– Как же вы так-то, бабуля? – сокрушался симпатичный парень, выводивший ее на улицу. – Что забыли выключить? Отчего такое задымление?
А она не помнила! Забыла, что не выключила, а потом вспоминать недосуг было
– надо было вещи с улицы подбирать да назад в дом относить. Тут соседи помогали. Парни-то уж уехали.
Соседи же часом ранее посоветовали не вызывать пожарных, когда она ходила под своими окнами, из которых дым валил.
– Очага возгорания не видать, Нина Ивановна. Чего людей беспокоить? Еще и штраф выпишут за ложный вызов. – авторитетно заявлял Николай Сергеевич, живущий на первом этаже прямо под ней. – Еще воды будет полная квартира. И тебе неудобства, и меня зальют. Огня-то нет…
Она послушалась, пожарных вызывать не стала, и все утряслось само собой. Дым рассеялся. Вещи вернулись на место. И хорошо, что все так вышло. Нашлись добрые люди, помогли не задохнуться и не погибнуть.
Нина Ивановна шаркающей походкой прошла из комнаты в кухню, включила радио.
Это стало ее единственной радостью после того, как телевизор сломался. Сначала шли новости. Она их почти не слушала – не много в том понимала. Потом начался концерт по заявкам радиослушателей – ее любимая передача. Под этот концерт она обычно завтракала. Каша гречневая с молоком да кусок булки с зеленым чаем, вот и весь ее завтрак. Сытно и полезно, времени на готовку немного уходит, и посуды потом немного мыть.
После завтрака она обычно выходила во двор, на лавочке посидеть. Часа два сидела, разговоры говорила с соседками. С ними же потом и в магазин шла. Деньги с сумкой брала заранее, чтобы не подниматься к себе. В магазине брала чего-нибудь на обед и ужин, по чуть-чуть, чтобы и нести не тяжело, и завтра было за чем сюда вернуться. Минут десять у нее на покупки уходило. Очередей в их магазине не было. Идти недалеко. Магазинчик прямо во дворе их дома расположен. Этого времени ей хватало, чтобы суповой набор купить – для обеда, и кусочек куриного филе – на ужин.
– Всегда одно и то же берете, Нина Ивановна. Купили бы сарделечек, свеженькие какие, только привезли, – сладко улыбалась ей продавец Клавдия. – И студень домашний есть…
Им-то что, продавцам, лишь бы неликвид сбыть да старикам какую-нибудь ерунду продать. Она не пойдет на поводу – знает, что для здоровья полезнее. Она радио слушает и рецепты запоминает. Правда, в последние полгода стала немного путаться в этих рецептах. И слов много мудреных появилось, и продуктов неизвестных. Поэтому она варила себе одно и то же: на завтрак гречку, на обед супчик с вермишелькой и картошечкой, на ужин кусочек куриного филе и омлет.
Так и сегодня сделает.
Нина Ивановна дошла до подъезда и с изумлением уставилась на высокого кареглазого блондина, который улыбался ей, как родной.
– Здравствуйте. Меня зовут Дима. Дмитрий… – Он ткнул пальцем в какую-то карточку на прищепке, что болталась у него на кармане. – Я корреспондент «Вечерних новостей». Хочу сделать репортаж о парнях, которые помогли вам на пожаре. Они, можно сказать, подвиг совершили, а о них нигде ни слова. Непорядок? Как вы считаете, Нина Ивановна?
Он говорил не быстро – она поняла все с первого раза. И выглядел прилично, не шантрапа какая-нибудь дворовая. Она кивнула и улыбнулась:
– Да, хорошо бы про ребят написать. Такие молодцы!
– Вы не откажетесь со мной побеседовать, Нина Ивановна? Всего несколько вопросов.
– А чего не побеседовать. – Она встала перед ним.
– Можно здесь? – Он указал обеими руками на их лавочку.
– Да чего здесь-то? Идем в дом.
Она устала сидеть на жесткой скамье. Да и похолодало, а она одета легко. К тому же надо положить в кастрюльку смерзшийся кусочек супового набора. Пусть размокает, скоро суп варить.
Они поднялись на второй этаж. Дима сумку у нее забрал, помог донести. Хотя и не тяжелая, но все равно приятно. В квартире она сразу повела его в кухню. Поставила чайник на огонь и полезла на полку за конфетками в коробке. К празднику какому-то из собеса приносили. Она так и не открыла. Небось, дымом провоняли. А что делать-то?
– Я заметил, у вас так много фотографий на стенах. Можно взглянуть? – тепло улыбнулся ей кареглазый блондин. – В военной форме мужчина и женщина – это кто-то из ваших родственников?
Она повела его в комнату и принялась обстоятельно рассказывать о каждом портрете, которыми была завешена вся стена напротив ее кровати. Она любила перед сном поговорить со своими близкими, которых давно уже не было на свете. Все расскажет им обстоятельно: как день прошел, что ела, с кем говорила, что обсуждали.
– Это вот я, а это муж мой. Всю войну вместе, – рассказывала она, стоя у фотографии, которая так заинтересовала корреспондента. – Меня сиротой подобрали, девчонкой совсем. Деревню разбомбили, никого в живых. Я одна и осталась. Стою, реву. Маленькая, худенькая, волосики растрепаны. А тут наши. Командир недолго думая меня забрал. Дочь полка, говорит, будет. Не бросать же ее одну в канун зимы. Мне двенадцать было в сорок первом. Сейчас вот девяносто один стукнуло. Но в разуме, молодой человек, да. В разуме. И сама себя обслуживаю.
Собес давно меня уговаривает в дом престарелых уехать. А я нет. Ни в какую. Если бы про пожар узнали, точно отправили бы в богадельню. Хорошо, парни помогли, да соседи отговорили пожарных вызывать. А так…
– А это ваш муж? – Корреспондент ткнул пальцем в бравого солдата, снятого на берлинской улице.
– Муж. Рядовым прошагал от Москвы до Берлина. Меня опекал всю войну. От бомбежек спас, от плохих людей защищал. Много было желающих девчонку испортить. После войны вместе вернулись сюда, в город. Поженились. Только вот детей нам бог не дал, – вспоминала Нина Ивановна, любовно поглаживая уголок портрета, на котором они вместе в мужем улыбались Первомаю. – Племянники его были, да уж померли все. Одна я зажилась.
– А муж давно умер?
– Десять лет уж одна. – Ее глаза, изъеденные катарактой, наполнились слезами. – Тоска, Дмитрий! Смерти прошу, а она где-то затерялась.
– Значит, не все дела вами сделаны на этой земле, Нина Ивановна, – произнес он, рассматривая портрет ее бабки с дедом. – Ваши предки были из благородных?
– Из дворян, – кивнула она и грустно улыбнулась. – Из-за их происхождения ох как папа мой натерпелся! Чуть в Сибирь не сослали. Хорошо, маму встретил. Она в ЧК была большим начальником. Фамилию ее взял в ЗАГСе, и уехали в глухую деревню, затерялись. Хорошо жили. Правильно. Трудились на благо страны. На него в первый месяц войны похоронка пришла. Мама тосковала страшно. Выла, как волчица. В ту страшную бомбежку и погибла. Все в прошлом… Все в прошлом…
– Красивыми были ваши предки. – Корреспондент с ее позволения снял со стены портрет бабки с дедом. – Особенно бабушка. Очень элегантна. В бархате.
– В бархате, в бриллиантах, – покивала Нина Ивановна и ткнула скрюченным пальцем в фото. – Как мой муж покойный любил говорить: на этом фото на ее шее, в ушах и в волосах – годовой бюджет районного центра.
– А это все – бриллианты? – Округлил глаза Дмитрий. – И ожерелье, и диадема, и серьги?
– Конечно. Где вы видели прежних дворян в бижутерии? – развеселилась Нина Ивановна и потащила его в кухню, где подсвистывал закипевший чайник.
Они засиделись за чаем. Нина Ивановна все что-то рассказывала и рассказывала. Конфеты не пропитались запахом гари, и это ее обрадовало. Нашлась еще жестяная упаковка с печеньем и маленькая баночка варенья из грецких орехов. Ее тоже сотрудницы собеса принесли – просто так, в подарок. Кто-то отдыхал на море и привез оттуда. Угощение выдалось знатным, ей было за себя не стыдно. Парень оказался внимательным и добрым. Она прожила почти век и прекрасно разбиралась в людях.
– Может, вам помощь какая-то нужна, Нина Ивановна? – страшно стесняясь, спросил корреспондент и протянул ей карточку с номером телефона. – Если вдруг что-то вам понадобится, звоните в любое время. Я тут заметил, у вас телевизора нет. Может, купить? Привезти?
– Полноте, Дима. – Она засмущалась от такого внимания. – Зачем он мне? Я хожу смотреть телевизор к соседке. Это отличный повод для общения, поверьте.
– Хорошо. Согласен. – Он вдруг опустил глаза и проговорил: – Вам мой вопрос сейчас покажется странным… Но я не могу вам сейчас раскрыть всех подробностей моего расследования. Потом, как-нибудь потом…
– Что за вопрос?
Нина Ивановна отчаянно боролась с зевотой. Она пропустила время послеполуденного сна, и обед тоже. День какой-то суматошный, без расписания. Ну да ничего. Не всегда так интересно бывает.
– У вас после пожара ничего не пропало? – выпалил он.
И она поняла, как тяжело ему дался этот вопрос.
– Да нечему у меня пропадать, юноша. Все мое богатство на стене висит.
– И все же вы, когда я уйду, проверьте еще раз. Может, награды какие-то были с военных лет или еще чего. Проверьте. Если вдруг обнаружите пропажу, звоните мне сразу.
– Почему… – вялая улыбка коснулась ее бесцветных губ, – почему вы думаете, будто у меня могло что-то пропасть, товарищ корреспондент?
– Этот пожар… Как-то странно он возник. Ваши замки закоптились снаружи, а внутри совершенно целые. И нигде ни единого следа возгорания.
То же самое ей говорил и сосед с первого этажа. Оспаривать было глупо, и она слабо кивнула.
– Похоже, задымление было искусственным – чтобы выманить вас из дома. У меня такое подозрение, скажу честно: те парни, что помогали вам – мошенники.
Его гладко выбритые щеки покраснели. Взгляд был открытым, честным и немного жалостливым. Она вдруг подумала, что не помнит глаз того парня, который выводил ее из квартиры на улицу. И лица тоже. А почему? А потому, что лицо его было замотано шелковым шарфом, скорее женским, нежели мужским. Она тогда решила, что он защищает нос и рот от дыма.
А сейчас подумала иначе.
– Хорошо, Дмитрий. Я все проверю, хотя, уверяю вас, красть у меня нечего. Если что, я позвоню.
Они тепло простились. Она закрыла за ним дверь и сразу пошла в комнату. То, о чем она только что вспомнила, очень давно не попадалось ей на глаза. Она со старческим своим умом совсем об этом не думала. Зачем? А сейчас вот вспомнила и забеспокоилась. И не потому, что возможная пропажа сильно бы ее расстроила. Просто она хотела бы тем, чем владела, распорядиться сама. Только она имела на это право и никто более.