Мимо бара «На маяке» спортивным шагом иногда проходила по берегу, по самой кромке воды русская девушка в оранжевом купальнике, плотная, мускулистая, крепко сбитая. Поглядывала на меня снизу вверх, такого загадочного, угасающего над вискарем. Прошла в своих кроссовочках раз – исчезла в тумане. Прошла два. А на третий поднялась по длинной и крутой лестнице в бар.
Заказала себе какую-то муть, типа коктейля «Маргарита». Села неподалеку, чтобы попадать в поле моего зрения.
Я посидел, посидел – да и потребовал бутылку ледяного игристого, послал с барменом к ее столику с двумя бокалами: более чем прозрачный намек.
Ох, и накеросинились мы с ней в тот вечер! Потом долго шли заплетающимися ногами к себе в квартал.
Древний болгарский поселок, в котором мы жили, состоял как бы из двух частей. В первой располагались под древними серебристыми липами крытые красной черепичной кровлей добротные каменные двухэтажные дома. Там гнездились основные заведения и магазины, оттуда начинался длинный песчаный пляж. А чуть в стороне, по другой оконечности бухты, недавно появился новый квартал из трех– и четырехэтажек. Его в ту пору только что построили и стали распродавать всем подряд – в особенности тем, кто истосковался в своем ледяном климате по южному солнцу: англичанам, скандинавам, эстонцам. Но больше всего оказалось покупателей из республик бывшего Советского Союза, в ту пору благодаря валютному курсу богатых русских, украинцев, казахов. Рассказывали, что в начале десятых годов около трехсот тысяч квартир в Болгарии русскоязычные закупили!
В новый квартал из старого города вела небольшая набережная.
С моей новой спутницей мы порой останавливались по дороге и целовались. Мне не слишком понравилось, как она целуется – чрезмерно требовательно и жестко, словно пылесос, – мне бы тогда понять этот намек мироздания, да и разойтись с ней навеки, но, как известно, когда у мужчин берет слово естество, мозг умолкает.
Утро застало меня в ее постели. Девочка упорно выдоила меня до капли.
Квартира у нее оказалась явно лучше той, где я обретался: целых два этажа в пентхаусе с окнами на четыре стороны света.
Анфиса (так ее звали) вечером и ночью немного рассказала о себе: москвичка, студентка «вышки», папа – бизнюк (кто бы сомневался). Собиралась приехать сюда на пару недель с подругой, но компаньонка в последний момент отвалилась, вот она и коротает тут время одна.
«Одни мамаши с мелюзгой, – брюзжала она, – батяня мой, дурошлеп, не мог хотя б на Солнечном берегу апартаменты взять, засунул меня в этот колхоз!» Анфиса вечно была всем недовольна: то я слишком быстрый, то чрезмерно медленный, и пальцами надо двигать не так, и языком по-другому – в общем, хоть я свою порцию восторгов получил, но устал от девчонки неимоверно.
Как рассвело, с облегчением перебрался к себе в нору.
Квартиры в новых кварталах предназначались для временного летнего проживания, поэтому отопления там не предусматривалось вовсе, а зимы все-таки на Черном море бывают холодные. Из-за этого, несмотря на новизну, стены здесь были в потеках от весенней испарины, а в темных углах гнездилась плесень.
Весь день я проспал, в любимый бар не пошел – во многом потому, что не хотелось больше встречаться с Анфисой. И объяснений с ней тоже никаких не хотелось.
Погода на море меняется быстро, и следующие пару дней ярко наяривало солнце, ветер лишь слегка колыхал липовые листочки, а море, как котенок, тихо ласкалось у ног.
Я на целый день уходил на пляж, занимал шезлонг под зонтиком, попивал ледяной пивасик или сухое. Раз мимо прошла спортивным шагом в своем огненном купальнике Анфиса – но не заметила меня (или, скорее, сделала вид, что не заметила). И я подумал: может, клюнул на нее оттого, что ее оранжевый купальник чем-то напомнил мне мою огнегривую Римку (безвозвратно, как казалось тогда, утерянную).
На третий солнечный денек шезлонг рядом с моим заняла русская дама с ребеночком-подростком. Женщина была примерно моего (тогдашнего) возраста, то есть слегка за сорок. Верней, она выглядела на тридцать, потому что, очевидно, тщательно следила за собой в косметических кабинетах и спортзалах, но сын лет четырнадцати явно ее выдавал. Не в шестнадцать же она его родила.
Разумеется, я понимал, что она оказалась рядом со мной не просто так, и, чтобы не тянуть быка за хвост, сразу спросил у нее имя греческого бога из четырех букв (помимо попивания вина, я разгадывал кроссворд). Она улыбнулась: «Зевс». Зевса я и сам знал, но мне понравились ее улыбка и тембр голоса. Сынок, вперившийся в планшет, никакого участия в беседе не принимал.
Я всегда по жизни предпочитал женщин с опытом, с определенным прошлым. Не только потому, что они могли поведать что-то для меня новое, интересное – они мудрее юных вертихвосток, с ними легче наладить общий язык.
Моя Римка вроде бы (на первый взгляд) своей юностью выбивалась из этого порядка – но потом, много позже, я узнал, что и у нее судьба выдалась совсем непростой.
Елизавета Федоровна (так звали мою новую знакомую) оказалась москвичкой – точнее, жительницей Подмосковья. Держала небольшую сеть салонов красоты в подмосковных Кормищах – так она для простоты называла три сросшихся друг с другом пригорода: Королев, Мытищи, Щелково. На мой вопрос о муже ответила, как частенько водится у такого сорта фемин: «Муж объелся груш».
Если бы они, вышеозначенные мужья, в действительности съедали столько этих сладких плодов, сколько рассказывают о них жены, наверное, ни одной груши на земле больше не осталось бы. Да и сами они лопнули, от сладости и чрезмерного облегчения желудка.
Лишь впоследствии в минуту откровенности она поведала мне душещипательную историю, что супруг, с виду успешный бизнесмен, пристрастился к алкоголю, оказался запойным, в измененном сознании начинал лезть ко всем подряд женщинам под юбки (и, что самое интересное, добиваться взаимности) и ушел от Лизы к соседке по даче на пять лет его старше.
Впрочем, об этом я узнал сильно позже, когда мы с Лизаветой действительно сблизились.
Она оказалась мила, весела, остроумна. Я пригласил ее в морской ресторанчик, мы пили «бяло сухо вино», ели мидии в белом (опять же) вине, «чушку берек», то есть болгарский перец, фаршированный брынзой, а также жареных «барбуна», «сафрида» и «попчету» – барабульку, ставриду и бычка.
Сын-подросток отбыл с нами номер за столом в таверне, с нетерпением спросил: «Я пойду домой?» – и Лиза его отпустила.
Мы продолжали сидеть, выпивать. Вино сменилось ракией.
Позже мы прокрались в ее квартиру. Оказалось, что она живет в моем же доме.
Сын-подросток предавался компьютерным играм в соседних апартаментах – в лучшие времена супруг-бизнюк приобрел от щедрот сразу две квартиры.
Интересно, что жилье у Лизаветы оказалась точной копией Анфисиного, только находилось в соседнем с нею доме: двухуровневый пентхаус с обзором на все четыре стороны света.
Той же ночью снова разыгралась непогода. Задул ветер, заштормило. Дождь пока не шел, но весь небосвод каждоминутно озарялся белесыми зарницами – словно сам Господь сидел где-то на облачке и непрерывно варил электросваркой.
Я сказал об этом Лизе. Она улыбнулась.
– Может, Он пытается починить наш изломанный мир? – предположила она.
Мне легко было с ней, и мы понимали друг друга.
Она откупорила бутылку вина – в противовес тому, что мы пили в ресторане, красного. В Болгарии оказалось много хороших вин, надо было только уметь их выбирать и не скупиться.
За окном стало греметь почти непрерывно, и молнии, одна за одной, как бы включали мертвенную подсветку бухты.
Наутро снова бушевало. Серые взбаламученные валы наперебой накатывали на берег.
О купаниях-загорании не могло быть и речи.
– Как показывает мой опыт, штормить теперь будет минимум три дня, – сказала Лизавета.
– А ты давно живешь здесь, в Болгарии?
– Пять годков каждое лето трублю. Тяжкое бремя собственника жилья. Коль скоро оно у тебя имеется, надо приехать и сполна насладиться. Все побережье изучила, от турецкой границы до Русе. Может, поедем теперь попутешествуем в глубь страны? – предложила она.
– На чем поедем? На палочке верхом?
– У меня есть машина.
Оказалось, когда они еще жили с мужем, приобрели здесь лимузин. Авто нерезидентам в Болгарии не продавали, поэтому машина числилась за какой-то левой теткой. Но всецело владела им и управляла соломенная вдовушка.
Неновый, но крепенький и бодрый свинцового цвета «Ситроен С4» с болгарскими номерами стоял у нее под окнами. Внешне он чем-то напоминал болгарский перец. Впрочем, тут этот овощ болгарским, как у нас, не называли, именовали паприко» или чушкой – он ведь и впрямь чем-то на свинюшку похож.
Кто б знал тогда, что вскорости сей «Ситроен» послужит первопричиной целой цепи преступных деяний!
Я спросил у Лизиного сыночка Макса, есть ли у их лимузина собственное имя.
Он буркнул:
– «Стальной цитрон».
– Красиво, – оценил я.
– А ты кто вообще? – переспросил меня Макс. Это был первый случай нашей коммуникации лицом к лицу.
– Хочешь узнать, чем я по жизни занимаюсь?
– Ну, типа того.
– Я частный сыщик.
– Хех, круто. Типа Шерлок Холмс?
– В общих чертах – да. Но методы сейчас совсем другие, чем в конце девятнадцатого века.
– Типа какие?
Я рассказал ему (то, что можно было) резюме по следам одного из своих дел: про убийство чиновника Двубратова и исчезновение столичной маникюрщицы[4].
Макс восхитился:
– Да, крутяк.
Мы с Лизой заказали двухкомнатный люкс в отеле «Панорама» с заездом завтра – в древней болгарской столице, городе Велико Тырново.
Договорились встать пораньше и в восемь выехать – навигатор (тогда действовали не вмонтированные в телефон, а джипиэсовские) рисовал дорогу длиной триста километров или пять часов.