Ничего удивительного, сачок он был редкостный.
— Вот что, Питер, — тоном, не допускающим возражений, произнес я, — через десять минут я тебе перезвоню. За это время изволь связаться с тем сыщиком и выясни, как выглядит пострадавший.
Я заказал еще чашку кофе, попросив добавить туда сливок, какао и рома. Как ни странно, получилось совсем недурно на вкус. Затем я позвонил Питеру и получил те самые приметы, какие и предполагал узнать. Пострадавший в катастрофе автомобилист — мужчина высокого роста и атлетического телосложения, брюнет с очень светлыми глазами.
Дом Траски охранялся надежно, у меня уже был случай убедиться в этом. Я медленно вел машину вдоль узкой, ведущей к дому дороги, готовый врубить тормоз в любой момент, как только потребуется. Автомобиль мой, натурально, не был пуленепробиваемым, и я чувствовал себя беззащитным. Густой парк, окружавший дом, в полумраке казался таинственным и грозным. Каждой клеточкой существа я ощущал, что за мной следят. Влажные от пота ладони скользили по баранке руля.
Остановившись у главного входа в дом, я вылез из машины и не успел сделать в сторону шаг, как услышал за спиной суровый оклик:
— Руки вверх и не двигаться!
Я поднял руки и застыл не двигаясь. Примерно на такой прием я и рассчитывал.
— Передайте Траски, что я хотел бы поговорить с ним. Скажите, что речь пойдет об изумруде Гастерфилда.
Я услышал осторожные шаги позади, затем меня подвергли обыску, не слишком грубому. Отобрав у меня оба пистолета, охранник отступил на шаг. Я опустил руки.
— Пошли в дом.
Старого лакея нигде не было видно; то ли он отправился на боковую, то ли попросту не любит вводить в дом гостей, которым суждено выйти отсюда ногами вперед. Траски принял меня в той же комнате, что и в прошлый раз, сидя за письменным столом. Мне вспомнилась ослепительно красивая белокурая девушка, что стояла тогда на террасе. «Кем она ему доводится?» — думал я.
— Садитесь, Робертс. — Голос у Траски был усталый, его дивный, бархатный тенор звучал хрипловато и глухо.
Я сел. Траски сделал жест рукой, и я услышал позади себя удаляющиеся шаги. Мафиозо смерил меня долгим, оценивающим взглядом, словно прикидывая, стоит ли вкладывать в этот объект капитал или выгоднее сразу пришить меня на месте.
— Смелых людей я люблю, — объявил он. — А слабаков ненавижу! — Он возвысил голос. — Я не могу проявлять слабость: тот, кто задевает моих людей, задевает меня.
Траски почти сорвался на крик, но вовремя взял себя в руки и смолк, укоризненно качая головой.
— Я погорячился, но это на вашей совести, Робертс, — наконец произнес он обычным тоном. — Смелых людей я люблю, но вы не смелый. Вы — безумец, Робертс. Скорее всего, шизофреник, а значит, и сами сознаете свое безумие.
Я не стал с ним спорить. По-моему, он был прав по всем пунктам.
— Сколько стоит изумруд Гастерфилда? — спросил я.
Траски рассмеялся. Умные глаза его засияли, сделав лицо красивым.
— Изумруды Гастерфилда? Целое состояние — если они, конечно, существуют в действительности.
— Даже если камешек, скажем… вот таких размеров? — Раздвинув указательный и большой пальцы, я показал ему величину камня.
Он мигом посерьезнел, поняв, что я не шучу.
— Выходит, вон куда повернуло… — пробормотал он и глянул мне прямо в глаза. — Да, Робертс. Конечно, для мелкой сошки вроде вас даже такой небольшой камень — целое состояние. Но изумруды Гастерфилда не имеют цены. В таких случаях говорят: это, мол, историческая реликвия или предмет, имеющий культурную ценность. Реликвия — слыханное ли дело! А весь секрет в том, что этот паршивый камешек — единственный в своем роде. Возможно, он нисколько не лучше других, зато у него свое название, как бы имя. — Траски снова рассмеялся. — Видите, даже камни отвергают демократию. Вы можете представлять собою такую же человеческую ценность, как и я, и все же вашего имени недостаточно, чтобы банки открыли вам практически неограниченный кредит.
И здесь он тоже был прав. Ради моего имени банк с трудом расставался даже с двузначной суммой.
— Значит, всплыл изумруд Гастерфилда… — повторил Траски.
— А вы не знали?
— Нет. — На миг с лица его слетела маска добродушия и мягкости. — Но теперь знаю.
— Я так и подумал, что вас это заинтересует.
— Один из моих людей, угодивший за решетку, передал на волю, что якобы обнаружен изумруд Гастерфилда. Кто были эти счастливчики, раздобывшие камень, он не знал, слышал лишь, что это мощная банда и с ними лучше не связываться. Я занялся осторожной разведкой, и когда прикончили ту шлюху, чутье подсказало мне, что все это неспроста.
Он выжидательно уставился на меня, и мне пришлось перехватить нить разговора.
— Видите ли, Траски, то, что вы сейчас от меня услышите, в сущности, не подтверждает ничьих предположений. Но я сложил мозаику фактов, и получился вот какой расклад. Думаю, что не ошибаюсь. Небезызвестный Сэмми, то бишь Сэмюэл Николсон, подготовил научное исследование о легендах и поверьях, бытующих среди узников каторжной тюрьмы Баркхилл. С моей точки зрения, вся его наука — бред собачий, однако автору она обеспечила университетскую кафедру. В ходе работы Сэмми познакомился кое с кем из лихих парней и наткнулся на историю изумрудов Гастерфилда. В своем исследовании он подробно пересказывает эту историю, дополняя ее тюремной легендой о том, что якобы некий мошенник по имени Хоггинс завладел-таки камнем. Сэмми ни словом не упоминает, верит ли он сам в эту чепуху или нет, но, по-моему, он верил.
Откинувшись на спинку стула, я просчитывал варианты дальнейшего разговора. Даже для самого себя я не успел подытожить результаты своих розысков, а сейчас вдобавок мне предстояло выдвинуть версию специально для Траски. Должно быть, хозяин дома нажал какую-то кнопку, потому что дверь неожиданно распахнулась. На пороге возникла белокурая красотка в длинном темном платье; мягкие, золотистые волосы сверкающим водопадом ниспадали на плечи. Легкая, эфемерно-воздушная, она вновь напомнила мне клип рекламного ролика.
Траски взглянул на нее, и лицо его помягчело.
— Присаживайся, — сказал он ей. — Тебе тоже будет интересно послушать. — Он повернулся ко мне. — Это моя дочь, — с гордостью сообщил он.
— Рад знакомству, мисс.
Она кивнула в ответ.
— Выпьете что-нибудь?
Вопрос был совершенно излишним. Передавая мне бокал, она на миг коснулась моей руки своими длинными, тонкими пальцами. Они оказались холодны как лед: возможно, от кубиков льда, а может, режиссер рекламного ролика забыл вдохнуть в красавицу жизнь. Ситуация мне крайне не нравилась. Меня сковывало присутствие этой девушки с ее холодной красотой и невинным выражением лица. Я собирался говорить о делах, вовсе не предназначенных для дамских ушей. Мне не хотелось, чтобы какие-либо привходящие обстоятельства повлияли на окончательное решение Траски, но выхода не было: обаятельная девушка в вечернем платье неподвижно застыла на краешке канапе, вся обратившись в слух.
— Дальнейший ход событий представляется мне следующим. Сэмми принялся за поиски изумруда. Для этого он подобрал себе научную тему, которая давала ему возможность, не привлекая постороннего внимания, выйти на след изумруда. «Как меняются люди с изменением облика города?» Лучшей темы не придумать. Исследователю не возбранялось интересоваться некогда сгоревшими старыми зданиями, объектами реконструкции, можно сколько угодно выспрашивать пьяниц и бродяг — накладные расходы возмещает кафедра, а уйму добытых сведений обрабатывает университетский компьютер. Затрудняюсь сказать, он ли отыскал знакомую по тюрьме банду, или бандиты, выйдя на волю, узнали, чем он занимается, и вступили с ним в контакт, но думаю, что они объединили свои усилия. Вероятно, у Сэмми попросту не было выбора, а может, подмога ему пришлась как нельзя кстати.
Я сделал паузу, ожидая вопросов или замечаний, но их не последовало.
— Когда они наконец отыскали камень, Сэмми отправился в салон Лу отпраздновать удачу. Последующие факты объяснить нелегко. Уму непостижимо, чтобы человек ухитрился потерять драгоценный камень, на поиски которого ухлопано столько времени и усилий. Очевидно, разгадка кроется в характере Сэмми. Мне представляется, что он жил мечтами, постоянно подавляя свои страсти. Тихий, скромный, добропорядочный обыватель коротает дни в уютном домике с преданной супругой — ученой женщиной, а в фантазиях своих переживает дикие оргии. Вдумайтесь только: серьезный ученый с ходу принимает на веру самую цветистую тюремную легенду и исподтишка, так, что никто не проведал, учиняет розыск.
— Куда вы гнете, Робертс?
— Я хочу сказать, что Сэмми ринулся навстречу плотским утехам, как мальчишка-подросток. Лишенный опыта, он не просто шел на поводу у собственных страстей, а вел себя так, как, по его разумению, должен вести себя настоящий мужчина. Наверняка очень много пил, гораздо больше обычного. Пожалуй, даже можно было бы проследить его путь и выяснить, где и сколько стаканчиков он опрокинул, у иных барменов очень хорошая память на лица, в особенности если подкрепить ее десяткой зелененьких. После он забрел в салон Лу. Вероятно, и там он добавил пару стаканчиков и, присмотрев Мэри Харрис, уединился с ней. — Я говорил медленно, поскольку мне самому приходилось по ходу рассказа осмысливать факты. — Повторяю, у меня нет никаких доказательств, всего лишь предположения. Предполагаю, что после «сеанса» с Мэри у Сэмми возникло чувство вины. В нем вновь возобладал добропорядочный семьянин. Второпях натягивая на себя одежду, он стремился как можно скорее выбраться из вертепа. И лишь после ухода заметил, что камень выпал из кармана. Возможно, он спохватился сразу же, возможно, через несколько часов, а может, лишь на следующий день, но ясно, что от такого открытия остатки хмеля у него мгновенно улетучились. Сэмми наверняка вернулся в салон, но ушел оттуда ни с чем.
Я замолчал. В горле у меня пересохло. Девушка, словно прочтя мои мысли, встала и принялась колдовать над моим бокалом. Оба мы не сводили с нее глаз. Траски взирал на нее с откровенной гордостью, я — с неприкрытым восхищением. На сей раз пальцы ее не коснулись моей руки: она поставила бокал на столик передо мною и, опустившись на свое место, вновь застыла в той же грациозной позе. Должно быть, в детстве ее водили в балетную школу.