Они замолчали.
Теплоход давно стоял, на второй палубе громко разговаривали, удивляясь, почему стоим. И сирена вновь взвыла совсем близко.
– Сообщники? – спросил Степан и взглянул на друга. – Не поделили добычу?
– А хрен поймёшь, – пожал тот плечами. – Я ж тебе говорю – фантазировать мы до завтра можем, фактов у нас нет никаких. Ну, экспертизу мне дадут посмотреть по старой памяти, но когда она готова будет, эта экспертиза!
– А камеры?
Владимир Иванович в сердцах плюнул.
– Вот заладил – камеры, камеры! Дались вам камеры эти! Подумаешь, панацея!.. Ночью – вот руку ставлю, – они не работают ни шиша. Это ж дорогая техника-то! Чтоб они пишущие были – это ещё дороже, сервер специальный под них нужен! Ну покажет тебе камера – заходит в каюту какой-то человек. Ни лица, ни фигуры, ни пола, ни возраста не разглядеть. И что дальше?
– Надо записи с камер посмотреть, вот что я хочу сказать.
– Ну посмотрим, посмотрим. Конечно! Мало ли, может, там полный портрет этого вора и убийцы запечатлён, а сам он в руке добровольное признание держит!.. Или паспорт на странице с фамилией открыт!
– Сергей Семёнович не может быть сообщником, – сказала Таша, сообразив. – Он же врач!..
…Хорошая девочка, подумал Степан Петрович. До чего хорошая девочка. Непонятно только, что теперь делать. Хотел сойти в Ярославле, а как сойдёшь, когда убийство произошло, и мысль о том, что вместо судового доктора в каюту могла войти Таша, так и не отпустила его окончательно. Он понимал, что сейчас, сию секунду, ей вряд ли что-то угрожает, но ничего не мог с собой поделать!
…Уже сто лет с лишком женщины внушают мужчинам, что их не требуется ни защищать, ни беречь, ни жалеть. С ними можно… шагать плечом к плечу, вот как!.. Ими можно пользоваться, если пришла охота попользоваться, и они тоже пользуются мужчинами, когда считают нужным. Они сильные, жилистые, упорные, они «тянут» никчёмных мужчин и ненужных детей, они сами принимают решения и отвечают за них. Они всё на свете знают и умеют, их раздражает снисходительное отношение, скоро уж женский спорт закроют – это же ущемление прав, что это, разве женщина не может выжимать штангу и бежать стометровку наравне с мужчиной?! Мужчина поглупел, обрюзг, обленился и не отличает «быстрых» углеводов от «медленных», что ты будешь делать! Он же тупой! Уже сделано всё или почти всё для «стирания граней»: женская слабость воспринимается как оскорбление, наличие «тайны» – не смешите, какие ещё тайны, вот мои тампоны, это я принимаю от приливов или поноса, а вот этой специальной штучкой я брею волосы в носу, моя грудь не может быть предметом вожделения, я могу показать её в любой момент кому угодно, это просто вторичные половые признаки, и снимки этих половых признаков можно найти в любом приличном журнале, что уж тут говорить об Интернете, и сфотографированы они так, что не вызывают никаких эмоций. То есть совсем никаких.
…Уже сто с лишним лет вожделенное равноправие не даёт никому покоя, но за столь долгий срок все забыли, что имеется в виду под этим самым равноправием, уже давно равноправие сменилось знаком равенства – так гораздо проще!.. Ты человек, и я человек, оба мы человеки, следовательно, мы совершенно равноправно можем ехать в танке, таскать кирпичи, играть в хоккей, пить водку, охранять границу, бить врагов, кормить детей, качать колыбель, смотреть сериал, сидеть на диетах, наряжаться в гости – мы равны!..
Всё это Степан Петрович, сорока шести лет от роду, прекрасно знал и понимал, но ничего не мог с собой поделать – он боялся за Ташу и был уверен, что теперь глаз с неё не спустит, станет присматривать и оберегать.
Вот тебе и всё равноправие.
– Сейчас полиция явится, – сказал Владимир Иванович. – Я постараюсь, конечно, чтоб они с тобой обошлись помягче, Ташенька. Но на всякий случай приготовься – и труп, и чемодан в твоей каюте обнаружили. Так что особенно не расслабляйся.
– Нет, нет, – уверила Таша. – Я всё понимаю. А вы всё-таки из полиции, да?
Владимир Иванович вздохнул:
– Полковник в отставке я, уже давно. Раньше служил, да. А теперь по кадрам работаю.
– А почему тот капитан в Мышкине, помните, сказал, что никогда не думал, что с таким человеком будет водку пить? Вы какой-то особенный полковник?
Наталья Павловна улыбнулась. Веллингтон Герцог Первый, кажется, тоже улыбнулся.
– Когда-то громкие дела вёл, – объяснил Владимир Иванович серьёзно. – В системе знали меня, это точно.
– В какой системе? – не поняла Таша.
– МВД. – Владимир Иванович улыбнулся. – Но это дело прошлое.
– Значит, всё-таки вы оба сыщики, – резюмировала Наталья. – И что-то вам здесь нужно, на этом теплоходе?! Зачем-то вы здесь оказались.
– Я не сыщик, – отозвался Степан. – В МВД никогда не служил. Не фантазируйте лишнего, Наташа!.. Лучше вспоминайте всё подробно с той минуты, как на теплоход поднялись!.. Вас ведь тоже спрашивать будут.
– Ухо у меня совсем прошло, – сказала Таша. – Его Сергей Семёнович вылечил.
– Не реви, – велел Степан. – Не начинай даже.
Вскоре за ними пришли от капитана, Наталья Павловна сказала, что должна быстро переодеться, не идти же в халате, и они обе ушли, а мужчины остались.
– Я вот тут записал, – сказал Владимир Иванович, помолчав немного. – Богдан Стрельников – блогер и вообще интернет-деятель. Владислав – полная загадка, никаких сведений. Розалия… ну, это ты завтра выяснишь.
Степан кивнул.
– Новицкая каким боком тут – тоже неясно. И этот Саша Дуайт – надо узнать его настоящую фамилию, чем по жизни занимается.
– Они все более или менее из Интернета, Володь.
– Вот именно, что более или менее. Сиделка тоже. Я даже фамилии её не знаю, но это просто выяснить. Наталья Павловна, – тут Владимир Иванович вздохнул, – тоже ни в какие ворота! Ну, ни в какие! И девчушка подозрительная. Подожди, не начинай! – повысил он голос. – Я же не говорю тебе, что это она убила! Но странного много, Стёпа. Странного и необъяснимого!
– Так мы с тобой потому здесь и ковыряемся, чтобы понять непонятное и объяснить необъяснимое.
Владимир Иванович поднялся и записной книжкой похлопал себя по коленке.
– Мы совсем по другой части, – как бы напомнил он. – И драка эта в Мышкине! Случайность или нет? Может, он так внимание на себя отвлекал, этот Богдан Стрельников! Надо мне с полицией пообщаться, чтоб на девчушку не наседали. И вообще чтоб не наседали, распугают всех к едрене-фене.
Он пошёл было к выходу и остановился:
– А конспираторы из нас с тобой аховые, вот что я тебе скажу, Степан. Вон Наталья! В один момент нас раскусила!
– Ты думаешь, сразу?
– С первой минуты, – уверил Владимир Иванович. – Вот прям с первой секунды даже! Ох, люблю я умных баб!..
Ночевала Таша в какой-то «резервной каюте». Она и не знала, что такие существуют.
– Это на тот случай, если вдруг президент изъявит желание, допустим, именно на нашем теплоходе прокатиться, – объяснил Владимир Иванович. – Скажем, от Ярославля до Касимова. А у капитана все до единой каюты заняты! И он, значит, президенту отказывает, говорит, некуда мне вас пристроить, уважаемый, пассажира-то на палубу не выбросишь, всё занято, езжайте обратно в Москву. Так что – как без резервной каюты? Никак.
В этой «резервной» были две или три комнаты, Таша ночью не стала разбираться. В одной из них стояли огромный овальный стол и несколько стульев, а в спальне – гигантская кровать, застеленная каким-то необыкновенно тонким и душистым бельём.
Таша бухнулась было, не раздеваясь, но потом всё же заставила себя подняться и стащить одежду.
Спала она плохо.
Снились ей лопухи, заросли каких-то душных цветов, и среди них Сергей Семёнович с круглым зеркалом на лбу, и какой-то обрыв там, за зарослями, Таша знает, что там обрыв, а Сергей Семёнович не знает. Снилось ей, что она бежит сквозь лопухи и крапиву, всё хочет крикнуть про обрыв, предупредить его, и никак у неё не получается, дыхания не хватает, и голоса нет. И ещё какой-то шум, как будто вороны кричат или галки, и хочется разогнать всю эту орущую стаю, но она никак не улетает.
Со стоном Таша села в постели и поняла, что давно уже утро, и жарко горят на солнце начищенные медные рамы, блики ходят по потолку «резервной каюты», начинается новый жаркий и длинный день.
Очередной день её самого лучшего на свете путешествия!..
Самого последнего. Больше таких у неё никогда не будет.
– Ты сама во всём виновата, – громко сказала Таша хриплым со сна голосом. – И об этом знаешь. Так что нечего теперь страдать.
Вспомнив, она запустила руки в кудри и несколько раз с силой их потянула.
Сразу стало легче, и привычная горечь, потоптавшись немного в голове, ушла.
Нужно вставать, принимать душ, одеваться и идти завтракать.
Должно быть, на теплоходе все уже знают, что судовой врач Сергей Семёнович прошлой ночью был убит, и скорее всего, путешествие на этом и кончится.
Интересно, можно в «резервной каюте», предназначенной исключительно для президента, принять душ?
Все Ташины вещи были свалены кучей на диване возле овального стола – сверху войлочная курточка, в которой предполагалось проходить первый шлюз. Так Таше и не удалось его пройти.
…Ну и ладно. Может быть, когда-нибудь через много-много лет придётся ещё раз поплыть на теплоходе, и тогда уж она точно не пропустит ни одного шлюза с их мокрыми бетонными стенами-монолитами, со скульптурами и газонами по обе стороны, с непременным белым павильоном в стиле сталинского ампира.
Раскопав в куче платье в бледно-розовых маках, Таша расправила его как могла – оно было сильно помято – и осторожно вынула из уха ватку, которую вложил вчера доктор.
Он сказал, что утром нужно протереть ухо перекисью водорода, а лучше зайти к нему, он сам протрёт.
«…Ни за что не буду плакать, – твёрдо сказала себе Таша, становясь под душ. – Ни за что на свете. Я лучше сделаю всё, чтобы нашли негодяя, который Сергея Семёновича убил! Я буду помогать Владимиру Ивановичу, буду честно вспоминать всё, что не смогла вспомнить вчера, а плакать не стану!..»