Детектив и политика 1992. Выпуск 1 (17) — страница 36 из 58

Первое время проявлял некоторую пассивность в работе по делу оперативной проверки на «Крота». Активизировался после перевода объекта дела в другой военный округ, что было легендировано перед «Невским» как арест и этапирование «Крота» якобы в результате эффективности работы агента. При этом «Невский» был поощрен деньгами и внеочередным отпуском. В дальнейшем на основании его сообщений были заведены два дела оперативной проверки с окрасками «шпионаж» и «антисоветская агитация и пропаганда», впоследствии переросшие в дела оперативной разработки.

После увольнения в запас агент был принят на связь 2-й службой УКГБ СССР по гор. Москве и Московской области с целью его использования в проверке лиц еврейской национальности, подозреваемых в причастности к агентуре спецслужб противника. При этом инициативно избрал себе псевдоним «Циник».

Ст. оперуполномоченный

капитан П.З.Тараскин


Резолюция начальника службы: «Э.Б.Губанов! Агентами надо управлять, а не идти у них на поводу! Этот — подозрительно архисамокритичен. Его самооценка настораживает. Возможны срывы в работе. Проверьте агента и его родных по учетам. психоневрологических диспансеров. Покажите агента нашим психиатрам. А.Борков».

Резолюция начальника отдела: «Тов. А.А.Хабалову. Прошу исполнить и доложить. Э.Губанов».

Резолюция начальника отдела: «Тов. Тараскину П.З. для исполнения. Аттестацию — в личное дело агента. А.Хабалов».

Нравственная позиция

Глава столичной контрразведки Александр Николаевич Борков не просто любил агентурную работу. Он с головы до пят был пропитан ее сутью, и даже если бы очень захотел, то не сумел бы прожить без нее и дня. Проще говоря, он сам был агентом. Об этом знали все, но делали вид, что не знали, потому что полковник терпеть не мог тех, кто вообще хоть что-нибудь знал. Из этого следовало, что в мире не было человека, который мог рассчитывать на искреннее расположение к нему Александра Николаевича. Он, как никто другой, подходил к занимаемой должности.

Нет, Александр Николаевич не был завербован ни одной из иностранных разведок. С учетом его личных и деловых качеств этот факт вполне можно было отнести к числу наиболее значительных удач спецслужб противника. Сам товарищ Борков так не считал. Он был убежден, что справится с любым порученным ему делом. Поэтому Александр Николаевич немало удивился, когда двое дюжих нью-йоркских полицейских, обнаруживших его за отчаянной попыткой преодолеть в невменяемом состоянии проезжую часть какой-то авеню, принесли полковника в его номер отеля, а не в кабинет директора ЦРУ. Разумеется, если бы они поступили так, как подсказывала ему профессиональная логика, он заставил бы этого директора уважать честь и достоинство советского чекиста. Но поведение вражеских полицейских обескуражило Боркова и надолго поставило его в тупик.

Не менее странным казалось Александру Николаевичу отсутствие оперативного интереса к нему и со стороны французов. Дело в том, что в самом логове страны — участницы блока НАТО, в Париже, жила родная сестра его покойной бабушки — Надежда Львовна Раздольская, эмигрировавшая из России вскоре после известного выстрела крейсера «Аврора». В те исторические дни, как и всю свою оставшуюся жизнь, Надежда Львовна резонно полагала, что ее гимназический роман с блистательным корнетом Коленькой Голощекиным не мог пройти мимо внимания ВЧК. Тем более что уже на второй день советской власти в Питере Коленька был расстрелян подвыпившими революционными матросами за отказ приветствовать их по всей форме. Как профессионал, Александр Николаевич понимал, что опасения его родственницы были отнюдь не безосновательными.

По твердому разумению полковника, современная Франция была обязана кишеть агентами собственных спецслужб и разведок ее союзников. И уж тем более каждый проживавший на Западе русский должен был работать хотя бы на одну империалистическую разведку. И тот факт, что французские спецслужбы не удостаивали Александра Николаевича своим вниманием, он относил на счет их перегруженности повседневной текучкой и бумажной волокитой, которыми хронически страдала вверенная ему московская контрразведка.

Недостойная чекиста родственная связь полковника с заграницей была единственным темным пятном в биографии коммуниста-руководителя. Но во всем большом чекистском коллективе было только два человека, которые знали эту страшную тайну. Одним из них был сам Александр Николаевич, а другим — начальник управления Максим Петрович Бородин. Его-то агентом и был Борков.

Нет, что вы! Никакой подписки о негласном сотрудничестве Александр Николаевич генерал-лейтенанту не давал. Да-да, он был обыкновенным стукачом, даже не дипломированным. Высшего образования у него не было, как, впрочем, и у Максима Петровича, поскольку до КГБ они оба служили по партийному ведомству. А там, как известно, в цене не образование, а ум, честь и совесть коммуниста. Этот принцип подбора и расстановки кадров позволял наиболее совестливым партийцам выдвигаться на самые ответственные посты в науке, культуре, экономике и, конечно же, в органах безопасности страны.

Стучать Александр Николаевич начал еще в детстве. Это, безусловно, помогло ему окончить среднюю школу, ни разу не оставшись на второй год. Полученные в ее стенах первые навыки пионерской принципиальности он успешно совершенствовал сначала на комсомольских, а затем и на партийных руководящих должностях.

Такие, как Борков, всей своей жизнью доказывали справедливость ленинского утверждения о том, что «хороший коммунист есть в то же время хороший чекист».

Непоколебимая вера полковника в грядущее торжество коммунистической принципиальности на всей территории, охваченной бдительным оком Второй службы, и беззаветная его преданность начальнику управления позволили сотрудникам УКГБ за глаза присвоить Александру Николаевичу кличку Агент 001 — на зависть персонажу известных детективных романов Иэна Флеминга, сумевшему дослужиться лишь до седьмой степени доверия.

Как такового личного дела Агента 001 в КГБ не имелось. Но даже скромного интеллекта Александра Николаевича было достаточно, чтобы предполагать наличие у генерала некоторых нигде не учтенных материалов, касавшихся подробностей биографии и времяпрепровождения любимца. И где-то на нейтральной полосе между сознанием и подсознанием полковника время от времени возникало смутное подозрение в заинтересованности Максима Петровича в определенной части законного наследства, светившего начальнику московской спецслужбы в случае смерти его парижской родственницы. Забегая вперед, в скобках заметим, что подозрение это оправдалось, после чего Александр Николаевич сделался заместителем Максима Петровича и получил наконец заветное звание генерал-майора. Злые языки говорили, что решающее слово в деле о наследстве и в вытекавшем из него вопросе о дальнейшем пребывании Боркова в органах КГБ было сказано самим генеральным секретарем и выдающимся литератором современности Леонидом Ильичем Брежневым. С ним когда-то, по совместной партработе на Украине, попивал горилку с перчиком Максим Петрович Бородин. Те же языки утверждали, что от наследства Александру Николаевичу досталась лишь малая толика. Но это было потом. А когда полковник Борков прочитал аттестацию на Циника, он был серьезно озабочен отношением этого еврея к сотрудничеству с органами.

Александр Николаевич искренне полагал, что каждый порядочный гражданин обязан сообщать о всех фактах нарушения «Морального кодекса строителя коммунизма» либо своему непосредственному начальнику, либо сразу в КГБ. Сотрудники и агенты органов должны были доносить вообще обо всем, и с особым рвением в силу их особого социального статуса. Каждого, кто не разделял эту нравственную позицию, полковник считал либо антисоветчиком, либо психически больным. Агент, который относился к наушничеству с оттенком нигилизма, сразу же вызывал у него недоверие.

В силу целого ряда причин Александр Николаевич не был склонен рубить сплеча. Поэтому он счел разумным принять в качестве основной версию о непричастности Циника к враждебной деятельности против СССР. На фоне нравственных критериев полковника эта версия однозначно предполагала наличие у агента психического расстройства.

Он снова задумался. Ему показалось странным, что такие опытные контрразведчики, как Губанов, Хабалов и Тараскин, сами не пришли к этому выводу и не провели соответствующую проверку негласного помощника. Нет, он пока не подозревал этих офицеров в злом умысле. Все они исправно стучали ему друг на друга. Но это, конечно, не было простым упущением оперативников. Здесь была скрыта какая-то более существенная причина.

Серьезный анализ ситуации и социалистическое правосознание заставили его вынести строгий приговор самому себе. Причиной случившегося была его личная недоработка. Видимо, еще не в полной мере настойчиво и целеустремленно воспитывал он своих подчиненных, не достаточно часто делился с ними богатым личным опытом. Из этого надо было сделать самые серьезные выводы.


В себе

(Из личного архива Ефима Клеста)

Всякий раз, уходя в себя, я схожу с ума

и подолгу шлепаю босыми ногами

по лужам своей собственной крови

и смеюсь,

глядя, как играют под луной

брызги красных и белых

кровяных телец,

как шарахаются от них

редкие прохожие моей памяти

и разбегаются по ее закоулкам,

где душно, скользко и темно

от страшных клятв,

заживо гниющих надежд

и рыскающей в их глазах

катастрофической будущности.


Запись на обороте листа: «Для того, чтобы исчезло все отвратительное, надо, чтобы отвратительно стало всем».


Секретно

Экз. № 1

Справка

По учетам психо-неврологических диспансеров ни агент, ни его близкие родственники не проходят.

Обследовавший «Циника» в ходе легендированной диспансеризации эксперт-психиатр ст. лейтенант медслужбы В. Б. Левченко признаков психического расстройства у агента не обнаружил. По мнению специалиста, «Цинику», как человеку, обладающему определенными творческими способностями (пишет стихи), свойственны обостренное восприятие и неординарные оценки. По той же причине возможны проявления тонкой интуиции, характерной для творческих личностей, что может позитивно отражаться на агентурной работе. Однако резкий диссонанс между специфическим восприятием действительности и оперативно целесообразным поведением может стать причиной невроза, ухода агента в истероидные формы поведения: скандализм, алкоголизм, наркомания, половые излишества и др.