к обсуждению пирожных и карпов. А ты молодчина, Вики, не падаешь духом. Мой тебе совет — не принимай все это близко к сердцу. Камердинер и полковник правы. И Бетти тоже. Или советник отменит запрет, или ты сделаешь по-своему. Интересно, сколько уже времени?
Вики, радостно улыбнувшись, показал часы.
— Спешишь?
— А как же, как всегда, когда я с тобой, сам знаешь… — Барри поудобней откинулся на спинку стула, засунув обе руки за пояс своих вельветовых брюк. — Хочешь, расскажу тебе одну историю? Вчера на курорте я услышал ее от Якуба Гольбаха, он тоже был с нами на этой вилле. Очень она мне понравилась.
— Гольбах? Киноактер? — поднял брови Вики.
Барри кивнул.
— Конечно, хочу, рассказывай. Готов слушать хоть целый час. Только давай вина закажем!
Барри подозвал официантку и заказал два бокала белого сладкого.
— Очень странная история — я сразу решил, что тебе будет интересно. Конец, правда, плохой…
— А разве обязательно, чтобы все хорошо кончалось? Я читал, что и романам не обязательно иметь счастливый конец, в жизни ведь не так… А что за история? Всамделишная или Гольбах вычитал ее где-нибудь?
Официантка принесла вина, Барри поднял бокал и заявил:
— Вот увидишь, у нас с тобой все кончится очень хорошо, не сомневайся. Твое здоровье!
Они выпили и закурили.
— Гольбах не говорил, откуда взял свою историю, может быть, и выдумал, Грета, во всяком случае, именно так и считает. Ну, слушай. Жили два неразлучных друга, один, наверное, чуть постарше — Гольбах, чтобы различить, называл их Старший и Младший.
— Мог бы придумать имена, — улыбнулся Вики и отпил из бокала.
Барри кивнул и продолжал:
— Так вот. Младший стал вдруг грустить, чахнуть, вроде заболел. Старший заметил, но никак не мог понять, в чем дело. Он спрашивал друга, что случилось, но тот только плечами пожимал, может, и сам не знал. Было это весной. А в начале лета Младший пригласил друга на прогулку — мол, такой хороший день, давай двинем куда-нибудь в лес, в поля… — Оба засмеялись. — Точно как в той песне, что пела Грета Гароне. Но тут другое, вот доскажу, сам убедишься. У Гольбаха все иначе… Старший, понятно, согласился, и они отправились. Шли куда глаза глядят, по лугам, полям, прошли рощу, остановились у озера, поговорили об утках, пошли дальше и оказались в очень красивом месте. Вдали, на востоке, виднелась деревушка, на юге тянулся лес, на западе поля и луга, а перед ними расстилалась поляна цветущих маков. Постарайтесь представить себе, сказал Гольбах, целое море прекрасных цветов, белых и красных. Захватывающее зрелище. Они не могли глаз оторвать, и Младший предложил посидеть. Они сели на межу. Слышишь? — Барри вдруг прервал свой рассказ и кивнул на соседний столик.
Дамы как раз обсуждали рецепт приготовления рождественского карпа.
— Давай дальше, — поторопил с ухмылкой Вики.
— Ну, значит, отдыхали они там, любовались маковым полем, и Старший заметил, что его друг, еще недавно такой вялый и слабый, на глазах оживает. Солнце шло к закату, начинался вечер, и цветы стали менять свою окраску. С поля повеяло ароматом. Удивительным, чарующим, словами не передать — так говорил Гольбах. В Младшего точно по волшебству вливались силы. Он разрумянился, тоску как рукой сняло — будто вдруг исцелился. Гольбах всю эту перемену подробно описывал, актеры — всегда хорошие физиономисты. Солнце закатилось, и они поднялись. Деревня на восточном склоне потемнела, верхушки деревьев вспыхивали одна за другой, а поля и луга на западе тонули в багрянце — так бывает на закате. На западе светло, а на востоке сгущаются сумерки — такой оптический обман. Друзья взглянули напоследок на цветущие маки, вдохнули их запах и вернулись в город.
— Барри, — прошептал Вики, — мы давно знаем друг друга, но я и не подозревал, что ты так здорово умеешь рассказывать, ну прямо как поэт…
— Нечего издеваться, — отмахнулся Барри, — Гольбах рассказывал гораздо лучше… Ну вот… на обратном пути Старший уже ясно видел, что его друг каким-то чудом преобразился, точно на курорте побывал. Он решил, что это действие прогулки, и задумал сходить туда еще раз — посидеть на маковом поле. Через неделю друзья снова отправились в те места. Они сидели на меже и любовались цветами. На закате окраска цветов приняла другие оттенки, и целое море запахов хлынуло на них с поляны. Младший еще больше воспрянул духом, возвращался домой спокойным и веселым. После того они не раз ходили по привычной дороге. Однажды поле совершенно переменилось. Цветы уже опадали, обнажились зеленые маковые головки. Друзья сидели на меже. На закате зелень превратилась в синеву, сильный запах заполнял вечерний воздух. Младший чувствовал себя все лучше. На следующий раз — снова перемена. Мак созревал, головки стали коричневыми, а к очередной их прогулке — фиолетовыми. По полю разливался такой густой сладкий аромат, какого они еще тут не ощущали. Но это еще не конец.
Барри опять покосился на соседний столик. Дамы рассуждали о тортах и пирожных.
— Ты у нас ясновидящий, Барри. Та, что пришла последней, делится каким-то рецептом. Рассказывай.
— Скоро закончу. Друзья еще раз пришли на маковый клин, и он еще раз переменился. Вместо фиолетовых маковых головок они увидели голую стерню. Маковые головки собрали, стебли скосили, ничего не осталось. Они посидели на меже, но красота вся исчезла. Исчезли и ароматы. Солнце зашло, воздух такой же, как и везде. Грустные и поникшие, побрели они домой. Ничего странного — это Гольбах так сказал, — человеку всегда трудно терять то, к чему привык. Друзья возвращались как с похорон. Младшему скоро снова стало плохо, снова тоска, подавленность, полный упадок сил — просто страшно было глядеть на него. Друг его впал в отчаяние, не знал, как ему помочь. Ну, и отвел к врачу, а тот через неделю отправил больного в лечебницу — большое мрачное здание с зарешеченными окнами, высокой трубой и тяжелыми дубовыми воротами. Младший недолго там пробыл — совсем погрустнел, зачах и однажды ночью, через месяц, тихо, почти без страданий умер. — Барри помолчал, бросил взгляд на соседок и стал рассказывать дальше: — На следующий год, в начале лета, друг покойного по знакомой дороге отправился за город, теперь уже один. Он долго шел и пришел как будто на то же место. Вдали на востоке он увидел знакомую деревеньку, на юге лес, на западе поля и луга. Вот и высокая межа, поросшая травой, но маковой поляны как не бывало. Перед ним лежало картофельное поле, кое-где торчали сухие стебли. Может быть, он ошибся и это совсем другая деревня? А может, ни деревни на востоке, ни леса на юге никогда в помине не было и всю эту картину он сейчас себе внушил? Долго он искал, исходил вдоль и поперек все окрестности, но макового поля так и не нашел, нигде и никогда не нашел, до самой смерти. Вот и все.
Время приближалось к одиннадцати. Барри подозвал официантку и сказал, что хочет расплатиться. Дамы уже рассчитались, надели свои шубки, а когда выходили из кафе, отражаясь во всех зеркалах, оглянулись на них. В окно Вики видел, как они прощаются и расходятся. Одна вправо, другая налево, третья перешла дорогу — точно живописный трилистник, разлетелись они по сторонам.
Старший официант, сын хозяина, подошел и без блокнота и карандаша назвал сумму.
— Эти дамы актрисы? — небрежно спросил Барри. — Где-то я их видел.
Официант вежливо улыбнулся:
— Певицы. Из Государственной оперы…
Барри удовлетворенно кивнул.
День стоял прекрасный, выглянуло солнце. Прохожих прибавилось, хотя толчеи еще не было. Барри повел Вики к мосту Зайбта.
— Как видишь, рассказ Гольбаха не имеет ничего общего с песней Греты Гароне.
Они остановились перед писчебумажным магазином с витриной, заполненной рождественскими подарками. Все было обернуто яркой бумагой, станиолем с золотыми бантами. На заднем плане картонные ясли, ангелы со свечками и ящики с белоснежными каталожными карточками.
— Значит, в гимназии интересуются твоими поисками? Рихтер, кажется, отличный парень, чего не скажешь о Гофмане, сыне издателя.
Вики, засунув руки в карманы, разглядывал карточки. Ящик обвязан был розовой лентой и украшен великолепным мухомором из папье-маше и серебряной подковой на счастье. Несколько прохожих тоже задержались вслед за ними у витрины. Друзья пошли дальше.
У моста Эгидия Зайбта, не доходя до стоянки, они повернули направо, на улицу Келиха. Вики вспомнил, что как раз здесь позавчера проходили супруги со щенками и одна из собачек, наверно, попала под машину. Теперь они остановились у оружейного магазина. В витрине красовались духовые ружья, винтовки, пистолеты и револьверы, пугачи, патроны и мишени, висели цветные фотографии зверей, среди них и оленя с надписью "Счастливой охоты", обрамленная всякими рождественскими украшениями.