И когда взрывная волна, прокатившись по ним, отступила, они остались вдвоём на пустынном берегу, как первые люди на земле.
…Нет, не на пустынном берегу. Нет никакого пустынного берега. Есть узкая койка в теплоходной каюте.
…Нет, никакие не первые люди на земле. За стенкой громко разговаривали и ходили ещё какие-то люди, и, должно быть, их было много.
Таша со Степаном точно были не первыми!..
Она чуть-чуть пошевелилась, и он подвинулся, давая ей место. Она сразу повернула голову и носом уткнулась ему в шею.
– Ты что? – спросил он шёпотом.
– Мне ужасно стыдно, – призналась она.
Он ничего не понял.
– Как?!
Она длинно вздохнула и поглубже засунула нос.
Ему было очень жарко и страшно хотелось пить, но он боялся даже пошевелиться, чтобы не спугнуть это состояние огромной и вечной любви.
Со Степаном случилась именно такая – огромная и вечная любовь.
– Ташенька, – прошептал он и улыбнулся. – Маленькая моя.
– Я… всё делала правильно?
Он опять ничего не понял. О чём она?!
Он попытался взглянуть ей в лицо, но ничего не вышло. Она отворачивалась и только теснее прижималась к нему. Он видел пылающее ухо среди кудрей.
– Ты что, маленькая? – спросил он наконец.
– Я тоже тебя люблю, – сказала она, помолчав. – Правда.
– Я знаю.
Тут она наконец решилась признаться:
– Просто, знаешь… ты не пугайся только слишком… или ты всё равно испугаешься?..
Он совсем ничего не понял. Он даже догадаться не мог!
– Я раньше никогда и ни с кем.
Он замер, рот у него приоткрылся.
– Я не понимала, зачем это нужно. Ну, у меня были всякие кавалеры, и я им нравилась, они мне тоже, но я никогда… не хотела их. Я не понимала – зачем, если не хочешь. – Признавшись, она обрела почву под ногами и теперь говорила, и он слушал. – Я знаю, что это несовременно, так никто не делает, но я правда никого никогда не хотела, как тебя… сейчас. И теперь я понимаю, зачем это нужно. Ты слушаешь меня?
Он молчал, как каменный истукан на острове Пасхи, или где там бывают каменные истуканы?..
– Стёп, ты слушаешь меня?
Она высвободилась, приподнялась на локте и посмотрела ему в лицо. Лицо у него было странное.
– Я тебя напугала, да?
Он тоже смотрел на неё не отрываясь.
– Это же… это не значит, что ты обязан теперь на мне жениться! – выговорила Таша, перепугавшись, что он молчит и только смотрит. Да ещё так странно. – Я, наоборот, хочу сказать, что раньше не понимала, а теперь поняла…
Тут она совершенно запуталась и замолчала.
И он молчал.
Таша ещё посмотрела на него, а потом легла рядом и стала смотреть в потолок – лишь бы не на него.
– Это раньше считалось, – словно оправдываясь, заговорила она, – что девушка должна быть невинной, береги честь смолоду и всякое такое. Сейчас всё не так. Сейчас девушка должна быть опытной, и честь тут ни при чём, а я… просто несовременная, наверное.
– Замолчи, – велел Степан.
– Хорошо.
И они полежали молча.
– Как это я не догадался? – сам у себя спросил он через некоторое время. – Я же старый хрен!
– Да ничего ты не хрен, – возразила Таша. – Или это игра такая?
– Какая игра! – воскликнул он с досадой. – Я тебя люблю. И я ничего не понял!
– А это… важно?
– Очень, – от души сказал Степан. Подумал и добавил: – Для меня – очень.
– И для меня – очень, – тоненьким голоском проговорила она. – Понимаешь, для меня важно, что это ты, а не кто-то… другой.
– Какой ещё другой!
– Никакой. – И она засмеялась. – Ты молчишь, и я не знаю, что мне теперь делать.
– Это я не знаю, что мне делать, – возразил он. – И я не молчу. Я думаю.
– О чём?
– О тебе.
– Что ты обо мне думаешь?
– Что ты необыкновенная, – искренне сказал он, повернулся, подпёр голову руками и уставился на неё с изумлением. – Откуда ты взялась? Тебя же не было! Я точно знаю, что тебя не было. Всю мою жизнь тебя не было!
– Я родилась, когда тебе было двадцать два года.
– Я уже из армии пришёл, – сказал он. – И женился. А ты только родилась.
– А почему ты развёлся?
– Я не сразу развёлся. Мы прожили вместе лет… пятнадцать, что ли. Или даже больше. А потом она уехала на работу в Питер, а оттуда в Америку. И там вышла замуж за дантиста.
– В Америке?
Он кивнул.
– Это очень хорошая партия, – добавил он серьёзно. – Дантист в Америке. Они очень много зарабатывают. А сейчас она с ним тоже развелась и живёт в Москве.
– А твоя дочь?
– Дочь, разумеется, в Америке. Но в Москву наезжает. Она почти твоя ровесница.
– Ты мне потом всё расскажешь, – попросила Таша. – Только не сейчас, ладно? Сейчас я не хочу ни про дантистов, ни про Америку.
…Почему мы об этом заговорили? Должно быть, от потрясения. От смятения. От невозможности осознать произошедшее.
…Она моя – во всех отношениях. Она принадлежит мне полностью и целиком. Она никогда и никому не принадлежала, а теперь принадлежит мне.
Это так странно. И так огромно.
– Можно я тебя поцелую? – вдруг спросил он.
Как это вышло, что он ни о чём не догадался?!
Таша взяла его за затылок, притянула к себе, и прямо перед собой он увидел её глаза.
– Можно, – сказала она ему в губы. – Целуй!..
И они некоторое время целовались.
– Я за тебя испугался, – признался он, когда они остановились. – Так испугался. Я вообще, знаешь, мало за кого в жизни боялся. Жена у меня такая… самостоятельная была, с дочерью я почти не жил, она всё в балетных школах училась, мы её в разные интернаты пристраивали. А за тебя я боюсь всё время. Мало ли что.
– Ты лишнего не выдумывай, – посоветовала Таша. – Зачем? Вот я всю жизнь всего боялась. Всю жизнь! И всё каких-то глупостей. То соседских собак, то Маратика на даче. У нас через два дома Маратик жил. Он меня лупил.
– Дала бы ему пару раз сдачи!
– Вот именно! Можно было дать сдачи и не бояться! Экзаменов боялась, особенно по английскому, у нас завкафедрой очень строгий! Аспирантуры боялась. Зачем я всего этого боялась?
– Маленькая потому что, – сказал Степан, обнял её, изо всех сил стиснул, не давая дышать.
– А когда дед умер и началась страшная жизнь, я поняла, что можно ничего не бояться. И в каюте у Ксении я не боялась. Я просто дралась с каким-то хулиганом! Не знаю, как это объяснить.
– А меня? Меня тоже не боялась? – Тут он немного сбился, но всё-таки договорил: – В первый раз… всё это… наверное… для девушки…
– Слушай! – Она перевернулась и обеими руками вцепилась ему в волосы. Ей очень нравились его волосы, выгоревшие на концах, отросшие и плотные. – Я всё же не девушка Викторианской эпохи. Это им, бедолагам, было страшно при виде мужчины, который собирается присвоить их добродетель!..
– А ты храбрая, да? Даже несмотря на то что я присвоил твою добродетель?
Они полежали, обнявшись, и тут он вдруг вспомнил про её царапину на руке и стал на неё дуть – ну, чтоб не щипало, – она какое-то время терпела, потом ей стало щекотно, и она принялась тоже дуть ему в лицо, хватать за волосы, и они ещё долго и с удовольствием возились – прекрасно.
Спать Таша не могла совсем, Степан всё же задремал под утро, ровно задышал, и рука, всё время державшая её, расслабилась и потяжелела.
– Стёп, – сказала Таша едва слышно, чтобы не разбудить его, – как ты думаешь, кто всё это делает?.. И когда мы догадаемся, кто это, что будет?
Он ровно дышал и не шевелился – спал.
– Что вообще со всеми нами будет?..
Тут он вдруг открыл глаза и спросил:
– Когда?
– Например, завтра.
Он обнял её кудрявую растрёпанную голову и положил себе на плечо.
– Утро будет.
Было очень рано, когда Таша поднялась и стала одеваться. Самое главное, не разбудить Степана. Пусть ещё поспит. У него вчера был трудный день, который закончился – тут Таша улыбнулась – нервным потрясением.
…Странные существа – мужчины. Вроде бы сильные, храбрые и ничего не боятся, но от самых простых и понятных вещей у них случаются нервные потрясения. Дед что-то ей объяснял про физиологию мозга, про лобные доли, про разные полушария, левое и правое, из чего следовал вывод, что у женщин и мужчин всё это организовано совершенно по-разному, но Таша тогда плохо его слушала.
…Деду бы понравился Степан Петрович. У деда были две характеристики: «бездельник» – это значит человек никудышный, пропащий; и «умница» – это человек достойный, высшая похвала!
…Ты что, уже замуж собралась? Как будто деду хочешь его представить?.. С ума сошла?! После одной ночи! Сейчас так никто не делает, да и замуж он тебя пока не звал. Нужно будет проконсультироваться у Ксении, как именно надо поступать в случае, если твой «бойфренд» вдвое старше тебя, живёт своей, совершенно отдельной и непонятно устроенной жизнью и обращается к тебе «маленькая»! Следует ли ходить с ним на уроки сальсы и подавать ему в постель чашечку ароматного макиато?..
– Ты куда?
Конечно, он проснулся! Она сопела, как поросёнок, пытаясь ловко и бесшумно натянуть платье.
– Я… к себе, – шёпотом сказала Таша. – Ты спи, ещё рано очень.
– Ну конечно! – согласился Степан и откинул одеяло. И сел.
Она посмотрела на него, и ей всё так понравилось, что она страшно покраснела. Чтобы он не заметил, она отвернулась и стала тянуть «молнию» на платье.
«Молния», ясное дело, застряла и не шла.
Он взял её за плечо, вжикнул «молнией», поцеловал в макушку, потом в ухо, потом в губы.
Сказал:
– Ну до чего ты лохматая!..
И стал быстро одеваться.
Они вышли в серую прохладу раннего утра. Никого ещё не было, только человек в форме мыл палубу, окатывал водой из шланга, а потом сгонял её шваброй к борту. Палуба была мокрой и блестящей.
Над рекой стлался туман, такой, что берегов не видно, и из-за тумана вставало солнце в золотой короне, предвещая жаркий день.
Они поднялись по лесенке наверх и оказались над туманом. Здесь уже было тепло, и солнце сияло вовсю, ласковое, нежаркое, и неподалёку кто-то пел басом.