Светка водрузила его руку себе на плечо, нецензурно выругалась, и они побрели к подъезду, шатаясь. Шатался, надо заметить, только Румянцев, Овсянкину мотало по инерции.
В одном из окон квартиры Ярослава зажегся свет, но шторы были плотно задернуты. Заключив, что вероятность, по которой занавески распахнут до утра, близится к нулю, Людмила вызвала такси. Она собралась было погрузиться в салон прямо в дождевике, но водитель раздраженно попросил избавиться от этой детали гардероба.
В теплом салоне замерзшую Людмилу стало клонить в сон, и в конце концов она уснула. Сон был коротким, но очень ярким.
Ярослав сидел на ступеньках лестничной клетки возле ее двери с цветами и бархатной коробочкой. Людмила поднималась ему навстречу, расплываясь в улыбке. В этот момент дверь ее собственной квартиры распахнулась, и оттуда почему-то показалось злобное лицо Светки. В руках у нее была сковородка. Зрелище по-настоящему устрашающее. Людка так испугалась, что проснулась. Они как раз подъезжали к дому.
Лежа в кровати после горячего душа и по-прежнему дрожа от холода, она очень жалела Ярослава. Румянцев так страдал по ней, что не нашел выхода лучше, чем топить свое горе в бутылке. Людмила так и эдак прикидывала, как ей следует вести себя в этой ситуации.
Она взяла телефон и хотела было написать ему в соцсети. Перед глазами сразу же возник Светкин образ со сковородкой в руках и яростью в глазах. Испугавшись, что так от Румянцева и вовсе ничего не останется, Люда телефон отложила, уверенная, что придумает, как подать ему знак; но позже она уснула.
Под утро Люда проснулась в лихорадке. Прогулка под каштаном была затеей, конечно, романтической, но для здоровья опасной. Нос заложило, горло саднило, а тело невыносимо ныло. Измерив температуру, она поняла, что в слежке придется сделать перерыв. Как и в работе.
Людмиле было ужасно неловко и стыдно уходить на больничный в самом начале ее карьерного пути в «Медсветтехе», но других вариантов не имелось. С температурой под сорок невозможно не только работать, но и вставать с постели.
Поздно вечером позвонил Ванька:
— Людк, а Людк, ну ты как?
— Еле-еле, — хрипя, призналась она.
— Таблеток привезти?
— Ты сам на больничном, — напомнила она.
— Попрошу кого-нибудь, — заверил он. — Где тебя так угораздило?
— Ты и заразил, понятное дело!
— Каюсь, — вздохнул Ванька.
Людке стало стыдно, и, набрав в покрытую испариной грудь побольше воздуха, она спросила:
— Никому не расскажешь?
— Я — чемодан без ручки, молния без язычка, часы без стрелок. Клянусь! — затараторил Ванька так, что аж в ушах зазвенело.
— В общем, в пятницу, когда я ждала такси, Ярослав вышел на улицу, чтобы меня проводить.
— Проводы затянулись и ты замерзла?
— Да слушай ты! Замерзла я потом.
— Ага, — отозвался Сидоров.
— В общем, он попросил у меня прощения.
— Неожиданно.
— А еще назвал доброй и красивой.
— Не соврал.
— Это еще не все. В понедельник я нашла у своей двери послание.
— Да ладно? — совершенно искренне удивился Ванька.
— Разве мой адрес он узнал не от тебя? — насторожилась Людмила.
— Конечно, нет. Я тебя никому никогда не сдам! Особенно ему.
— Это радует.
— Что было в послании?
— Неважно, личное. Кодовое слово, если можно так сказать. В общем, я уверена: он по-прежнему любит меня, а со Светкой страдает.
— А мне кажется, они нашли друг друга.
— Да ну тебя, и так тошно. В общем, вчера я решила проследить за ними, отправилась во двор к Румянцеву и увидела, как Светка выводит его еле живого из машины. Ему невыносимо больно, понимаешь? Пришлось напиться до чертиков, чтобы унять эту боль.
— Какую боль, Цветкова! — расхохотался на том конце провода Сидоров и тут же закашлялся. — Он уже три года пьет. У него и права за вождение в нетрезвом виде недавно отобрали. Я разве тебе не говорил?
— Нет, — растерялась Людмила.
— Ну, теперь ты знаешь…
Знание это, впрочем, силы ей не придавало. Теперь нарисованная ею картинка блекла, рискуя и вовсе исчезнуть.
Людмила проснулась от звонка в дверь. Посмотрела на часы: одиннадцать утра. Она накинула халат, пригладила волосы и отправилась открывать.
На пороге стоял Игорь. Цветкову на секунду парализовало. «Я выгляжу как чучело!» — обиделась она на саму себя за неприглядный вид.
— Привет, — сказал Веслов, улыбнувшись.
Людка сумела только молча кивнуть и на всякий случай втянула живот.
— Я пройду? — поинтересовался он.
— Конечно. — Она посторонилась.
А он вручил ей букет, пакет с лекарствами и принялся разуваться.
— Как ты узнал мой адрес?
— Я же логист, — пожал он плечами. — Знаю контактные данные всех сотрудников, чтобы можно было оперативно отправить курьера со срочными документами, например.
— Точно… Проходи в кухню, я мигом.
Людмила отправилась в ванную и услышала вслед:
— Не торопись!
Она судорожно умылась, почистила зубы, от волнения с трудом удерживая щетку в руках.
Когда она вышла, Игорь все еще стоял в прихожей. В одной руке он держал крафтовый конверт, а в другой что-то крошечное.
— Починила?
— Что? — не поняла Людмила.
— Ручку, которую сломала в офисе в понедельник.
— А… Нет, не удалось.
Игорь не выпускал из рук послание, и это показалось ей жутко неприличным и даже возмутительным.
— Пружинка не подошла? — участливо спросил он.
И тут Люда разглядела крошечный предмет в его руке. Маленькую пружинку из ее авторучки.
— Где ты ее взял?
— Нашел в проходе между столами в конце рабочего дня. Ты уже ушла, и я решил отправить курьера. Даже записку вложил, чтобы не пропустила малюсенький предмет.
Людмила молча подошла к комоду и взяла в руки записку с единственным словом.
— Значит, пружинка? — тихо произнесла она.
— Она самая.
Игорь вернул конверт на комод, прижал Людмилу к груди и неожиданно поцеловал.
— Извини, — отпрянул он.
— А я и не против, — хохотнула она и притянула его к себе.
Галина РомановаПора подснежников
Глава 1
Какие они все были хорошенькие, какие славные! От их чистоты и свежести, ему казалось, в их громадном офисе слегка по-снежному поскрипывает и временами обдает ароматом легкого морозца. А когда они принимались вскакивать со своих мест, суетиться, смеяться, спешить, то будто кто огромную коробку снежинок с силой встряхивал, так по-волшебному искрило.
Каждую он любил, потому что каждая была его детищем. И то, что поначалу было признано чудачеством с его стороны, вдруг потом сочли гениальным.
— Да как вам в голову могло такое прийти: принимать на работу одних блондинок? — верещала поначалу финансовый директор их фирмы. — Нас сочтут по меньшей мере странными.
— А по большей?
Он поглядывал на нее глазами сытого уставшего кота, не желающего спорить и ругаться с глупой старой мышью, но для себя он все давно решил.
— А по большей, нас сочтут сексуально озабоченными! — Ее невыразительные глаза сделались квадратными. — Ни для кого не секрет, что блондинки…
— Нравятся мужчинам. Мужчины наши основные клиенты, а ради клиента я готов на все. — Он осторожно опустил громоздкую ладонь на свой стол, давая понять, что разговор окончен.
Он, собственно, и не начинался, разговор этот. То, что Мария Павловна фыркала, это было нормально. Она все время фыркала, он ей это позволял. Почему? Потому что работник она хороший, а главное — человек очень честный. И если первое еще за людьми водилось, то второе вдруг сделалось в громадном дефиците.
Она фыркала, ворчала, скептически осматривала каждую девочку, принимаемую им на работу. Долго к ним приглядывалась, пыталась даже придираться. А потом сдалась. И хотя снова с ворчанием и фырканьем, но не смогла со временем не признать его правоты в кадровых вопросах.
— Да… В этом определенно что-то есть.
— Вот видите, Марь Пална, а что я вам говорил? Главное, клиент доволен! И возвращается к нам снова и снова. А девочки умненькие, славненькие, как… как снежинки.
— Ну, будет, будет вам их захваливать, Игорь Васильевич, — недовольно морщилась Мария Павловна, сама напоминающая огромный ноздреватый мартовский сугроб. — Вы их так захвалите, они и вовсе работать перестанут…
Но девочки старались, работали и пока не подводили.
Правда, с последней, кажется, вышла осечка.
Вспомнив о Лидочке, Игорь поморщился. Неужели он проглядел? Что в ней оказалось не так? Почему столько осечек случилось за последние два месяца в ее работе?
Вызвал к себе, начал осторожно с ней говорить. Видит бог, он очень тщательно подбирал слова и выражения, чтобы не обидеть раньше времени, а она вдруг расплакалась.
— Игорь Васильевич, я ума не приложу, почему все так?! — сморщив лицо смешной гримаской, печалилась Лидочка. — Я точно помню, что сделала этот заказ и отнесла в механический.
— Кому?
— Я не знаю, как зовут этого человека, но он мне даже расписался в реестре!
Подпись и в самом деле имелась, но весьма неразборчивая. Понять, кто ее поставил, не представлялось никакой возможности. Опрашивать надежных ребят, работающих на него давно, Игорь не стал. Обижать людей без причины он не любил. Вот и Лидочку пожалел. Не увольнять же ее через два месяца после приема на работу. Она должна была либо как-то реализоваться, либо надо окончательно поставить на ней крест.
Об этом ему и пришлось сообщить ей в весьма завуалированных выражениях. Она поняла. Покивала. Ушла. А через пару дней очередной прокол. И снова у нее не нашлось никаких объяснений, почему из ее компьютера исчезла целая форма договора с забитыми в нее данными одного весьма влиятельного клиента.
— Может быть, вы не на ту кнопочку нажали? — осторожно поинтересовался Игорь, и на память вдруг пришла сразу дюжина анекдотов про блондинок.
Может, Лидочка один из персонажей? Может, он переоценил ее умственные способности при собеседовании? Или свои возможности переоценил? Всегда же считал себя знатоком человеческих душ и характеров, почти никогда не ошибался, и тут вдруг…