— Кстати, рекомендую обратить внимание, — Макс не глядя показал большим пальцем на эстраду, где в эту минуту появилась Эмили.
Раш не донес до рта рюмку. Пройдя до середины авансцены, девушка сняла лифчик и бросила его зрителям, толпившимся у помоста. Какой-то юнец в бархатном костюме поймал его на лету и широким жестом достал из кармана крупную купюру. Девушка взяла ее, повернулась к юнцу попкой и, зажав бумажку между ягодиц, сделала несколько сокращательных движений: бумажка затрепетала, как крылья бабочки. Зал загудел.
— Придумают же! — усмехнулся Макс. — А хороша, да?
Раш молча выпил. Эмили скрылась в кулисе.
— И ведь не скажешь по ней, что натерпелась. Отец животное, мать фанатичка. В шестнадцать лет сбежала из дому. До Парижа добиралась на попутных, расплачиваясь натурой. Как она при этом умудрилась сохранить невинность, ума не приложу. Парадокс?
Раш достал чековую книжку. Макс отвернулся к эстраде.
— Здесь семь номиналов, так что до следующей субботы она свободна. — Раш положил перед собеседником чек. — Приятно было познакомиться, — сказал он, вставая из-за стола.
— Один плюс семь, итого восемь, — сочувственно произнес Макс, пряча бумажку в карман. — Девятый круг последний.
— А это за выпивку, — Раш бросил на стол купюру. — Кстати. Без каблука вам было бы лучше. Хромота красит настоящего мужчину.
Выйдя на улицу, Эмили увидела Раша и сразу все поняла. Готовая к тому, что сейчас услышит, она пошла ему навстречу. Раш как ни в чем не бывало обнял ее за плечи и повел к машине.
Она утонула в мягком кожаном кресле, ремень пристегнул ее автоматически. Она с любопытством разглядывала все вокруг.
— Красивая, — сказала она о молодой женщине, чья фотография лежала под стеклом. — Твоя мать?
Он сделал вид, что не слышал вопроса:
— Хорошо работаешь. Легко, свободно. С годами это уходит. Больше знаешь, меньше можешь. Эта твоя "бабочка"… — он выпятил губу от восхищения.
— Куда мы едем? — в ее голосе чувствовалась напряженность.
— Надо подумать. Можем заглянуть к одному продюсеру.
— Киношнику, что ли?
— Ну да, киношнику. Интересный тип. Был у меня как-то в мастерской, приглашал к себе.
— Далеко это?
— Да нет, не очень. — Он бросил взгляд на часы. — Время, конечно, неудачное. Вряд ли он сейчас дома.
— А что он делает ночью?
Раш уже нажимал на кнопки радиотелефона, и вопрос повис в воздухе. Голос в трубке деловито произнес: "Алло?"
— Привет, Майкл, это Раш. На каком я свете? Пока на этом, но собираюсь на тот. Угадал, в твои края, — засмеялся он, и тут же лицо у него вытянулось. — Да что ты? И когда вернешься? Нет, не возражаю. Нет, не один. Спрашиваешь! — он весело подмигнул Эмили. — А как твои девочки? Да, эта знает себе цену. А Грета? С кем, с этим кобелем? Ты же говорил "через мой труп"! Прямо шекспировские страсти. А как наша старушка Вивьен поживает? Ощенилась?..
Он закатил глаза и, прикрыв ладонью трубку, пояснил для Эмили:
— Не дом, а какой-то собачий Голливуд. Ну, ты увидишь.
И вдруг протестующе закричал в трубку:
— Э-э, нет, мы так не договаривались! Нет уж, дудки! Где я с ней буду охотиться? В Люксембургском саду? Короче, мы тебя еще застанем? Точное время я сообщу. Да. О’кей, Майк. Ну все, до встречи.
— Нас ждут, — сказал он, кладя трубку.
— Не поздновато? — она посмотрела на часы.
— К нему никогда не поздно.
Они подъехали к роскошному магазину. До закрытия оставались считанные минуты, но Рашу здесь обрадовались так, словно ради него все готовы были задержаться на работе до утра. Он предложил Эмили походить по залам, а сам уединился с мадам Риволи, владелицей магазина.
— Будем делать из Золушки принцессу? — она улыбнулась ему как старому приятелю или даже больше, чем приятелю.
Он покачал головой:
— Я хочу, чтобы ты отнеслась к этому серьезно.
— Ко всем твоим увлечениям я отношусь серьезно. Итак, я тебя слушаю.
— Полный гардероб на семь дней.
— Ого.
— Сан-Франциско. Потом Лос-Анджелес. Темы я, кажется, придумал.
Мадам Риволи вызвала трех девушек и раскрыла блокнот, приготовившись записывать.
— Я, правда, не уверен, что у вас есть все необходимое.
— Месье? — поза мадам Риволи выражала терпеливое ожидание.
— Хорошо, начнем. Мы сходим по трапу, на ней ситцевое платье в русском стиле, руки обнажены, и легкие туфельки… лапоточки. — Забыв о цели своего прихода, он фантазировал дальше. — Мы с ней садимся в машину, и тут Майк мне выдает: "Ну ты и задница! Нет бы раньше предупредить!" А я ему: "Можно подумать, ты отменил бы съемки, старый хрыч!" А он мне: "Из-за тебя, сукин ты сын, конечно, нет, а вот из-за прекрасной незнакомки…" "Прекрасную незнакомку, — отвечаю, — зовут Эмили. Признаться, от времени я не в восторге… в отличие от всего остального". Тут Майк тихо хрюкает. Мы уже в районе Кастро, в квартале "голубых". Эмили прилипла к стеклу, и Майк своим козлиным тенором поет: "Сан-Франциско всем очень нравится. Здесь бабы — атлеты, мужчины — красавицы…"
— Значит, остановимся на платье в русском стиле, — мадам Риволи выразительно посмотрела на продавщицу, стоявшую с разинутым ртом.
— Да, мадам, — пролепетала та.
Риволи сделала пометку в своем блокноте и подняла на Раша вопросительный взгляд.
— На океанском побережье я вижу ее в прозрачном совершенно свободном шифоновом платье в крупных ярких цветах. Белая шляпа с лентой. Плетеные сандалии.
Мадам Риволи глазами отправила вторую девушку. Эмили, с которой сразу сняли все мерки, ничего ей не объясняя, с озадаченным видом бродила по пустым залам.
— Теперь Алькатраз.
— Для тюрьмы отдельный туалет?
— Монашеское одеяние, — уточнил Раш. — Она проходит мимо камер и для каждого заключенного находит слова утешения. "Птичнику" Страуду рассказывает о канарейках, отвлекает Аль Капоне от мрачных мыслей о сифилисе…
— Ее примут за сумасшедшую.
— Главное, чтобы она была безукоризненно одета.
Третья девушка исчезла. Мадам Риволи покачала головой:
— Зачем тебе это нужно?
— Это нужно ей.
— Ты решил стал филантропом?
— Я решил стать истинным католиком, — Раш молитвенно сложил ладони и закатил глаза к потолку.
Их тет-а-тет нарушила первая девушка, державшая платье в русском стиле. Раш одобрительно кивнул.
— Гвоздь программы — мужской клуб. Мы приходим, одетые как два близнеца: брюки в полоску, блейзер, белый пикейный жилет, черные лакированные туфли. Я заставил ее напомадить волосы и собственноручно наклеил ей светлые усики. Все продумано до последней детали. И тем не менее швейцар, что-то унюхав, готов преградить ей путь. "А это мистер Ян Раш-младший", — опережаю я его, и мы небрежно проходим. После изысканного обеда папаша Раш приглашает своего любимого сына на танец…
— Можете не продолжать, — мадам Риволи обворожительно улыбнулась. — Два клубных костюма, — сказала она девушке и перевернула страничку блокнота.
— Так, Голливуд. Я думаю, одного дня нам хватит. Утром везу ребенка в Диснейленд. Тут все ясно: матроска, соломенная шляпка с васильками, босоножки, гольфы. Она будет замечательно смотреться с воздушным шариком.
— А на вечер?
— О, вечер! Вечер она запомнит на всю жизнь. Беверли Хиллз. Запахи олеандра. Артур Миллер играет в вист с Джессикой Тэнди. Дастин Хоффман достает изо рта целлулоидные шарики. "Хотите полетать?" — спрашивает он ее. Она даже пугается: "У вас есть самолет?" "Тяжелый бомбардировщик, — говорит он совершенно серьезно. — Б-52". И протягивает ей крепчайший коктейль. Даже в этом обществе она звезда. Или, если хотите, царица зверей. Леопардовый костюм в облипочку — вот что нам надо!
На губах Раша играла торжествующая улыбка. Девушки-продавщицы, забыв обо всем на свете, ловили каждое его слово.
— А на седьмой день? — тихо спросила мадам, уже догадываясь об ответе.
— А на седьмой день я отвезу ее домой. Одеть ее для нашего последнего дня всего труднее. Ты мне поможешь, Тина?
— Да, Ян.
Выражаясь языком старых романов, неделя пролетела как один день. В аэропорту Орли их встречала Табита. Ей навстречу шла уверенная в себе женщина в стильном костюме — черный камзол с белыми кружевными манжетами и белым жабо, черная кожаная мини-юбка, высокие лайковые сапоги с отворотами. Табита с трудом узнала Эмили. Раша она тоже не узнавала. Одет он был как обычно, но ожидаемой кислой мины она не увидела. Он тоже был неприлично счастлив.
В машине Эмили с улыбкой рассказывала, обращаясь только к нему:
— Ты как раз вышел, и официант передает мне визитную карточку. Какой-то князь или герцог, черт его знает.
На обороте мелкими буковками: "Я сижу возле колонны. Посмотри и сама сделай выбор".
— Это тот педрила во фраке?
— Ну да!
— А я удивлялся: неужели, думаю, никто не клюнул?
Табита ударила по тормозам:
— Я так понимаю, девушку надо отвезти домой. Где ты живешь?
Эмили с недоумением повернулась к Рашу, но тот отвел глаза.
— Вокзал Монпарнас. Там я покажу.
С этой минуты они ехали молча. Раш заговорил, когда они подъезжали:
— Яцек, тебе ведь не надо ничего объяснять? Ты взрослый мальчик, сам все понимаешь, правда?
Табита, выругавшись, остановила машину перед белым "кадиллаком", нагло поставленным поперек дороги. Эмили открыла дверцу.
— Чао, папочка.
— Подожди! — Он ждал чего угодно, только не этой сговорчивости. — Я все же постараюсь тебе объяснить…
— Я все поняла, Ян. Ты бросаешь женщин, как твоя мать бросила тебя. Разве не так? Знаешь, еще неизвестно, что хуже, с ними или без них. И не вздумай меня утешать. Ты ее утешай, — она кивнула на Табиту, — а у меня все в порядке. — Она вышла из машины, оставив дверцу открытой. Раш влился взглядом в фотографию под стеклом, словно пытаясь прочесть по лицу матери, не она ли выдала его тайну. Через несколько шагов Эмили обернулась и помахала рукой. — У меня все замечательно!