Она ответно поцеловала меня.
– Оставайся, Андрюша, начнем жизнь с чистого листа.
После ранения Наталья внешне изменилась. Осколок гранаты, содравший у нее с головы половину скальпа, навсегда изменил цвет ее волос: половина головы осталась прежнего черного цвета, а половина стала седой, белой как снег. Придя ко мне в больницу, Наталья негодовала: «Что за насмешка судьбы? У матери глаза разного цвета, а у меня с головой та же история». «Зато волосы красить будет удобно», – подбодрил ее я.
Так и получилось. Наталья стала экспериментировать с прическами. После начала работы в университете она перекрасилась в жгучую брюнетку, когда мы стали жить вместе – начала обесцвечиваться. Наталья была единственной крашеной блондинкой на свете, которая не вызывала у моей матери чувства неприятия.
– Наташенька, тебе светленькой даже лучше, – ворковала маманя, поглаживая мою невесту по мягким, волнами спускающимся на плечи волосам.
Еще бы матери не лебезить перед Наташкой – она стояла в очереди на покупку автомобиля. Гараж Наталья еще осенью приобрела по сходной цене у соседа-алкаша и теперь намеревалась обзавестись «железным конем». Для моей матери, да и для отца тоже, человек, имеющий свой личный автомобиль, был существом высшего порядка, небожителем. «Господи, у вас своя машина будет! – с замиранием в голосе шептала мать. – На дачу нас подвозить будете, весной не надо будет никому кланяться, чтобы рассаду из дома увезти».
Встряска головы не только прибавила Наталье способностей к математике, но и изменила обмен веществ в ее организме. За год-полтора после лечения Наташа располнела, но не потолстела до безобразия, а стала крупнее, породистее. Джинсы и юбки, которые стали ей малы, перекочевали в гардероб Марины.
– Все у нас не как у людей, – ворчала Марина, рассматривая очередную предложенную вещь. – У всех младшие за старшими донашивают, а у нас все наоборот.
– Да нет, кое-что идет в нужном порядке, – как-то выпив лишнего, ляпнул я.
Сестры сделали вид, что намека не поняли, а Маринкин ухажер, простоватый Сергунчик, так тот вообще не догадался, о чем идет речь. Вернее, о ком – я-то предмет одушевленный.
«Вулкан пробуждается, – думал я, наблюдая за Натальей. – Ох, не правы были верх-иланские пареньки, считающие ее инфантильной!»
Через неделю совместной жизни Наташа пришла с работы с обновкой.
– Андрей, – позвала она меня из зала, – скажи, эта юбка на мне сзади нормально сидит?
Я вышел из кухни. Она вертелась у зеркала, рассматривая себя так и этак.
– Юбка на тебе сидит идеально. Кстати, что это? Наташа, это же настоящая «Монтана»? Дорого стоит?
– Не дороже денег. Давно хотела себе такую юбку. Ты знаешь, на ком я в первый раз увидела настоящую фирменную вещь? На тебе. Помню, прогуливается такой красавчик по поселку в фирменной «Монтане». Я тогда решила, что буду откладывать с зарплаты, во всем себе отказывать стану, но хоть одну настоящую вещь да куплю. Потом все как-то забылось, а сейчас вспомнилось. У тебя «Монтана» еще жива?
– При смерти. На картошку в ней ездить можно, по городу ходить нельзя. Наташа, а вам разрешают на работе в таких коротких юбках ходить?
– Нам все разрешают, если хорошо работаешь.
Поселившись у Натальи, я с удивлением узнал, что она способна часами болтать по телефону. Причем собеседниками были ее коллеги по институту. Днем она видела их, а вечером обсуждала с ними события прошедшего дня: кто в чем пришел, у кого в семье назрела конфликтная ситуация, кто распускает слухи об интрижке новой лаборантки с начальником отделения. Иногда собеседником была Тамара Григорьевна. Не знаю, о чем они говорили, но после общения с Пястунович Наталья смотрела на меня как-то оценивающе, как в детской присказке: «Сейчас известная японская певица исполнит вам песню «Сомнение», что переводится на русский язык: «А тому ли я дала?»
При личной встрече Тамара Григорьевна мне не понравилась. За ее вежливыми улыбками скрывалось плохо сдерживаемое раздражение. Наверное, она считала, что умница и красавица Наташа выбрала не того мужчину. Не сомневаюсь, что эта старая блудница сыграла свою роль в нашем расставании.
День шел за днем, я начинал привыкать к «новой» Наталье, которая совсем не походила на скромную библиотекаршу из провинциального ДК. С каждым днем мои давние мысли больше и больше находили свое подтверждение.
Как-то в Верх-Иланске между нами, молодыми мужчинами, зашел разговор о девушках на выданье. Наташу Антонову долго не обсуждали. О ней все парни были единого мнения: «Ни рыба ни мясо. Инфантильная. Себе на уме. Как будущая жена и хозяйка, изъянов не имеет, но нет в ней чего-то вкусного: изюминки или перчика».
– Она реально никакая, – подытожил Виктор Горшков, мой тогдашний сосед по кабинету. – Андрей, скажи свое веское слово, ты же с ее сестрой трешься. Вы расписаться еще не надумали?
– Рано пока. ЗАГС от нас никуда не убежит.
От ответа о Наталье я ушел, а мог бы сказать:
«Целовался я с ней на днях в библиотеке. Это не женщина, ребята, это вулкан, просто он пока находится в спящем состоянии. Придет время, и из этого вулкана начнет извергаться лава, вот тогда он проявит себя во всей красе. Везувий римляне столетиями считали мертвой горой, потом он так врезал по городу Помпеи, показал свой истинный норов, что до сих пор историки о количестве жертв спорят. Могу дать гарантию, что если бы жителям Помпеи кто-то сказал, что гора возле их города скоро станет самым известным вулканом в мире, они бы долго смеялись».
Вулкан пробуждался, и я это видел и чувствовал лучше всех.
Дав Наталье слово не задавать вопросов о ее жизни «от меня и до меня», я слово сдержал, но для себя сделал кое-какие выводы. Не вела Наташа в последние пару лет жизнь затворницы! Научилась кое-чему. Сбила ее с пути праведного Тамара Григорьевна, любительница отдыхать в санатории без мужа.
Жить к Наталье я перебрался в субботу, а уже в следующий вторник мы подали заявление в ЗАГС. Бракосочетание нам назначили на конец мая. Три месяца ожидания свадьбы наше государство отводило на проверку чувств и твердости намерений создать крепкую ячейку советского общества. Я всегда считал этот срок надуманной формальностью – оказалось, что был не прав. За три месяца может многое произойти.
В 1985 году была необычайно ранняя весна. Казалось, что перестройка принесла с собой и кардинальное обновление погоды. Всегда апрель в Сибири был холодным и дождливым, а тут стал теплым и солнечным. Уже ко Дню Победы девушки скинули с себя длиннополые плащи и стали дефилировать по улицам с голыми ногами. Идет такая нимфа по проспекту – глаз не отвести!
– Андрей, я сейчас обижусь! – одергивала меня Наталья. – Что ты, как хищник, взглядом по сторонам рыщешь? Что ты пялишься на каждую вертихвостку? Тебе со мной неинтересно стало, новую жертву вы-сматриваешь?
– Наташа, – оправдывался я, – мне что, с закрытыми глазами ходить? Не собирай ерунду, никого я не высматриваю.
Чем ближе был день нашей свадьбы, тем острее я чувствовал, как мое отношение к Наташе раздваивается и делится еще на сто противоречащих друг другу частей.
«А если это любовь? – размышлял я бессонными ночами. – Иногда мне кажется, что я не могу жить без нее, а иногда она мне совершенно безразлична. Временами меня трясет от одной только мысли, что кто-то кроме меня был с ней близок, а потом проходит день-другой, и этот ее бывший любовник, или любовники, уже никак не волнуют меня. Я чувствую в ней друга, я нисколько не сомневаюсь, что, случись со мной несчастье, Наташка бросит все и придет на помощь, но сделает это в силу своих понятий о порядочности, а не в силу пылкой преданной любви ко мне».
У одного мужика в Верх-Иланске жила старая больная собака. Соседи советовали пристрелить ее, но он отказывался. Новую псину охранять двор привел, а старую не выгонял.
– Иди сюда, Жучка! – подзывал он собаку.
Она на пузе подползала к хозяину, осторожно цепляла стертыми клыками кусок хлеба с ладони.
– Помни мою доброту, – мужик трепал собаку по загривку, возвращался в дом и выносил здоровенному цепному кобелю полную миску суповых костей.
«Я не старая больная собака, – думал я, обнимая спящую Наташу, – хотя что-то в этом сравнении есть. Иногда во взгляде Натальи сквозит снисхождение: «Цени мой выбор, Андрюша! У меня таких, как ты, очередь длиной в километр стоит, а я тебе свою молодость и красоту дарю». И еще свой кошелек она дарит и в квартире своей жить разрешает».
Был как-то между нами разговор о той, первой и единственной «ночи любви» в Верх-Иланске. Я уже знал, что она скажет, но еще раз выслушивать о том, что это она меня в кровать уложила, а не я ее соблазнил, было неприятно.
– Наташа, – раздраженно сказал я, – мне кажется, ты бравируешь своим поведением в тот день.
– Конечно! – самодовольно согласилась она. – Ты был ярким парнем, по поселковым меркам. Сказала бы я своим одноклассницам, кого в постель уложила, они бы собственным ядом подавились. Ты знаешь, что мне Марина сказала, когда о тебе узнала? И потом, Андрюша, что за претензии в мой адрес? Я же выслушиваю твою болтовню о всяких шлюхах, с которыми ты спал до меня. Или ты думаешь, что мне приятно, когда ты меня с той же Мариной сравниваешь? Марина, конечно, не потаскуха, но две сестры – это не один человек, у каждой из нас своя жизнь. Если так получилось, что ты из ее кровати перебрался ко мне, то забудь про Марину. И еще, Андрюша. В следующий раз, когда Марина со своим Сергунчиком придет к нам в гости, не веди себя так, словно она с ручной обезьяной пришла. Я тебя у Марины не отбивала, мог бы до сих пор с ней жить.
– Я, Наташа, ушел потому, что понял, что не люблю ее.
– А меня ты любишь? – спросила она, склонив голову набок.
– Я тебе сказал об этом, как только переступил порог.
– Хочется верить, хотя временами ты ведешь себя как свинья.
«Какая запутанная синусоида! – в ночной темноте я поглаживал Наталью, ощущая то щемящее чувство нежности к ней, то, через секунду, откровенную неприязнь. – В учении старика Кусакина развитие синусоиды идет в одной плоскости, а наше пространство трехмерно. А что, если синусоида, идя вверх, делает в то же самое время поворот вбок? Тогда подъем синусоиды – это путь к счастью или ноль, топтание на месте? Рано помер старик Кусакин, ох как рано! Вживую он не все смог мне объяснить, а из его тетради всю глубину учения не познать, приходится самому додумывать некоторые моменты».