– Окей, – после короткой паузы, за время которой он успевает нахмуриться, озадаченно поморгать и бледно улыбнуться, соглашается Голубев и сразу же принимается командовать: – Заходим сзади, там широкий навес, из башни нас не увидят – окна высоко. Подлеца я беру на себя, а вы хватайте Томку.
Он засовывает суперключ под брючный ремень и под прикрытием густых кустов, листва на которых уже пожелтела, но еще не успела облететь, по дуге поднимается на холм.
Я вопросительно смотрю на Лару: это именно то, чего она добивалась? Спонтанный штурм, эпическая битва 2.0, князь идет на врага персонально, без войска и вооружения?
– Вообще-то я думала, он какую-нибудь группу захвата вызовет, есть же у него свои силовики. – Подруга чуточку смущена, но быстро возвращает себе привычную самоуверенность. – Да ладно, что, мы с тобой вдвоем одну бабенку не завалим?
– Ты и одна завалишь, – юлю я.
Мне не хочется становиться боевой единицей.
Но Лара меня даже не слышит.
– Мушкетеры, вперед! – провозглашает она. – Один за всех – и все за одного! – и устремляется вслед за Голубевым.
Сомневаюсь, что меня – с моим-то ростом – взяли бы в мушкетеры, но сказать это некому. Лара уже за желтыми кустами, и я спешу за ней вдогонку.
Ну ладно, честно скажу: не очень-то спешу. И правильно делаю! Лара и Голубев прекрасно справляются без меня.
Когда я опасливо захожу в башню, все уже кончено.
Голубев держит на руках спящую дочь, Лара складывает в прозрачный пакетик специфический мусор – шприц и вскрытые ампулы. Два тела – мужское и женское – лежат прямо на земляном полу, хотя у стены стоит вполне удобная раскладная кровать с подушкой и одеялом. Постельное белье на ней явно чистое и свежее, на нем отчетливо видны заломы от утюга. Похоже, пребывание похищенной девочки в башне было достаточно комфортным.
– Вы же их не убили? – кивая на спящих на полу, спрашиваю я на всякий случай.
– Пока нет, – откликается Голубев, даже не взглянув на меня. Он смотрит на Лару и спрашивает ее: – Ты водишь? Возьми ключи, подгони машину.
Он поворачивается к Ларе боком, подставляя ей карман пиджака. Она достает из него ключи с брелоком, советует:
– На воздух ее неси, – и уходит.
Голубев тоже удаляется.
– Я их тут постерегу! – говорю я им вслед, хотя прекрасно знаю, что злодеи не скоро проснутся.
Просто не хочу мешать, быть третьей лишней. Вижу ведь, что Голубев и Лара уже на «ты». Мало что так способствует прогрессу в отношениях, как бой плечом к плечу.
Через пару минут у башни останавливается машина, Лара и Голубев заходят, за руки, за ноги поочередно вытаскивают наружу спящих. Меня о помощи не просят, даже, похоже, не замечают. Я вдруг пугаюсь, что меня тут забудут, и тороплюсь выйти из башни.
Голубев уже за рулем. Спящая Маша заботливо пристегнута на переднем пассажирском сиденье, двое остальных вповалку лежат на заднем.
– Я быстро, – говорит Голубев Ларе и трогается.
– Он же их не убьет? – снова спрашиваю я.
– Ты же видишь – даже полицию не вызвал, значит, разберется по-семейному, – отвечает Лара, провожая взглядом удаляющийся джип.
Тот скрывается за кустами, и подруга оборачивается ко мне:
– Так! Пока Игорёша ездит туда-сюда, предлагаю сходить на экскурсию. Когда еще реставрация закончится, а мы имеем уникальную возможность осмотреть историческую башню прямо сейчас.
Отказа она не ждет и, сразу ясно, не примет, поэтому мне не остается ничего другого, как снова последовать за ней.
«Игорёша!»
Пыхтя и сопя, мы небыстро поднимаемся по довольно опасной винтовой лестнице.
С открытой площадки наверху открывается потрясающий вид. Холмы, поля, петляющая река – как на ладони. Широкая полоса леса на горизонте желто-красная, как нарядный вязаный шарф. Позади, куда смотреть не особенно хочется, черепичные, железные, шиферные крыши теснящихся домов – наш милый скучный Глухов. А над всем этим – просторное чистое небо, синее и блестящее, как знаменитый делфтский фарфор.
– Когда ты поняла, что Сашенька замешан в похищении Маши? – спрашиваю я.
– Когда ты сказала, что он может быть настоящим отцом Ванечки.
– Не говорила я такого!
– Ты намекнула. А я сделала выводы: не случайно, значит, Ванечка приболел как раз вчера, в «папин день». Наверное, это его настоящий отец не захотел подвергать своего сына опасности. Заодно и Тамара для черного дела освободилась.
– Про Тамару не поняла. – Я морщу лоб.
– А что непонятного? С двумя детишками один Игореша не справился бы, обязательно взял бы с собой Тамару – свою будущую супругу. Тем более что для предстоящего суда ему нужно создавать картинку идеальной семьи.
Лара слегка мрачнеет, и я спешу ее подбодрить:
– А ты ему нравишься.
– Что? Кому? – Лара притворяется, что не понимает. Явно хочет услышать это от меня.
– Голубеву, кому же еще.
– Ой, оставь. У него таких, которые нравятся… – Лара машет рукой.
– То другое. А ему сейчас очень нужна порядочная женщина, на которой можно жениться. – Я упорно гну свою линию. – Логопед из детского сада подойдет идеально.
– Не беги впереди паровоза. – Подруга грозит мне пальчиком, но при этом игриво улыбается. – Давай наслаждаться тем, что уже имеем. А? Красота же!
Лара оглядывает дивные дали, широко раскидывает руки и поет:
– Зависит все, что в жизни есть! От поднебесной выси… Ну же, мелкая!
– Но наша честь… – подхватываю я сначала неуверенно, а потом с растущим энтузиазмом. – Но наша честь!
– От нас одних зави-исит! – выводим мы нестройным дуэтом.
Птицы срываются с карниза под нами, летят во все стороны бумажными самолетиками.
Лара провожает благосклонным взглядом последнего припозднившегося голубя и говорит:
– Кстати, о чести. Ты когда уже избавишься от своей невинности? Слушай, у меня есть идея…
– Опять?! – ужасаюсь я и зажимаю уши ладонями.
Поднебесная высь, спаси меня от Лариных идей!
От меня-то тут ни-че-го не зависит.
Алекс ВинтерПернатый Зорро
Стоял один из тех прозрачных сентябрьских дней, когда лето уже окончательно сдалось и отступает, предоставляя осени право входить на свою территорию, отвоевывая у зеленого леса все больше желтых и красных участков. С утра было уже прохладно, мое простреленное плечо ныло, а организм настойчиво просил отдыха. Но больничный был уже закрыт, начальство звонило и недвусмысленно намекало: капитан Фомин, преступность сама себя не искоренит.
Работать не хотелось совершенно, и потому, когда моя подруга из Следственного комитета Агата Лебедева позвала в гости на дачу, я с удовольствием согласился, тем более что последние выходные совпали с выходными моей девушки, тележурналистки Александры Кротовой. Перспектива проводить лето под шашлычки на природе показалась нам довольно радужной. Своей дачи у нас не было, а получить приглашение Агаты стало большим везением. Из-за занятости она бывала на своем участке редко, а когда выбиралась, компанию большей частью не собирала. Вероятно, проводы лета были только поводом обсудить наше последнее дело, которое обоим попортило много крови. Так получилось, что мы никак не могли собраться и обговорить все детали расследования.
– Агата не собирается увольняться? – спросила Алекс.
Машину на сей раз вела она, я не возражал, плечо от холода еще сводило.
– С чего ты взяла? По-моему, ее из следствия вынесут только вперед ногами.
Алекс поглядела на меня с сожалением.
– Стас, иногда твои метафоры бывают удивительно точны. Вы же вечно в какой-то мясорубке. А она – еще молодая женщина, ей бы семью завести, детей. Ты не думал, что она банально устала от работы?
– Чего же не ушла до сих пор?
– Может, ей просто некуда. Или страшно? Мне тоже было страшно уходить со льда. Но перспективы остаться были еще страшнее.
Я не стал отвечать. Не хотелось бросаться громкими словами – призвание, династия и прочее, – но Агата и правда была опытным сыскарем в третьем поколении. Без работы себя не мыслила, и то, что она, возможно, принесла на алтарь следствия всю жизнь, мне как-то в голову не приходило. Без него подруга не была бы собой.
С нашей последней встречи в дачном поселке многое изменилось в лучшую сторону, например, дорога. А вот о наделе Лебедевых такого сказать было нельзя. Еще за воротами я увидел следы запустения. Участок Агаты выглядел удручающе. Из-за занятости она изначально поставила крест на грядках, посадив буквально несколько кустов помидоров, огурцов и зелени, оставив большую часть территории под газон и цветы. Однако летом на нас навалилось столько работы, что ездить на дачу стало некогда.
Газон зарос одуванчиками и вьюнком, помидоры задушили сорняки. Относительно неплохо себя чувствовали лишь огурцы, которые давно пожелтели, да кабачки, вымахавшие до размеров снарядов. Кусты роз и астр также радовали яркими цветами, но лучше всех выглядела яблоня, которую сажал еще отец Агаты, – ее ветки клонились до земли под тяжестью плодов. Название сорта подруга запамятовала, но, кажется, больше в поселке такой яблони не было ни у кого. Яблоки на ней зрели потрясающе вкусными, а Агата их охотно раздавала, так как девать их все равно было некуда, запасы варенья и компотов не переводились еще с позапрошлого года. Почему-то черенки с этой яблони ни у кого не приживались.
Я открыл ворота, и Алекс въехала на участок, притулив мою «Тойоту» рядом с громадным «УАЗом Патриотом». Я выволок сумки с мясом и спиртным и пошел к дому, откуда уже выходила Агата в длинной овчинной безрукавке поверх линялого спортивного костюма. Мы суетливо обнялись. Я потащил сумки в дом, Алекс направилась осматривать участок.
– Вот это яблоня, – восхитилась она. – Листвы почти не видно, все красное от яблок.
– Набирайте, сколько хотите, – махнула рукой Агата. – У меня уже половина веранды заставлена падалицей, вчера целый таз варенья сварила. Не знаю, куда его девать, я же сладкое не очень люблю, а детьми и тем более внуками пока не обзавелась. Вы едите яблочное варенье?