Вернее, это Алка, шедшая первой, с ним столкнулась, а я попросту застряла в дверях, но состоявшийся короткий разговор все же услышала.
– О! Аллочка! – обрадовался торопыга.
Стало понятно, что он не первый встречный.
– Привет, – уныло буркнула сестра.
– А я искал тебя, искал… Куда ты пропала?
– Я? – искренне удивилась Алка. – По-моему, это ты пропал!
– Ну, сорян, малыш, так вышло, непреодолимые обстоятельства помешали. – Крепкая мужская рука нахально обвила тонкую талию сестрицы.
Посмотрев на это, я сочла необходимым вмешаться и решительно протиснулась между сестрой и парнем, непринужденно растолкав их локтями по разные стороны крыльца:
– Извините, нам пора!
– Секундочку, – промямлила Алка и заправила за порозовевшее ушко волнистый локон.
Тогда я прошагала к нашей машине и решительно села на место водителя. Сестрица мигом очнулась, рявкнула мне с крылечка:
– Куда за руль?! Пересядь! – И, видя, что я не реагирую, примчалась к «ладушке» как фурия – глаза сверкают, щеки пламенеют, волосы развеваются.
Я дождалась, пока она с разбегу влипнет в дверь, и тихо – чтобы сестра услышала, а писаный красавец на ступеньках – нет, сказала:
– Живо садись в машину, мы сейчас же уезжаем.
– Дай мне поговорить с человеком, это же он, тот самый, – зашептала Алка.
– От него и уезжаем.
– Да посмотри, какой пупсик!
– Я посмотрела. Мне татушка его не нравится.
– А что не так с его татушкой? – Алка не удержалась и оглянулась на дожидающегося ее парня. – Не купола набиты, что-то красивое, модное, я не разглядела…
– Красно-синий дракон, – любезно подсказала я. – С длинным чешуйчатым хвостом, кончик которого обвивает безымянный палец как колечко.
– О! – Сестрица вспомнила, что уже слышала от меня о такой эффектной татушке. – Думаешь, это он? Тот самый кот в мешках?!
– Да, Алекс! Это он. Садись. – Я открыла дверцу и пересела на место пассажира, уступая сестрице кресло водителя. – Не знаю, кто таков этот пупсик, но нам с тобой такие подозрительные знакомства не нужны.
– Да. Мы же благонравные девушки, – садясь за руль, согласилась Алка и сначала вздохнула, а потом почему-то захихикала.
Я помахала ручкой озадаченному парню на крыльце, сестрица тронула с места «ладушку», и Юстас с Алексом покинули тихий скучный городок.
До новых встреч!
До новых планов…
Татьяна УстиноваЛучше не бывает
В отпуске мы не были много лет, все не получалось у нас никак, ибо времени не было, денег не было… И в этом году тоже казалось, что, скорее всего, ничего не получится – в отделе кадров говорили, что не отпустят, ибо заявление надо заранее писать, а муж мой и по совместительству отец моих детей все сроки профукал, разумеется.
Не будет отпуска, не поедем в отпуск!.. Ну и ладно, ну и наплевать, мы уж привыкли без этого отпуска, подумаешь!.. Дети, перестаньте сопеть и отводить глаза, взбодритесь и немедленно подтвердите, что вам тоже наплевать, поедем или не поедем, что вы взрослые и умные, все понимаете!.. Да-а-а, тянули дети на разные голоса, сопя и отводя глаза, не поедем, ну и ладно. Младший, кажется, собирался зарыдать, а старший, напротив, усмехался горькой байроновской усмешкой.
…Сейчас кажется, что все это было не с нами.
И вдруг решилось – едем в Саратов!.. Там свадьба у детей друзей наших друзей. Наши друзья едут на свадьбу и приглашают нас с собой, и мы едем с ними!.. Ура, мы едем в Саратов! Кажется, дней на пять, а то и на все шесть – вечность! Дети немедленно стали прилежными мальчиками и надеждой и опорой семьи. Они немедленно помчались в магазин, приволокли по жаре ящик нарзана и распихали бутылки по полкам в холодильнике. После чего вытащили рюкзаки, осмотрели их со всех сторон – рюкзаки как рюкзаки, но осматривать их перед отпуском обязательно, это необходимо, – и заныли, что им нужны новые плавательные трусы, плавательные очки и плавательное еще что-то. Там, в Саратове, Волга-река, и они будут в ней плавать даже и во время свадьбы детей друзей наших друзей. На свадьбу им наплевать, а на Волгу нет!..
«Мам, а вторые джинсы брать, как ты думаешь?… Мам, а полотенца повезем или нам там дадут?… Мам, а что лучше – кеды или сандалии?…»
И жара, жара, и солнце вовсю, и жалюзи на окнах спущены, и свет от них полосатый, летний, горячий, и паркет там, где лежит полоска солнца, тоже горячий!..
«Мам, а ты корзину для пикника собирать будешь?…» Ну, чтоб жареная курица, картошка в мундире, яйца вкрутую, огурцы, помидоры и свежий черный хлеб. Выражается немедленная готовность бежать по жаре в магазин за хлебом и курицей – чтобы это уже все было как гарантия того, что мы едем. Выражается готовность доставать из кладовой корзину. Выражается готовность делать все что угодно, лишь бы ничего не сорвалось и не отменилось.
И, конечно, все сорвалось и отменилось.
В самый последний-распоследний момент.
Я не смогла – важная встреча, не перенести, не подвинуть. Даже Женька кое-как договорился со всемогущим отделом кадров, и отпуск ему подписали, несмотря на то что все сроки он профукал! А я… всех подвела.
Нет, они понимают, что встреча важная. Нет, они знают, что такие встречи назначаются редко и мне она гораздо нужнее, чем человеку, который ее назначил. Нет, они стараются не огорчаться, но, черт побери, опять?! Тим, убери с лестницы свой рюкзак, чтобы он тут никому не мозолил глаза, и новые плавательные трусы убери тоже, кому они теперь нужны?!
День, когда друзья уехали без нас в Саратов, – окончательно и бесповоротно уехали они! – прошел плохо. Совсем плохо он прошел.
И тогда моя сестра Инка все придумала заново.
У меня уже не было ни сил, ни фантазии, ни веры. Я сдалась.
– Значит, так, – сказала Инка. – Полетим в Калининград, бывший Кенигсберг, на море.
В этом самом Кенигсберге прошла наша с Инкой «далекая юность», кажется, именно так принято говорить о юности, хотя мне и по сию пору кажется, что ничего она не далекая, а, напротив, близкая!.. В первый раз мы поехали туда в свадебное путешествие – молодожены, то есть мы тогда еще с молодым, а нынче уже старым мужем, Инка с подругой Надеждой, брат молодого (нынче старого), а там нас поджидали свекровь, еще какие-то родственники, соседи! Для молодых, то есть для нас, были куплены путевки в пансионат, откуда мы очень быстро смылись к свекрови: в пансионате нечего было есть и очень строго следили за нашей с молодым нравственностью. На ночь мы сдвигали две узенькие студенческие кроватки, чтобы было удобней не то чтоб резвиться, резвиться на них все равно было нельзя, но хотя бы как-то осязать друг друга, а утром являлась администраторша с проверкой, ругала нас на чем свет стоит и заставляла кроватки раздвигать. Мы пораздвигали дня три, а потом смылись. С тех пор дважды в год мы перлись в Калининград, и все время разными компаниями, а когда родился Мишка, то и с Мишкой, и с нашими родителями, и свекровь всех принимала, размещала и устраивала, варила картошку, жарила мясо, пекла клубничный рулет – я так и не научилась печь клубничный рулет, а свекровь умерла, и спросить теперь не у кого.
Полетим по очереди, распорядилась Инка. Сначала мы, а вы сидите с нашими собаками, а потом вы, а мы возвращаемся к собакам. И там у нас будет один общий день – когда вы прилетите, а мы еще не улетим, собаки как-нибудь денек перебьются. По срокам все получается, если тут, в Москве, что-нибудь случится, всегда можно быстро вернуться, лететь всего ничего.
Я объявила детям, что мы вроде бы летим в Калининград. Там прекрасно, там море, там дуют прохладные и плотные ветры, там белый песок и зеленые волны до горизонта. А вдоль горизонта идет сторожевой корабль!..
Дети не поверили ни единому слову. На море, да еще всей компанией?!
Дети сказали, что это просто смешно, море какое-то!.. Муж сказал, что второго такого удара отдел кадров не переживет – один раз еще туда-сюда, но переносить?! Я сказала, что это наш последний шанс.
…Никто не верил. Мы вяло делали вид, что на самом деле летим в отпуск, и даже вяло обсуждали, куда именно там пойдем и что именно станем там делать. Купленные билеты никого ни в чем не убеждали. Мало ли что – билеты! Их сейчас так же просто сдать, как и купить.
Жара разгоралась. Сосны на участке наливались прозрачным янтарным светом, пахло смолой и цветами – сестра поручила мне не только собак, но и цветы, я честно их поливала. Когда же мы будем собираться, недоумевала я. Да чего там собирать, отвечали дети и муж, они не верили, что придется собираться. Они точно знали, что все опять сорвется и отменится!..
Сейчас кажется, что это было не с нами.
Утром в день отъезда мы с Женькой нервничали, как институтки перед попечителем, – оба. Чемодан с откинутой крышкой стоял на кровати, в нем одиноко белели чьи-то одинокие трусы, а больше ничего там не было. Дети слонялись туда-сюда. Они вытаскивали рюкзаки, осматривали их и пихали обратно в кладовую. Сынок, собери вещи!.. Я еще успею, мам, отстань.
Мы старались не смотреть друг на друга, нам было отчего-то страшно, вот до чего мы дошли. И в этот момент… Нет, ничего такого ужасного не случилось. В этот момент принесли счета за квартиру и электричество. Мы как будто только этого и ждали – оба. Мы вцепились в счета и стали всласть, от души, во все горло ругаться. Мы так не ругались тыщу лет или никогда не ругались. Мы поносили правительство, инфляцию, курс доллара и японской иены – и друг друга. Ты что, хочешь прямо сейчас мчаться в кассу и платить?! Нам через два часа выезжать, денег у нас в обрез, может, потом заплатим?!
Это ты со своей вечной безалаберностью, а я так не привык! Нужно сейчас, и немедленно! Да, но деньги!.. Что деньги?! Ты хочешь, чтоб нас выселили или свет отключили?! Мы уедем, да еще так надолго, на целую неделю, не заплатив?! Ты уже вообще ничего не соображаешь, витаешь в своих писательских облаках, живешь придуманной жизнью, а здесь все гораздо проще и прозаичней, дорогая!.. Да, но деньги!.. Что деньги?!