Со старухой оказалось куда проще – напоить ее и открыть печную задвижку…
Вывалив все это, Динка упала головой на стол и разрыдалась:
– Дядя Гена… меня теперь что – посадят, да?
Участковый молчал. Лелька вынула из кармана блокнот Матвея и положила на стол:
– Вот… тут все написано… а дома у нас деньги в медведе. Сорок тысяч. Видимо, те самые, что Наташа не отдала…
Назавтра прямо с утра Лелька кинулась в город, в СИЗО – участковый пообещал посодействовать, чтобы ей разрешили свидание с Сергеем.
Сидя в небольшой комнате перед стеклянной стеной, за которой виднелся стул и телефонная трубка, Лелька дрожала от нетерпения – ей очень хотелось поскорее сообщить Сергею, что скоро он выйдет отсюда. Дверь открылась, и появился Сергей в сопровождении конвоира. Девушка сразу отметила, что он еще сильнее похудел, осунулся, казалось, даже рыжие волосы сделались тусклыми и не напоминали яркую шапочку жарка, что так нравилось Наташе.
Сергей сел, взял трубку, то же проделала и Лелька.
– Как ты оказалась тут? – не поздоровавшись, спросил он.
– Я приехала специально. Сережа, тебя скоро выпустят.
– Сказки пришла рассказывать? – почти враждебно бросил он, сжав пальцами трубку так, что они побелели.
– Сережа… не сердись, не надо. Так получилось, что я нашла того, кто Наташу… – она запнулась, не сумев выговорить слово «убил».
– Нашла? Ты? – удивление Ряшенцева росло с каждой секундой.
Сбиваясь и путаясь, краснея от волнения, Лелька наскоро пересказала ему все, что произошло вчера. С каждым словом Сергей мрачнел, а потом вдруг сказал:
– А ведь я знал это, Лелька. Знал… я просил ее, уговаривал – а она только фыркала – мол, разве ты можешь мне такие деньги давать? Нет? Ну и не лезь тогда. Мы ведь и в тот день поругались из-за этого. Я условие ей поставил – прекращай это, уходи от Матвея, уедем в город, работу найдем. А она…
Она опять рассмеялась и сказала, что работать за копейки не собирается, а я, если чем недоволен, могу катиться. И ушла. Но я не трогал ее, Леля. Знал, какая она, – а не трогал…
Он замолчал, глядя прямо в лицо отгороженной от него стеклом Лельки, – та молчала, раздавленная его словами. «Надо же – знал все, а не бросал… Зря Наташка с ним так…» – подумала она.
– Ну… теперь тебя выпустят. И еще… Сережа… просто чтобы ты знал – я никогда не верила, что ты мог… никогда…
Неожиданно для себя Лелька заплакала, бросила трубку и выбежала из здания СИЗО. Сердце колотилось, из глаз текли слезы, но в душе поселилось какое-то совсем новое чувство. «Он так на меня смотрел… так не смотрят на девушку, если только… Ой, нет! Нечего выдумывать! Зачем я ему?» – одернула себя девушка и решительно зашагала к автобусной остановке, на ходу вытирая платком мокрые глаза и разгоряченное лицо.
Матвея арестовали и осудили на пятнадцать лет. Суд учел показания Дины, но девушка все равно попала в колонию на три года. Сергея Ряшенцева отпустили, и он начал ухаживать за Лелей. Ее мама поправилась, и уже через полгода Леля Горожанкина смогла восстановиться в институте. Они с Сергеем подумывают о свадьбе.
Галина РомановаБывшая любимая девушка
Ночная улица блестела от дождя. В свете фар проезжающих по проспекту машин она казалась нарядной. Огни плясали в лужах, скользили по мокрым бокам домов, путались в густых ветках, как в частом гребне. Дождь был таким сильным, что его струи напоминали струны арфы. Ветер играл с ними, пощипывал, рвал, разбрасывал по земле.
Он стоял на автобусной остановке и страшно мерз. Не потому, что промок, а потому, что вот уже три недели и четыре дня он был один. Без нее!
Она не умерла, нет. Не переехала жить в другой город. Не получила неожиданного назначения за границу. Она просто бросила его. Не из-за его никчемности, подлости или непривлекательности. Она просто бросила его, сказав, что выходит замуж.
Когда она произнесла это, страшно смущаясь и краснея под его взглядом, он не поверил.
– Это шутка такая, да?
Он потянулся к ее рукам, нервно рвущим бумажную салфетку на мелкие кусочки, но она их резко убрала. Положила локти на спинку стула – ладошки безвольно повисли, мотнула головой и произнесла решительнее:
– Нет, я не шучу. Я выхожу замуж.
Мгновение ничего не происходило. Она смотрела на него: требовательно, выжидающе. И тут его осенило. Вот он идиот! Она же за него собралась замуж! Просто устала ждать от него предложения и решила взять инициативу в свои руки. Он где-то в кино видел подобное.
– Прости, любимая. – Он часто моргал – свет в кафе казался слишком ярким, после десятичасового сидения перед монитором резало глаза. – Прости. Я должен был давно догадаться. Я все исправлю.
– Догадаться о чем?
Любимое лицо стало удивленным, изящные пальчики сжались в кулачки. И она повторила с напором:
– Догадаться о чем, Дима?
– Я все исправлю, вот увидишь! Дай мне только время. Буквально на этой неделе я все исправлю.
На этой неделе у него должны были принять программу, над которой он трудился почти полгода. Предварительно все было согласовано, принято, документы подписаны. Осталось поставить еще одну подпись к трем имеющимся, и он станет обладателем приличной суммы. Очень приличной!
Да, да, он не рассказывал ей о крупном заказе: был суеверен, боялся сглазить. Но теперь-то можно! Программа почти запущена. Деньги почти получены.
– Это твое «почти» я слушала три года, Дима. – Выражение любимого лица ему не понравилось. – Я устала и не хочу больше ждать.
– Хорошо, любимая, согласен. Я затянул. Прости, что опередила и… И сказала это первой. А должен был я.
– Что ты несешь, не пойму?! – Ее зеленые глаза потемнели, руки снова легли на стол и вцепились в лохмотья истерзанной салфетки. – Ты женишься?!
– Да! – Он нервно улыбнулся. – Я женюсь! Ух! Неужели, я это произнес? Оказывается, это не так страшно, как кажется.
Только произнеся это, он понял, как счастлив. Очень счастлив! Это было…
Это было как обнять радугу! Как стоять под водопадом из солнечных бликов! Он понял, что такое крылья за спиной. Он мог взлететь сейчас.
– На ком же ты женишься, Дима? – Пухлые губы любимой недоверчиво скривились. – На ком?
– Да на тебе же, малыш! На тебе женюсь!
И тут произошли сразу три непоправимые вещи. Три! Сразу!
Первая…
Его любимая девушка резко встала, посмотрела на него, как на конченого идиота, и произнесла:
– Господи, мне понадобилось три года, чтобы понять наконец, какой ты дурак! Услышь меня, Дима! Я выхожу замуж. Не за тебя выхожу замуж, Дима! Я люблю другого человека, не тебя! И за него выхожу замуж.
Свет в кафе вдруг начал медленно меркнуть. То, что она сказала, невозможно было исправить.
Вторая…
Его любимая девушка повернулась и пошла к выходу, успев запрещающе взмахнуть рукой, когда он хотел за ней пойти. И еще она бросила на ходу:
– Прощай.
Не «до свидания», не «пока», а «прощай». И это было страшно и непоправимо.
Третья…
Когда он все же, успев расплатиться, выбежал за ней, то увидел того, кто разрушил его жизнь. Тот стоял, привалившись задом к сверкающему боку дорогой машины, и крепко обнимал его любимую. И целовал. С языком!
Он был хорош – его соперник, чертовски хорош собой! На голову выше Димы, крепкий, мускулистый, гибкий. Он надменно улыбался его любимой девушке. Надменно и снисходительно. И еще он ее откровенно лапал на глазах у своего приятеля, который сидел за рулем. Она, кажется, была совсем не против.
Ну да, ну да, они же почти муж и жена. Чего им стесняться?
Дима вдруг почувствовал, что дико промерз. У него тряслись от холода руки, ноги, мелко дергался подбородок. Ему надо было уйти куда-нибудь подальше, в тепло, а он стоял как прикованный.
Его вдруг заметили, и он, и она. Повернулись к нему, не выпуская друг друга из объятий.
– Ну я так не могу! – вспыхнула его любимая девушка, распахнула заднюю дверь машины, скользнула внутрь и позвала: – Никита, поехали.
– Ща, – кивнул Никита, не глядя в ее сторону.
Он вкрадчиво, как барс на охоте, двинулся в его сторону, подошел почти вплотную, сунул руки в задние карманы джинсов и принялся раскачиваться с пятки на носок и обратно.
– Не расстраивайся, чувак, – произнес он неожиданно нормально, совсем не развязно. – Так бывает – девушка уходит к другому. И не потому, что он лучше. А просто потому, что… Черт, не знаю почему! Но так бывает. Да ладно тебе, не трясись ты так. Ты чего, замерз, что ли?
– Д-да. – Дима увернулся от руки, которая намеревалась дружески потрепать его по плечу. – Мне холодно.
– Может, тебя подвезти? – широко и красиво улыбался его соперник.
– Нет, – коротко отрезал Дима, развернулся и ушел.
С того вечера прошло три недели и четыре дня. Двадцать пять дней страшной пустоты, причиняющей ему такую физическую боль, что он иногда стонал во сне, громко и протяжно. Сосед через стену – алкаш Петрович – сочувствующе крякал и без конца предлагал ему выпить.
– Она ведь не лечит, знаю, не лечит, но обезболивает стопроцентно! – любовно поглаживал он пол-литру, стоя на пороге его квартиры. – Так что, Димон? Может, обезболимся на пару?
Дима качал головой и запирал перед носом соседа дверь.
– Ты смотри там, ничего с собой не наделай, парень! – молотил кулаками в его дверь Петрович. – Ни одна баба того не стоит! Ни одна!
Он ничего с собой не сделал, да и не собирался. Мерз просто очень сильно, мучился от боли и ночных кошмаров. И еще привыкал жить без нее – без любимой.
А в остальном все шло своим чередом. Он продал программу, взялся за вторую и сотворил ее за три недели вместо запланированных трех месяцев. Его хвалили. Некоторые восхищались. Посыпались предложения. Он сдержанно улыбался и обещал рассмотреть. Выработал привычку – прогуливаться вечерами, чтобы спать и не пугать своим протяжным воем Петровича.