Наталья помыла посуду, протерла стол. За окном стало темно. Чтобы не сидеть как в аквариуме, на виду у всей улицы, я задернул шторку.
Закончив с уборкой, Наташа остановилась посреди комнаты, с наслаждением потянулась:
– Андрей, Марина видела твою губу?
– Конечно, видела. Я сказал, что в автобусе ударился.
– Какой ты врун, Андрей! Кто за тебя замуж пойдет?
Я встал и выключил свет.
Утром Наталья ушла домой переодеваться. Закрыв за ней дверь, я вернулся к кровати и замер как вкопанный:
«Вот так дела! Как я вчера ничего не понял? Первая девственница в моей жизни, а я об этом узнаю только по простыне. Что дальше делать? Идиотизм какой-то. Могла бы предупредить».
В смятении я прослонялся по дому до ее прихода. Наталья вернулась не скоро. С собой она принесла полную сумку всякой снеди.
– Давай быстренько позавтракаем и будем на стол накрывать, – сказала она.
– Наташа, ты не подскажешь, что это? – Я показал рукой на кровать.
Она улыбнулась.
– Если ты сам не догадался, то я подскажу – это называется «первая любовь». Дефлорация. За простыню ты не переживай. Застираю – никаких следов не останется.
– Ты не могла меня предупредить?
– Зачем? По-моему, вчера все получилось очень даже неплохо.
Я стоял и не знал, что сказать. Пока она не пришла, я продумал несколько вариантов разговора, но вот момент настал, а словарный запас неожиданно закончился.
– Андрей, я что хотела, то получила. Давай больше не обсуждать эту тему. У меня нет к тебе никаких претензий или требований. Мне двадцать лет, я давно знаю, чего хочу и как этого добиться.
– Наташа, – я непроизвольно посмотрел на кровать, – если хочешь, я на тебе хоть завтра женюсь.
– Вот из-за этого «хочешь» жениться на мне не надо. – Она, улыбаясь, посмотрела мне в глаза. – Андрюша, ночью я была счастлива, как дальше будет, я не знаю.
– Между нами теперь что-то изменится? – Я чувствовал себя дураком. Вместо того чтобы открыто спросить: «Ты переезжаешь ко мне или нет?» – я стал выискивать какие-то нейтральные фразы. Куда только вся самоуверенность подевалась?
– Пока оставим все как есть. Сегодня вечером я помогу тебе привести комнату в порядок и уйду домой. Когда в следующий раз я захочу встретиться, я скажу тебе об этом. Сдается мне, сама к тебе прибегу, и очень даже скоро.
Гости стали приходить ближе к обеду. Дольше всех засиделись мужики с работы. Уже смеркалось, когда Казачков, второй день празднующий отъезд комиссии, перепутал мой день рождения со свадьбой.
– Горько! – ни с того ни с сего крикнул он.
– Горько! – пьяно и весело поддержали верх-иланские менты.
Я встал и с серьезным видом стал ждать, когда со своего места поднимется Наталья. Она попробовала усадить меня назад, но гости вошли во вкус и настаивали:
– Горько, горько!
– Наташа, – прошипел я, – не ставь меня в неловкое положение. Завтра я всем скажу, что это была шутка.
– Какая шутка? – поднялась она. – Целоваться-то придется по-настоящему.
– Быстрее поцелуемся, быстрее до ЗАГСа дойдем!
– Я с тобой в ЗАГС не пойду! – сказала она и подставила губы для поцелуя.
День рождения удался на славу! Все продукты в доме съели, все спиртное выпили. Никто из гостей не повздорил между собой, никто не стал уточнять, почему у моей невесты стал другой цвет волос. Во сколько я лег спать, не помню.
Утром меня поднял будильник. Началась новая трудовая неделя.
30
Телефон зазвонил в половине одиннадцатого. Я поднял трубку.
– Андрей, нам надо срочно поговорить, – спокойным ровным голосом сказала Наталья. – Приходи в библиотеку, я тебя жду.
Я собрался и пошел в ДК.
«Неужели я вчера умудрился испортить Наталье настроение? – прикидывал я, обходя лужи. – Расстались мы вроде бы мирно, поцеловались на пороге. Сегодня-то что могло случиться? Кстати, откуда она звонила, с вахты, что ли?»
Дверь в библиотеку была закрыта. Я нетерпеливо постучал. Наталья открыла, впустила меня внутрь.
– Привет! Что-то ты бледная сегодня, – сказал я, вглядываясь в ее лицо.
Наташа, ничего не отвечая, закрыла за мной дверь на ключ.
– У тебя ко мне секретный разговор? – спросил я.
– У меня разговор есть.
Я обернулся на голос. На столе, покачивая ногами, сидел учитель. В руке у него был «парабеллум», дуло пистолета смотрело мне в грудь.
– Проходи, садись. – Седов стволом указал мне на стул.
– Андрей, что делать? Я сейчас ее выроню, – прошептала Наталья.
– Кого выронишь? – Я посмотрел на ее опущенную руку и мысленно выругался.
В побелевшем от напряжения кулачке Наташи была зажата граната-лимонка «Ф-1». Предохранительного кольца на гранате не было.
«Разлет осколков 200 метров. Если она разожмет руку, то предохранительная чека вернется на место, ударник наколет взрыватель, и граната взорвется. В таком узком помещении, как библиотека, от нас только кровавые следы на стенах останутся».
– Дай я перехвачу. – Я поднял ее руку, обхватил гранату, стал заменять пальцы Натальи своими.
– Андрей Николаевич, оставь девушку в покое и иди садись на место, куда я указал. Наташа, выбрось гранату в угол, ничего с ней не будет.
– Как не будет? – хором спросили мы.
– Я вытопил из этой гранаты тол давным-давно, когда еще пацаном был. Взрыватель у гранаты тоже не работает. Сейчас у вас в руках муляж, а не боевая граната. Вот настоящая граната!
Учитель достал из кармана куртки еще одну гранату-лимонку, положил рядом с собой.
Я вынул гранату у Натальи из руки, размахнулся и бросил ее в дальний угол библиотеки. Лимонка упала на пол, укатилась под стеллаж, внутри ее что-то щелкнуло, но взрыва не последовало.
Наталья застонала, попробовала разжать пальцы, но они остались в скрюченном положении.
– Если я еще раз приглашу вас садиться, но вы останетесь на ногах, то тебе, Андрей Николаевич, я всажу пулю в живот. Вам понятно?
Я и Наталья сели напротив учителя, а он остался болтать ногами на столе, возвышаясь над нами, как мелкий царек над неразумными подданными.
Дуло «парабеллума» было направлено в меня.
«Немецкий пистолет, гранаты времен Второй мировой войны – учитель нашел схрон. Зрачки у него расширенные. Таблеточку от страха хлопнул. Самое ужасное, что он не блефует. Он может выстрелить в любой момент».
– Рассказывай, Андрей Николаевич!
– Даю тебе десять минут, – дерзко ответил я. – Закроешь нас с Наташкой в библиотеке – и шуруй на все четыре стороны! Через десять минут я позову на помощь.
– Ты, часом, не дебил, Андрюша? – засмеялся учитель. – Он мне время дает! Щедрость, мать твою! Я влеплю вам сейчас по пуле и пойду домой, а он мне: «Десять минут даю!»
– Не получится у тебя просто так из ДК выйти. Внизу полно людей, в фойе у малого зала танцоры собрались. От выстрелов все переполошатся, наступит паника. Ты что, будешь вниз идти и во всех подряд стрелять? Патрончиков-то в стволе хватит?
– На вас двоих точно хватит, – спокойно ответил он.
«Умеет держать себя в руках, сукин сын! – подумал я. – Куда только делся тот запуганный интеллигент, которого я допрашивал первого сентября?»
– Анатолий Сергеевич, я, когда прикидывал, как ты уходил из кабинета Паксеева, уже тогда понял, что у тебя есть или пистолет, или граната. Ножичек со свастикой один был? Хорошее изделие, штучное! Я сам видел. Скажи, Толя, а пистолетик у тебя в руке, он от времени не заржавел?
– Работает как часы. Так что ты понял в кабинете Паксеева?
– Что ты в пустом ДК стрелять не решился, а уж сейчас и вовсе ни за что не начнешь.
– Напрасно ты так думаешь! Две пули – и все проблемы решены.
– В меня ты стрелять не осмелишься. В Наташку пальнешь, а в меня – побоишься.
– Это еще почему? – Он картинно приподнял брови, изобразил удивление на лице.
– Я – мент, за меня другая статья будет. Ты никогда не задумывался, почему преступники, поднявшие руку на сотрудника милиции, до суда доживают очень редко? Правильно, их стреляют при первой же возможности. Везде стреляют: в Москве, в Бресте, в Сочи. А вот у нас, в Сибири, уже много лет ни одного бандита при попытке к бегству не ликвидировали. Я открою тебе секрет: Николай Анисимович Щелоков в порядке эксперимента разрешил за Уралом использовать мазь «АП-26». Все сибирские преступники про мазь знают и испытать ее на своей шкуре не хотят.
– Какая мазь, что за чушь ты несешь? – Учитель не знал, слушать ему меня дальше или нет.
– Мазь я видел один раз в жизни. Она белая такая, муравьиным спиртом пахнет. Стучал в детстве по муравейнику? Вот эта мазь точно так же пахнет.
– И что с того? – Седову начал надоедать мой непонятный рассказ.
– А ничего! – отрезал я. – В человеке делают маленькую дырочку. Обычно стреляют из пистолета в край живота, где нет жизненно важных органов. Можно ножом живот проткнуть. Дырочка-то нужна совсем крохотная, главное, чтобы она в брюшину проникала. – Я сделал рукой круговое движение, показав, как штопор входит в бутылку. – Вокруг дырочки мажут мазь «АП». Через пять минут она проникает внутрь человека, через десять минут начинает жечь. Через полчаса у человека возникает ощущение, что внутри его живота разгорается костер. Через час у тебя, – я ткнул пальцем в Седова, – будет полное ощущение, что в животе адским пламенем полыхает каждый орган в отдельности. Представь, здесь горит печень, там селезенка. Плавятся кишки, скукоживаются почки. Ты просишь воды, но ею адское пламя не потушишь. Боль будет такая невыносимая, что ты проклянешь тот день, когда в первый раз в жизни глотнул воздуха.
Учитель молчал. Я понял, что первый раунд остался за мной.
– Я закурю?
Он кивком головы разрешил.
– Когда я учился в Школе милиции, нас возили на практические занятия в морг. Я лично видел тело человека, который вспорол себе живот и выпустил кишки, лишь бы избавиться от адского пламени внутри себя.
– Слышала, Наташа, в тебя стрелять Андрей Николаевич разрешил. А ты его перед сестрой так нахваливала, так нахваливала: «Я чувствую, что Андрей никогда не бросит близкого человека в трудную минуту!» Вот видишь, не все то золото, что блестит.