Поэтому средний ЧиПП журналистов не любит, постоянно ожидая от них подвоха.
И совершенно зря.
Наши журналисты всегда были ручные. Это только при перестройке их выпустили из клеток и они стали бросаться на порядочных людей.
А ведь если вспомнить, какие они были послушные, добропорядочные…
Раньше журналисты знали об Африке все. Даже больше, чем сами африканцы. Когда первые наши репортеры поехали в Африку, их считали героями. Относились к ним почти как к челюскинцам. Или космонавтам.
Ведь не побоялись! Ведь — ради нескольких строчек в газете! А там — крокодилы, людоеды…
Про крокодилов мы узнали в детстве от доброго Корнея Ивановича Чуковского. Он никогда не врал.
Остальное мы узнали от журналистов. И первое время наивно полагались на их честность.
Потом в наших квартирах засветились голубые экраны, мы увидели пальмы, слонов и негров в сопровождении советских граждан с микрофонами.
Время было тяжелое, поэтому репортеру полагалось представать перед камерой в темном костюме, рубашке с длинными рукавами, туго завязанным галстуком. Внешне его было не отличить от рядового ЧиППа.
Однажды я оказался с нашим тележурналистом в лагере беженцев в Сомали. Самолет приземлился посреди пустыни. Нас обступили изможденные детишки. Зеленые мухи садились им на лица. В полуденном зное все плыло.
— Погоди, переоденусь! — крикнул он и залез в самолет.
И вскоре появился в черном костюме и при галстуке.
Оператор тихо выругался.
— Мотор! — приказал журналист и начал:
— Трудные проблемы стоят перед молодым сомалийским народом, только что вставшим на путь независимости…
Пот ручьями стекал по его физиономии, страшно было подумать, что делалось под мышками… Но он не сдавался.
Как известно, все репортажи из Африки должны были начинаться именно так. Менялось только название страны. Потом рекомендовалось перечислить все проблемы и указать виновника. Неизбежна была и другая "обязаловка" — бескорыстная помощь Советского Союза, благодаря которой данная страна якобы эти трудности преодолевала.
Без этого набора появляться на экране или на газетной полосе было невозможно. Забывчивому журналисту опытный редактор напоминал:
— Ты что, поддал вчера? Пишешь про независимую Анголу, а про империализм ни слова…
Хорошее было время!
Наиболее проверенным и смелым поручалось брать интервью. Считалось, что это дело опасное. Иностранец мог брякнуть что-нибудь антисоветское, несмотря на все просьбы и предупреждения.
Учитывая это, предлагалось ставить вопрос так, чтобы собеседник не мучался с ответом. И одобрительно кивать, если тот шел правильной, оговоренной дорогой.
За годы сложились отлично спаянные тандемы — ни те ни другие не любили менять партнеров. Что было совершенно правильно. Не будешь же портить жизнь старому знакомому.
Однажды я решил подсчитать, сколько раз кивает репортер программы "Время". Оказалось, что в самом коротком интервью можно выдать до двух десятков кивков.
Потом я стал обращать внимание на западных журналистов. Тут меня ждало разочарование. Кивали настолько редко, что было ясно: никакого уважения к собеседнику там нет, один голый расчет!
Было бы, впрочем, преувеличением утверждать, что так. часто кивали все. Маститые журналисты выполняли это упражнение гораздо реже. Как и подобает профессионалам. Зато как!
Мэтры готовились к интервью задолго и основательно. Они обходили все аппаратные этажи, с трудом поднимаясь по устланным красными дорожками лестницам, терпеливо дожидаясь приема у верхних обитателей Дома мудрости. Самых проверенных допускали к самому Леониду Митрофановичу. Оттуда они выходили просветленные, помолодевшие от полученных инструкций.
К мэтрам подпускали только надежных собеседников. Тех, кто никогда не сказал бы антисоветскую гадость.
Каждый кивок в таком интервью был кивком высшей пробы.
Мне тоже в свое время приходилось брать интервью. И я всегда помнил о том сходстве с китайским болванчиком, которое появляется у кивающего журналиста. Мне казалось, что со мной такого не произойдет никогда.
Мне так долго казалось. До тех пор, пока я не увидел себя на голубом экране (дело происходило в одной африканской стране). Я задавал вопросы одному деятелю, он мне очень интересно отвечал, а я стоял перед камерой и ободряюще кивал…
Теперь-то мы знаем, что в те тяжелые годы наши журналисты просто боялись не кивать. Их заставлял кивать тоталитаризм. Кивая, они как бы намекали собеседнику о своем угнетенном положении.
Сейчас совсем другое дело. Сейчас все изменилось. И если журналист кивает, то делает это он с чистой совестью. Возможно, кто-то назовет это кивками свободы. В наши революционные дни кивки стали более осмысленными. Получили статус.
Недавно я присутствовал на интервью нашего известного хирурга. Съемочная группа работала прямо в его кабинете. Оператор выбирал нужные ракурсы. Когда хирург закончил говорить, тот направил объектив на своего партнера:
— Толик, — сказал он, — кивни пару раз…
Нынешний наш бизнесмен — это тот же турист или дипломат, но внезапно разбогатевший. Виновата опять же не богатая тетка. Как мы знаем, на нашей почве они не растут.
Роль богатой тетки у нас играет государство. Оно так часто теряет сознание, что все каждый раз думают: ну, сейчас точно конец. И каждый берет что хочет. Потому что мертвому все равно уже ничего не надо.
Мутация туриста привела к некоторому усложнению образа.
Внезапно разбогатевший турист уже не считает тысячу долларов в кармане большими деньгами.
Одевается он так, что простому туристу и даже дипломату не снилось. А если и интересуется чьим-то здоровьем, то только своего конкурента. Да и то — через подставных лиц.
Он не говорит "красивый какой" при встрече со слоном. Он подсчитывает, сколько прибыли (в валюте, разумеется) принесет продажа бивней, шкуры, хобота, хвоста и даже…
— Остановись, пожалуйста, — попросил меня наш бизнесмен, которого я вывез в заповедник.
Он вышел на дорогу и наклонился над еще свежей кучей, оставленной слоном.
— И сколько в день он этого производит? — спросил он.
Я сказал.
Цифра поразила его. Он начал загибать пальцы, покачивая головой.
Потом он вернулся в машину и до гостиницы не проронил ни слова.
— И ты сидишь здесь просто так, ничего не делаешь? — произнес он наконец с презрением.
— Ты о чем? — удивился я.
— Ты бы уже давно мог стать миллионером! — не унимался он.
К таким выбросам мы давно привыкли. Конечно, мы бы все давно стали миллионерами, если бы…
Но очевидная ассоциация с вторичным продуктом гигантского млекопитающего меня заинтриговала.
— Знаешь, на чем ты сидишь? — продолжал неистовствовать он. — На золоте сидишь! Одна куча прокормила бы тебя и твою семью в течение года!
Я на минуту представил…
— Ты имеешь в виду приближающуюся зиму? (Дело происходило летом 1991 года.)
— При чем тут зима? — рассердился он. — Берешь кусочек, запаиваешь в стекло и продаешь туристам с надписью: "Настоящее слоновье дерьмо!". Отбоя не будет!
Мысль мне сразу понравилась.
Вообще я заметил, что нам, выходцам из Страны Советов, очень нравится, когда минимум усилий может принести максимум доходов.
— Гениально! — закричал я. — Заметано! Я буду поставлять тебе это, а ты будешь вставлять его в стекло и продавать.
— Вот это другой разговор! — успокоился он.
И мы ударили по рукам…
Он уехал, обещав написать.
Я жду до сих пор…
Некоторые русские бизнесмены, добившиеся богатства своим трудом, еще на заре двадцатого века задавались вопросом: а возможен ли вообще капитализм в России? Стране глубоко антииндивидуальной, вечно мучимой осознанием собственной незавершенности, презирающей богатство и одновременно страстно желающей чудесного его появления. Павел Павлович Рябушинский ответил на этот вопрос так: нет, не возможен. Это Рябушинский-то, банкир и промышленник, глыба русского бизнеса, как сказали бы сегодня…
Наверное, мне не везло. Возможно, настоящие наши бизнесмены проходили мимо. Согласен. Мне вообще довольно часто не везет.
Где преуспевает наш бизнесмен, так это в производстве безумных идей. Тут ему нет равных.
Видимо, в каждом из нас живет частичка Остапа Бендера, который, как известно, в голодном состоянии придумал Новые Васюки и сорвал на этом приличный куш. Правда, ценой нескольких синяков.
Можно найти сходство и с советским журналистом, придумывающим правдивые истории.
Хотя, в отличие от журналиста, наш бизнесмен успевает со своей идеи что-то получить.
Мой знакомый, директор банка в африканской стране, человек воспитанный и очень сдержанный, однажды пожаловался.
— Они меня разорят в конце концов!
— О ком это вы, Майк?
— О ваших бизнесменах. Уже третьему оплачиваю дорогу, гостиницу, покупаю подарки. Каждый день они выпивают бутылку виски. А толку никакого…
— Зачем же вы это делаете?
— Так у каждого такие идеи! Любая из них сделала бы меня миллионером!
Бедный Майк, подумал я. Он еще не потерял надежду…
И тут меня осенило.
— Майк, — сказал я. — Есть гениальная идея. Вы давно были в саванне?
— Месяца два назад. А что?
В этот момент мне даже стало жалко расставаться с этой идеей. Но меня уже охватил приступ щедрости.
— Как все гениальное, это просто. Мы берем одну, пардон,'кучу слоновьего… Раскладываем по стеклянным шарам и продаем на сувениры. Ну как?
Майк явно заинтересовался.
— По-моему, неплохо. Вы знаете, просто здорово!
Мы радостно пожали друг другу руки и договорились завтра же приступить к делу.
— Алекс! — кричал Майк. — Вы удивительно щедрый человек. Почему вы, русские, такие щедрые?!
На следующий день Майк позвонил и предложил встретиться. Голос у него грустный.
— Что-нибудь случилось? — забеспокоился я, когда приехал к нему.