Людмила и Пашка прошли в дом, сели за стол в большой комнате. Из маленькой выглянул дядька в очках, Любовь Антоновна сказала ему:
– Лавров Паша с женой.
– Тот самый? Ну-ну, – сказал дядька и скрылся.
Любовь Антоновна щелкнула кнопкой электрического чайника, не предложила – уведомила:
– К чаю пироги с капустой. Мойте руки.
– Да мы на минуточку, – вякнула было Людмила, но Мухоморина зыркнула на нее так, что гостью будто ветром унесло к умывальнику.
Пироги с капустой хозяйке удались. Пока гости в этом не убедились, к делу перейти не смогли.
– Ну так с чем пожаловали? – спросила наконец Любовь Антоновна.
Дядька в очках снова высунулся из маленькой комнаты – чисто кукушечка из часов.
– Скажите, пожалуйста, вы не теряли золотое кольцо с рубином? – без предисловий выпалила Людмила, которой давно уже хотелось задать этот вопрос.
Хозяйка ахнула, хозяин крякнул, оба переглянулись.
– И с надписью внутри, – веско добавил Пашка.
Они с Людмилой заранее условились: обязательно спросить про надпись. А то вдруг кольцо чужое, не отдавать же его не в те руки.
– Лав из Любовь! – выпалил дядька и вылез наконец в большую комнату целиком.
Пашка выложил на скатерть кольцо. Любовь Антоновна схватила его, рассмотрела и так скривилась, будто заплакать собралась:
– Ох, боженьки… Оно. То самое. Откуда?
Пришлось рассказать историю внезапного обретения кольца.
– Так, значит, я и вправду его потеряла… Ох, Витя. – Хозяйка прикрыла рот ладонью, беспомощно посмотрела на мужа.
– А я говорил. Говорил? Говорил. – Дядька снова ушел. Пошуршал в соседней комнате, вернулся. Положил на стол перед женой две зеленые купюры – двести долларов. Пришлепнул по ним ладонью, буркнул: – Теперь разруливай, – и опять удалился, только на этот раз и дверь за собой закрыл.
– Вить, а не много? – повысив голос, крикнула Любовь Антоновна.
– Как надо. С учетом инфляции и морального ущерба, – донеслось из-за двери.
– Да. Это правильно, – секунду подумав, прошептала хозяйка, и вдруг подхватилась, заметалась, собираясь: натянула кофту, схватила сумку, убежала в сени. Уже оттуда позвала: – Лавровы, вы со мной?
– Куда? – шепотом спросила Пашку Людмила. – Зачем?!
А он только плечами пожал и громко ответил не ей:
– С вами, с вами, конечно же. Подвезем: мы на машине.
Ехали недолго – минут двадцать, по пути успели разобраться, что к чему.
Помолвочного кольца Людмила Антоновна лишилась восемь лет назад. Как подарил ей его Витя, тогда еще жених, так через пару дней и лишилась. И думала, что кольцо украла ее лучшая подруга Вера.
– А кто ж еще? – оправдывалась учительница, теребя в руках зеленые стодолларовые бумажки. – Кроме Верки, в тот день ко мне никто и не заходил. А она как раз забегала, а кольцо я всегда снимала и на трюмо клала, а Верка на него смотрела, как мышь на сыр, только что слюни не пускала. Ей очень Виктор нравился, мы поначалу вместе гуляли, и она все надеялась, что он выберет ее. А он ко мне посватался! И я, когда кольца хватилась, сразу подумала: это Верка его стащила, больше некому! Хотя Виктор говорил: нет, она не могла, Верка хорошая, ты сама его потеряла. А я, конечно, разозлилась: я, значит, дура такая, кольцо сама потеряла, а Верочка у него хорошая?! И… в самом деле дура. – Она засопела, обмахнулась жидким веером из денежных купюр.
– Вы с Верой из-за этого поссорились, да? – участливо спросила Людмила.
– Конечно, поссорились. Я ж ее обвинила… А она молча выслушала, повернулась и ушла. А потом пришла и деньги за кольцо мне на стол положила: вот, мол, тебе компенсация, только замолчи уже. И я замолчала. И с тех пор мы не разговаривали. Даже не здоровались, если случайно где встречались.
– Ничего, сейчас помиритесь, – без тени сомнений и переживаний успокоил ее Пашка. – Двести долларов – отличный стимул к прекращению ссоры.
– Вот дурак, – возмущенно шепнула Людмила и подкатила глаза.
Хоть бы притворился, что сочувствует бедной женщине.
Вера жила в белом домике с синей крышей. Слева от крыльца – вишневое дерево, справа – абрикосовое, прямо – бетонная дорожка.
– Кто-о там? – покричала хозяйка с крыльца, присматриваясь к просветам в штакетнике.
Любовь Антоновна не ответила и сжалась в комочек, пришлось откликнуться Людмиле:
– Лавров Павел с женой.
– Кто такие, не знаю, – удивилась Вера уже на ходу, шагая к калитке.
Открыла ее и ахнула, глядя на зажмурившуюся Любовь Антоновну и густо краснея.
– Здрасьте, Вера, мы по поводу того самого кольца, оно нашлось, представляете, какое чудо, – отважно залепетала Людмила.
А Пашка просто раскинул руки и продавил в открытую калитку всех их разом: и Веру, и Любовь Антоновну, и Людмилу.
Но в белый домик под синей крышей супруги Лавровы все-таки не пошли. Остались за порогом. И дверь за бывшими подругами закрыли, и даже спинами своими ее приперли. Пашка, правда, быстро от двери отклеился – увидел на дереве незрелые абрикосы, полез их рвать. И грызть стал, хрустя и брызгая соком, не обращая внимания на увещевания Людмилы.
– Вот ка-ак прихватит у тебя живот… Вот ка-ак пронесет тебя, дурачка неразумного… Будешь знать, как лопать всякую гадость! – ворчала она.
– Это кто ж тебе сказал, что зеленые абрикосы – гадость? – изумлялся неразумный дурачок. – Ты сначала попробуй, а потом говори, Людк! А, Людк?
Людк от гадости отказывалась наотрез. Неразумный дурачок настаивал на немедленной дегустации.
Конец дискуссии положило появление бывших подружек. Похоже, уже помирившихся.
Вера обнимала Любовь Андреевну за плечи, та вытирала щеки платочком.
Вытерла, хлюпнула носом, улыбнулась солнечно и спросила:
– Лавровы, подвезете нас?
Ехали минут пятнадцать – слава богу, городок был невелик. По дороге выяснили: чтобы компенсировать разгневанной подруге Любе утрату кольца, подруга Вера отдала в залог старинные серьги.
– Бабкины еще, серебряные, с гранатами, – вздыхала Вера. – Жалко было отдавать, а что делать, Любка бы меня на весь город ославила.
– Прости, прости меня, Верочка, – винилась Любовь Андреевна.
– Да простила уже, вот еще серьги вернем – и все тогда, будем считать, что ничего и не было.
– Может, вернем, а может, и нет, – волновалась Любовь Андреевна. – Ты разве Крокодилиху не знаешь? Что в ее лапы попало – пропало.
– А Крокодилиха – это у нас кто? – безмятежно интересовался Пашка, опять даже не пытаясь притвориться сочувствующим.
Людмила укоризненно цокала: вот же толстокожий! Надо его приучить сериалы смотреть. Турецкие сериалы – они очень хорошо развивают эмпатию.
А Крокодилиха, как выяснилось, была местной старухой-процентщицей. С давних пор, еще со времен своей молодости. В советские годы они с мужем были самыми зажиточными в городке и не стеснялись давать нуждающимся деньги в рост, только много позже вынужденно прикрыли свою лавочку.
– Потому что банков развелось как тараканов, и они теперь сами за людьми бегают, кредиты навязывают, – сказала Вера. – А тогда мне больше быстренько занять совсем не у кого было, вот и пришлось идти к Крокодилихе. И я ей сразу сказала: выкупать сережки не буду – не смогу, так что давай без этих ваших процентов.
– Ах, Верочка, Верочка. – Любовь Антоновна погладила подругу по руке. – Ну ничего. Заберем мы у Крокодилихи твои серьги. Вырвем их у нее из пасти. Да, Лавровы?
– Вырвем, конечно же! – веселился Пашка, неисправимый любитель приключений.
Людмила вздыхала и закатывала глаза, но помалкивала.
А что тут скажешь?
Сами заварили дело, теперь надо довести его до конца.
Не бросать же, не досмотрев, такой сериал.
Крокодилиха жила в большом кирпичном доме под коричневой черепичной крышей. Слева от крыльца – гараж, справа – собачий вольер, прямо – асфальтированная дорожка.
– Что такое? Кого принесло? – неласково рявкнула хозяйка, откликаясь на басовитый собачий лай.
– Анна Петровна, это по поводу залога! – покричала в ответ Вера.
– Какой залог, не знаю никакого залога, – ворча, подошла к калитке Анна Петровна – Крокодилиха. Выглянула в прорезанное в железе окошко, уперлась тяжелым взглядом в подставленное ей лицо Веры. – А, это ты. Серьги старого серебра с сиреневыми камнями?
– Точно, как вы только все помните, Анна Петровна, – льстиво восхитилась Вера. – Можно мне их забрать? – и поднесла к окошку, но не слишком близко, чтобы увидеть можно было, а схватить – нет, стодолларовую купюру.
– Ты же сказала, не будешь забирать. – Крокодилиха показала, что и впрямь все помнит. – Мы потому и сговорились без процентов.
– Я передумала. – Вера приложила к первой купюре вторую.
– Поздно ты передумала, – с сожалением сказала Крокодилиха. – Я те серьги Ванькиной курве отдала. Как знала, что чем-то ценным ее одаривать не стоит: трех месяцев не прошло, как она от Ваньки сбежала. Можно подумать, такая цаца! Тощая, бледная, за душой ни гроша, еще и с ребенком.
– А кто у нас Ванька? – поинтересовался Пашка.
– А курва кто? – влезла Любовь Антоновна.
– А вы все кто такие? Тоже, что ли, за залогом пришли? Тогда в очередь, – огрызнулась Крокодилиха.
– Извините их, пожалуйста, Анна Петровна. – Вера молитвенно сложила ладони. Двести баксов торчали из них зеленым хвостиком, как морковная ботва. – Скажите, пожалуйста, где сейчас эта кур… ца… подруга Ивана?
– Тьфу ты! У Ивана и спрашивайте!
Окошко в железной калитке с грохотом закрылось. Как по сигналу, зашлась лаем собака во дворе.
– Вернемся в машину, – предложил Пашка, и Людмила чуть не плюнула себе под ноги, как та Крокодилиха: никак они не избавятся от пассажирок!
В машине, рассевшись, устроили малый совет: куда двигаться дальше.
– Ну, Ванька – это сын Крокодилихи, – сообщила Любовь Антоновна, позвонив какой-то Клаве, о которой сказала, что та все про всех знает. – Сорок лет, семьи нет, работает механиком на вахтах, по три месяца на Северах, лишь бы от мамки родной подальше. Она, его мамка, Крокодилиха то есть, сильно невзлюбила Ванькину зазнобу и рассорила молодых, да так, что эта самая зазноба в одночасье куда-то сбежала.