Внезапно вспыхнувший электрический свет ослепил меня. Я зажмурился, перед глазами заплясали цветные круги. Чья-то рука мягким движением тронула повязку, и я услышал какие-то шорохи рядом. Открыв глаза, я увидел стоявшую у постели женщину средних лет с усталым лицом больничной сиделки. Она держала наготове шприц. Я хотел было воспротивиться уколу, но силы оставили меня. Женщина высвободила мою левую руку, вкатила укол и молча удалилась. Глаза у меня стали слипаться. «Снотворное, — подумал я, — значит, я нахожусь в больнице». «Какая, к чертям собачьим, больница!» — взорвалась в мозгу следующая мысль, а затем все мысли отступили прочь, и я провалился в сон.
— Ему дьявольски повезло, — услышал я чей-то бесстрастный голос. — Пройди пуля на несколько сантиметров левее, и была бы задета почка.
— Если бы не везенье, жизнь что ни день лупила бы нас по почкам. Везунчик тот, кто умудряется выстоять, — узнал я голос Траски.
Я открыл глаза: Траски стоял у моей постели, рядом с ним — мужчина в белом халате. На меня они не обращали ни малейшего внимания. Раненый не откинул копыта, значит, все в порядке. Вреда они мне не причинят, но и плясать от радости тоже не станут. Оба вышли из комнаты, не сказав мне ни слова. Я сел в постели. Боль снова дала о себе знать, но по сравнению с ночными муками это были сущие пустяки. С превеликим трудом мне удалось спустить ноги на пол, после чего я несколько минут отсиживался, пытаясь справиться с одышкой. Естественно, я предполагал, что здорово ослаб, но не догадывался, до какой степени. Я напряг мускулы, затем расслабился. Мои усилия занять вертикальное положение только было начали приносить плоды, когда в комнату ввалился какой-то тип. Физиономия его была мне смутно знакома: он ли избил меня, я ли его отколошматил в те добрые старые времена, когда подобное развлечение мне было не в тягость, — я затруднялся решить. Обезболивающий укол явно оказал дурманящее воздействие, и соображал я туго. Но затем меня осенило: да это же «полосатый пиджак», только на сей раз в клеточку. Видимо, он получил от шефа последний шанс восстановить свою репутацию, показав себя в деле. Выходит, не такой уж Траски кровожадный зверь, каким его расписывают.
— Куда это мы так торопимся? — с ухмылкой поинтересовался гангстер и слегка толкнул меня ладонью. Я мешком плюхнулся на постель. В боку резко запульсировала боль, и я хоть и одурел от укола, но не настолько, чтобы не понять: насилие — не лучший способ врачевания ран.
— Шеф запретил вам высовываться за порог. А если он так распорядился, значит, вам не стоит отклеивать зад от постели. И точка.
— Жаль-жаль. А я хотел было податься в Гималаи.
Малый не понял шутки, наверняка решив, что речь идет о ночном баре.
— Ну что ж, валяйте. Мне ведь не давали указаний, каким способом я должен придержать вас на месте. Вы опасный человек, Робертс, и если я вас прикончу, никто по вас плакать не станет.
Я прислонился к тумбочке. Он подошел ко мне почти вплотную, я ощущал его дыхание. В прошлый раз я одержал над ним верх, и теперь он решил поквитаться. Пожалуй, он прав: по мне действительно никто плакать не станет… Возвратясь с того света, человек обычно остерегается рисковать. Однако в случае необходимости совершить мгновенный рывок способен даже полумертвый. Ухватив стоявший на тумбочке кувшин, я набрал полную грудь воздуха и начал медленный поворот к противнику. Ускорил движение я лишь в тот момент, когда он увидел в руке у меня кувшин. Времени защититься у него не осталось. Самодовольная ухмылка не успела увянуть на его физиономии, когда я нанес удар. По инерции я снова завалился на постель, но тотчас заставил себя подняться и, все еще сжимая в руке разбитый кувшин, ребром ладони ударил его еще раз. Пожалуй, в этом даже не было необходимости. Малый рухнул как подкошенный, лицо его заливала кровь. Я тоже, обессилев, откинулся на подушки. От резкого напряжения к горлу подкатила тошнота, однако рана довольно хорошо перенесла произвольный комплекс гимнастики. А может, я попросту начал свыкаться с болью. Я не стал ждать, пока силы окончательно восстановятся. Нагибаться я не мог, а вот, цепляясь за кровать, сползти на пол — это у меня получилось. Я уселся возле поверженного противника и вывернул его карманы. Водительские права, несколько сот долларов, кредитная карточка, револьвер тридцать восьмого калибра… Выложив все это на постель и держа оружие под рукой, я принялся раздевать бесчувственного охранника.
Я ничего не имел против Траски. На поверку он оказался гораздо симпатичнее, чем его изображали газетчики, и, судя по всему, спас мне жизнь. Но одно дело — чувство благодарности, и совсем другое — здравый смысл. Если есть возможность, я предпочел бы вести с ним переговоры одетым как подобает и с заряженной пушкой в кармане, а не жалким инвалидом на больничной койке.
Странный эффект дает подсобное переодевание. Говорят, не одежда делает человека, но испытайте на себе, скажем, в случае, если не дай Бог угодите в больницу. Снимите с себя привычный костюм, облачитесь в пижаму — и почувствуете, как сразу превратитесь в больного. А позднее, когда вас наконец выпишут домой, у вас моментально улучшится самочувствие от одного лишь факта, что вы опять одеты, как здоровый человек. Конечно, благодаря этому не излечишься, зато не будешь ощущать собственной ущербности.
Как бы там ни было, но я испытал прилив бодрости, когда выпрямился в полный рост, напялив на себя шмотки «гориллы». Пиджак на мне болтался как на вешалке, но где вы видели элегантно одетого частного сыщика? Медленно, с минутными передышками я заставлял себя вышагивать по комнате; пот лил с меня градом, а сердце колотилось, как у подростка при первом свидании. Я постоял подольше, собираясь с духом, после чего повернул к двери. Она оказалась незапертой. Я вытащил пистолет, снял с предохранителя и вышел из комнаты. У двери не оказалось охранника, и коридор был пуст. Судьба избавляла меня от необходимости испробовать, в какой степени ранения нанесли ущерб моему снайперскому искусству. Да оно и к лучшему. Чемпионом по стрельбе я никогда не был, а сейчас, с трясущимися руками, мог попасть разве что в слона, безропотно подчинившегося своей участи. Миновав полутемный коридор и спуск в несколько ступенек, я очутился в знакомой гостиной. Похоже, гостиная эта с ее мексиканскими коврами и выбивающимся из стиля мозаичным полом начала всерьез действовать мне на нервы. Но деваться было некуда, и я, стараясь ступать по возможности бесшумно, пересек ее. Выбравшись из дома, я сунул руку с пистолетом в карман и попытался шагать походкой человека, знающего здесь все ходы-выходы и озабоченного неотложным делом. Я старался не упасть от усталости, не горбиться от боли и не думать о последствиях, если наткнусь на кого-нибудь из знающих меня в лицо.
Двигался я в том направлении, куда удалились два молодчика, столь «учтиво» впервые доставившие меня сюда. Особняк был вместительный, длинный, казалось, конца ему не видать. Я брел понурясь, как солдаты Наполеона при отступлении из Москвы. Правда, в отличие от меня, их не ждали в конце пути роскошные лимузины. Полумертвым дотащился я до угла и увидел перед собой просторную автостоянку. Зрелище это придало мне сил: четыре автомобиля на выбор — предположительно, с незапертыми дверцами и торчащими ключами зажигания. Небольшой, спортивного типа «мерседес», черный «линкольн», белый «шевроле» и кремовый «форд» средних размеров… От добра добра не ищут. Я плюхнулся на сиденье «форда», который стоял ближе других, включил мотор и, вцепившись в баранку руля, рванул к подъездной аллее. Вслед раздались суматошные выкрики, охранник у ворот испуганно отскочил в сторону, открывая путь мчащемуся на полной скорости автомобилю, и я свернул на обсаженную деревьями дорогу. Ехал я, должно быть, минут двадцать — сам не зная куда и лишь чудом избегая столкновения с другими машинами. Затем сил моих хватило лишь на то, чтобы выключить мотор. В следующую секунду я упал головой на руль.
Очнулся я среди дня. На мостовой гоняли в футбол полуголые смуглые ребятишки, мяч с громким стуком ударился о дверцу машины, но им было наплевать. Впрочем, и мне тоже. Стайка сорванцов показалась мне самым прекрасным зрелищем, какое когда-либо представало моим глазам. Сам не зная как, я попал в наиболее безопасное место. Здесь меня не станут искать ни Траски, ни капитан Виллис, ни сам дьявол. Здесь могут всего лишь перерезать глотку, если задержишься до ночи. Я тронул машину с места. Ребятишки неохотно расступились, давая мне дорогу, один из них покрутил пальцем у виска, полагая, что я пойму этот международный жест, и прокричал мне вслед какое-то слово по-испански, но с интонацией, на всех языках означающей одно и то же. Я сознавал, что иду на риск, раскатывая в этой колымаге, но выхода не было. Добираться автобусом в моем состоянии было немыслимо, а у таксистов Виллис тотчас же разузнает, в какую машину я пересел. Пришлось пойти на риск, но, видимо, в этот день удача сопутствовала мне. Без всяких осложнений я добрался до своего «мустанга» и, пересев на испытанного, резвого коня, почувствовал себя ковбоем в седле.
Движение было не таким уж оживленным, но мне казалось, будто на автостраде скучились туристы со всей страны, не считая праздных зевак и автолюбителей, которым было не к спеху, поэтому они тащились черепашьим шагом, пялились по сторонам, глазели на девушек, искали подходящую развилку или осваивали азы автовождения. А я торопился, как никогда в жизни. Я летел с такой скоростью, что даже в нормальном состоянии это значило бы искушать судьбу. Старина «мустанг» достойно оправдал свое имя. На малейшее нажатие педали газа он отзывался с прытью реактивного двигателя, а уж я давил на педаль всякий раз, как только представлялся случай проскочить вперед. Взгляд неотрывно прикован к асфальтовой полоске впереди, левая рука — на баранке руля, правая — на переключателе скоростей. В этой бешеной гонке даже полученные травмы как-то меньше напоминали о себе. Вихрем летя по улицам Сан-Рио, я чувствовал себя почти здоровым. Разумеется, я понимал, что за этакое безрассудство неминуемо последует расплата, но сейчас меня волновало лишь одно: вовремя успеть к Эми.