— Пойдемте, я вам кое-что покажу.
Мы вышли на улицу. Майк шел впереди. Он остановился у витрины небольшой'сувенирной лавки.
— Вот, смотрите…
Прямо перед нами лежал стеклянный шар с запаянным внутри бурым кусочком. На стекле была приклеена маленькая этикетка: "Настоящее слоновье дерьмо. Сделано в Англии".
— И знаете, сколько лет они уже это выпускают? — тем же грустным тоном спросил Майк.
Говорят, было время, когда все четыре упомянутые категории совграждан могли иметь, так сказать, общий знаменатель. Любой из них мог работать на некую организацию, которая… как бы это выразиться… Короче, предпочитала остаться неизвестной.
Удавалось ей это так же плохо, как и советскому туристу, который стремился походить на иностранца.
Ее представителей можно было определить за версту. Да они и сами как будто стремились показать, на кого работают. Они снимали дорогие виллы, покупали дорогие машины, в отличие от рядовых соотечественников, засиживались до полуночи в ресторанах и знакомились, никого не боясь, с симпатичными иностранками.
Они настолько не скрывались, что многих поначалу это ставило в тупик: может быть, это сверхковарство русских?
Но замешательство было коротким. Скоро выяснялось, что это были обычные "совки", но с несколько другой программой. Они тоже хотели пожить за счет своего безумного государства.
Что ж, вздыхали те, кому следовало, если у русских так принято, это их дело. Каждый сходит с ума по-своему.
Нет такой страны в мире, которая не интересовалась бы тем, что варится в кастрюле соседа и чем он занимается ночью в запертой комнате. Без этого нам неспокойно.
Поэтому все терпят у себя дома представителей этой древнейшей профессии. Без них, наверное, уже не обойтись до самого светлого будущего.
Часто эти представители по непонятным причинам впадают в безумие и нарушают все правила игры. Тогда их приходится выгонять. В таких случаях страна, их пославшая, страшно обижается и выгоняет ваших шпионов. На какое-то время воцаряется спокойствие. До следующего раза.
Но бывает, что выгнать нет возможности, а терпение кончилось. Что тогда?
Тогда на дипломатическом приеме их ЧиПП подходит к нашему.
— Давно хотел сказать вам, коллега…
Длинная пауза.
— Но все не решался…
Пауза. Вы ждете подвоха, и чутье вас не подводит. Срабатывает слегка проржавевший классовый инстинкт. Мгновенно включается система глухой защиты, задраи-ваются все люки, тревожно мигают красные лампочки, воет сирена. Теперь пусть нападает.
— Так вот, коллега. Ваш сотрудник, как бы это помягче выразиться… Без обиды, не подрывая, так сказать, духа нового политического мышления…
Вы уже догадались, о чем он, но молчите, внимательно разглядывая верхнюю пуговицу на его пиджаке. Вы понимаете, что от вас ждут поддержки.
Никогда! Пусть сам выкарабкивается!
Наконец он собирается с силами.
— Короче, коллега. Оградите нашего дипломата от домогательств вашего!
И всего-то? Ну на это у вас есть готовый ответ бортового компьютера. Без напряжения, легко вы взмываете вверх, на самую вершину, и с презрением смотрите с высоты на сморщившегося противника.
Во-первых, говорите вы, не наш вашего, а ваш нашего. У нас и доказательства есть. И потом, а почему это другой ваш так нахально лезет к другому нашему?
Счет два-один в вашу пользу. Матч окончен, трибуны сдержанно аплодируют. Защитная система разгерметизируется. Люки открываются, лампочки гаснут.
— Давайте лучше выпьем, коллега. Забудем этот нелепый эпизод.
Вы, как всегда, великодушны. Чужой ЧиПП облегченно вздыхает.
— Вы же понимаете, друг мой… Игра есть игра, нужно правила соблюдать…
— Да, да, я понимаю. Давайте отныне соблюдать…
Вы берете его под руку и ведете к бару.
Было время, когда в этой профессии были яркие одиночки. Гении убийств, виртуозы отравлений и короли интриг. Как только началась массовость, уровень резко упал. Посредственность стала нормой.
И общество постепенно утратило интерес к тайным службам: в их сотрудниках и агентах уже невозможно найти что-то особенное. Это обычные чиновники. И часто такие же ленивые и бездарные, как и в других конторах.
Порой мы даже удивляемся: неужели защиту отечества доверили таким! Но потом вспоминаем, где мы живем, какое тысячелетие на дворе…
Возможно, утешением, хотя и слабым, может служить то, что мы вовсе не одиноки в своей "совковости".
Чем больше я наблюдал "наших" в заграничной обстановке, чем больше сравнивал, тем больше убеждался, что "совок" — явление интернациональное.
Однажды я попал на алмазный рудник в глубине Африки. Настоящий Джеймс Бонд. Колючая проволока в два ряда, нейтральная полоса, вертолеты, сторожевые собаки, вооруженные охранники в синей форме.
Но вскоре выяснилось, что, несмотря на такие меры охраны, крадут так, что никто уже не удивляется бешеному строительному буму вокруг рудника.
Смог бы наш "несун" — через колючую проволоку, мимо собак?
Перед входом в "зону" — так и называется! — висит почтовый ящик. Рядом отрывные бланки для "телеги". Все размечено: кто, когда, где, с кем, в чем. От вас требуется только заполнить. Можно даже не подписываться.
Я постоял у входа. Берут!
С удовлетворением отметил, что наши "совки" до такого не додумались.
На выезде проверяют автомобили. Охранник просит открыть багажник. Заглядывает. Машет рукой: "Проезжай!"
Это он искал алмазы.
— Если ты найдешь алмаз на дороге, что сделаешь? — спросил я инженера, который меня сопровождал.
— Отшвырну ногой. И убегу!
Я не сдержал изумления.
— А ты как думал? У них же сразу мозги в обратном направлении крутятся: зачем сдал? Значит, у него их много, если так легко расстается. И сразу — на заметку…
Он добавил:
— А бывает и так. Не понравится кто-то, вот ему алмаз и подбросят. И полицию вызовут…
Вечером мы напились. Ощущение было такое, будто сидим на московской кухне.
— Давай еще выпьем, — уговаривал меня инженер. — Не хочу даже думать об алмазах! Мне все равно — алмазы или камни! И ты меня больше ни о чем не спрашивай, а то мне кажется, что за спиной кто-то стоит…
Потом он извинялся:
— Ты ж понимаешь, мы тебе всего сказать не можем. Вот мы тебе скажем, а ты на нас начальству настучишь. Не говори, а…
И мы еще наливали и пили за дружбу, и казалось, что еще чуть-чуть, и этот бородатый в ковбойке встанет, положит руки мне на плечи, твердо посмотрит в глаза и спросит по-русски:
— Скажи, токо честно, поэл? Ты меня уважаэш?
На прощание, как и положено, мы обнялись.
Он сказал:
— А я-то думал — русский! А ты нормальный парень!
Вот, подумал я, заработал комплимент…
Я выше написал, что всеобщая "совковость" может стать нам утешением. Боюсь, что я ошибся…
"Совки" в одной отдельно взятой стране — это еще полбеды. Прибыв за границу, наш гражданин с удивлением, хотя, возможно, с некоторым облегчением, обнаружит, что и там полно "совков", говорящих на других языках. Есть "совки" французы, англичане. Их очень много в Африке. Я уже не говорю об Америке…
Правда, в совокупном образе "совка" есть нечто симпатичное, родное. С ним можно напиться. Пожаловаться на свои несчастья и получить в ответ горячую и искреннюю исповедь. "Совок" может стать приятелем.
Но они ужасно, как бы это помягче выразиться, непредсказуемы, что ли. Дожив до преклонного возраста, они так и не понимают, чего они хотели от жизни. Любой порыв ветра рушит их жилища.
Их иммунная система страдает каким-то пороком. Она отказывается их защищать.
Тут я сказал себе: стоп! Ничего не сходится. У нас "совки", у них "совки". И между ними, действительно, много сходства. Почему же тогда…
Я понял, что не смогу разобраться. Да кто разберется…
Октябрь, 1991
НОВЫЕ РУССКИЕ ВОПРОСЫ
Татьяна ИвановаНЕ ГАДАЕМ — ДА НЕ ОБМАНЕМСЯ
© Татьяна Иванова, 1992.
До недавних дней два великих русских вопроса "кто виноват?" и "что делать?" считались нестареющими и вечными. А теперь вдруг выяснилось, что они от нас ушли. Никто ни в одной газете, ни в одном журнале, ни с какой трибуны этих вопросов больше не задает. С апреля 1985 по август 1991 года — вот срок, который понадобился, чтобы вечное кануло в Лету. Как отвечали, как, непримиримо противоборствуя, настаивая всяк на своем, всегдашние российские оппоненты, "западники" и "славянофилы", с противоположных сторон прорывались к истинам — эта отдельная и очень интересная для осмысления тема. Что друг друга они ни в чем не убедили — тоже факт, и тоже объяснимый, если смотреть на него в контексте истории русской мысли. Но то, что в результате непримиримого шестилетнего спора ответы на сакраментальные русские вопросы были получены, — тоже факт. Исчерпывающие ответы — поскольку сегодня очевидно, что интерес к вопросам исчерпан… Добыты истины для третьей стороны — не для "западников" и не для "славянофилов", — если допустить возможность существования такой, третьей, стороны… За шесть лет противоборствующие стороны высказали друг другу все, что хотели, сообщили все, что знали, открыли все, что было или считалось тайным, исчерпали аргументы, укрепились на своих позициях, потеряли надежду сдвинуть друг друга с места — иссякли, устали и начали повторяться…
Если сегодня в умном журнале все-таки появляется статья на тему "кто виноват?" или "что делать?", какая бы блестящая подпись под нею ни стояла, боюсь, читатель пропустит эти странички.
Вопросы, которые сегодня волнуют публику, звучат совсем иначе. Как жить? Как выжить? Куда идем? Что с нами будет? В какой стране мы живем?
Сколько нам понадобится лет, чтобы "закрыть" эти темы?
Скажу сразу, что и сами вопросы, и ответы на них кажутся мне куда менее интересными и для чтения, и для письма, чем вопросы и ответы предыдущего, ушедшего ныне в историю временного отрезка. Но отвечать на них пишущим и думающим людям придется до тех пор, пока они будут звучать, — никуда не денешься. Именно этому занятию и предалась сегодня вея журналистика, все журналисты, всяк на свой салтык. Толстые пачки, папки, пакеты с письмами передают мне всякий раз, когда я прихожу в любую редакцию, с которой сотрудничаю, — "Новое время", "Книжное обозрение", "Семь с плюсом", "Радио России", "Эхо Москвы". Странно было бы и говорить о том, что "письма пишут разные, слезные, полезные, иногда — прекрасные, чаще — бесполезные". Это и так давно всем известно. Но придется сказать о том, что перечисленные мною "новые" вопросы извлечены тоже из этих пачек… И если бы это было не так, я, может быть, думала бы, как думают многие: что именно журналисты навязывают обществу такие, а не иные вопросы.