Как-то, уже не помню по какому поводу, к нам зашла сестра Натальи Марина со своим женихом. Распили бутылку водки, поболтали о том о сем. Ночью Наталья постаралась выжать из меня все, что только можно. Это было что-то фантастическое – сплав кипящей страсти, темперамента и ненасытного желания. Наташа, наверное, решила этой ночью воплотить в реальность все свои самые дерзкие сексуальные фантазии. Она перестала терзать меня уже под утро, когда я стал похож на выжатый великаном лимон. В сладкой прострации я откинулся на подушки, Наталья встала к дочери.
– Андрей, – неожиданно ровным спокойным голосом спросила она, – для кого ты цветы покупал в прошлую пятницу? Неужели ты изменил своим принципам и стал прокладывать путь к сердцу женщины через кремовые розы?
– У секретарши начальника райотдела был день рождения, и Васильев послал меня за букетом. Так получилось, что все опера разъехались, и за цветами больше некого было посылать.
– Той «знакомой», с которой ты приходил в роддом, ты цветочки дарил? Или ты сразу уложил ее в кровать?
– Наташа, – меня этот разговор стал напрягать, – мы же договаривались не лезть в личную жизнь друг друга. Или ты стала меня ревновать?
– Я сама не знаю, чего от тебя хочу. Я умом понимаю, что такой муж, как ты, мне не нужен, но когда я узнаю, что ты миловался с какой-то лахудрой, то у меня на душе начинают кошки скрести. Временами мне кажется, что я снова люблю тебя, но как только вспомню, какой у тебя ветер в голове гуляет, так от этой любви не остается и следа.
– Мой ветер в голове – это мое преимущество над миром условностей. Пусть гуляет, пусть свистит в проводах, пока я не встречу женщину, для которой мой ветер будет приятным легким бризом с ласкового моря.
– Дурак. Ты никогда не встретишь такую женщину, – твердо заявила она.
– Посмотрим, – мягко и миролюбиво возразил я.
В конце сентября Наталья заявила, что в моей помощи больше не нуждается, и я вернулся к себе в общежитие. Дальнейшие мои отношения с Натальей были в рамках заключенного нами договора: я сидел с дочерью, когда Наталье надо было отлучиться по делам, гулял с Ариной, показал ее моим родителям. Отец с матерью отнеслись к внучке с демонстративной прохладцей. Они понимали, что моя дочь им будет внучкой ровно до тех пор, пока Наташка не выйдет замуж, и решили понапрасну не растрачивать свою энергию и ласку на ребенка, статус которого может измениться в любую минуту.
С сыном и дочерью моего брата родители сюсюкали и одаривали их конфетами и игрушками, а с моей дочерью они решили понапрасну не тратиться. Подарили какую-то дешевенькую погремушку – я ее выбросил, как только вышел из подъезда.
Зато моя дважды несостоявшаяся теща была от внучки без ума. Наталья родила первая, и вся нежность и ласка, накопившиеся у Клавдии Алексеевны в ожидании внуков, досталась Арине. Мать Натальи, будучи у нас в гостях, как-то выбрала момент и корректно, по-родственному спросила:
– Андрюша, вы с Наташей снова сходиться не думаете? Прости, что у меня дочка такая дура, но и ты тоже хорош, ведешь себя как гусак!
– Клавдия Алексеевна, – я обнял тещу за плечи, – мало я пожил в Верх-Иланске, не запомнил, как гусаки себя ведут. Я бы рад жить с Наташей, она самая лучшая женщина на свете, но у нас ничего не получится. Мы пробовали – не вышло. Слава богу, что мы расстались друзьями, без скандалов, без истерик. Не стоит дважды наступать на одни и те же грабли.
Теща с пониманием тяжко вздохнула. Я склонился над ней и прошептал в ухо:
– Она ничего не говорила: мужика себе еще не присмотрела?
– Вроде нет, – так же шепотом ответила Клавдия Алексеевна. – А если найдет, ты что думаешь, она со мной советоваться будет? Про тебя ни Наташа, ни Марина у нас с отцом не спрашивали.
Я засмеялся, теща поддержала меня. Славная женщина! Второй такой тещи я не найду.
Наступила осень, потянулись серые нудные будни. Если что-то в моей жизни и происходило примечательного, то только на работе. В декабре Марина расписалась со своим давним женихом Сергунчиком. Свадьбу справляли в столовой машиностроительного завода, где Сергунчик работал мастером. Я присутствовал на торжествах вполне официально, как отец Арины. Сергунчик, конечно, знал, что я и его суженая прожили вместе целый год, но никогда о прошлом Марины со мной разговоров не заводил. Оно и правильно – хочешь создать свою семью, не вороши опавшие листья, не копайся в том, что было до тебя.
Листву разворошила пьяная Маринка. Ну, как разворошила – так, слегка.
Есть такой первобытный обычай – воровать на свадьбе невесту. Маринку, изрядно перебравшую за столом, украли, завели на второй этаж, а меня оставили ее охранять. Пока гости с женихом метались по первому этажу, у Марины что-то переключилось в голове, и она полезла ко мне целоваться. Я ничего против не имел. Не мог же я отказать невесте в настойчивом желании слиться со мной в долгом затяжном поцелуе. Первым нас нашел жених. За ним по лестнице раздавался топот поднимающихся гостей. Увидев свою законную супругу в моих объятиях, Сергунчик яростно зашипел:
– Вы что, рехнулись, другого места не нашли?
Марина, услышав голос мужа, отлипла от меня, бросилась к супругу в объятия и стала пылко целовать его. Поднявшиеся к нам гости были в умилении: какая любовь, даже десять минут в разлуке побыть не могут!
На свадьбе набрались все: и я, и невеста, а под конец – и жених. Всей толпой мы поехали спать к Наташке. Новобрачные, как самые пьяные, немедленно оккупировали кровать, мне с хозяйкой квартиры досталось ложе на полу.
Проснулся я поздним утром. На кровати, вспоминая вчерашний день, сидел жених. Невеста спала, одетая в чужую ночную рубашку. Если бы Сергунчик перегнулся через жену, то увидел бы, что груди ее бессовестно вывалились наружу и белеют, притягивая мой взгляд.
Наташка еще спала. Я щелкнул пальцами, привлекая внимание погруженного в свои думы жениха. Сергунчик посмотрел на меня. Я показал ему жестом: «Поменяемся?» Жених шутки не понял, обреченно простонал: «О, боже!», рухнул на кровать и до самого пробуждения Маринки признаков жизни не подавал.
Ровно через год после свадьбы Марина родила девочку. Назвали Ириной. Клавдия Алексеевна недоумевала:
– Вы что, сговорились, что ли? Арина, Марина, Ирина – других имен не знаете?
Сергунчик в ответ расплывался в добродушной улыбке:
– Мама, Ирина – самое красивое имя на свете. А как звучит: Ирина Сергеевна! Это музыка, мама, это – прекрасно!
В том же декабре, когда Марина осчастливила Клавдию Алексеевну второй внучкой, в дверь моей комнаты в общежитии робко постучали. Я, как всегда, не спрашивая «Кто там?», открыл. На пороге была бледная, как мел, Клементьева Светлана.
– Заходи, – разрешил я.
– Андрей, – голосом умирающей невинности прошептала она, – я попала в беду. Если ты мне не поможешь, я обречена.
– Рассказывай, – жестко ответил я.
– Я сделала от Погудина аборт. Во время операции мне повредили какой-то сосуд, и из меня вытекло столько крови, что я чудом не умерла. Врачи перепугались, напичкали меня лекарствами, продержали под наблюдением сутки и выгнали вон. Андрей, я не могу в таком виде появиться дома. Отец убьет меня, если узнает, что я сделала аборт. Он в последние дни вообще не адекватный: как напьется, всю семью гоняет, а тут я подвернусь со своими проблемами.
– От меня-то ты что хочешь?
– Дай мне отлежаться у тебя дома пару дней. Как только я немного оклемаюсь, тут же уйду. Андрей, хочешь, я на колени перед тобой встану? Пожалей меня, мне не к кому больше идти.
Света прислонилась к стене, плечи ее затряслись в беззвучном плаче, и она плавно, вдоль стены, съехала на пол.
Если бы я не благоденствовал после стремительного карьерного взлета, если бы я на какие-то секунды не потерял бдительность… Да что там говорить! После драки кулаками не машут. Вместо того, чтобы выгнать ее, я разрешил ей остаться.
У Светы не было с собой никаких вещей, она была не ухожена и голодна. Мне пришлось накормить ее, вместо засаленной футболки дать свою чистую рубашку. Вечером она попросила постелить ей на полу.
– Брось ломать комедию! – прикрикнул я на нее. – Ложись на кровать. Если ты больна по женской части, то чего тебе опасаться?
– Я никогда не боялась тебя, – тихо, но очень спокойно и уверенно ответила она. – Я просто не хотела тебя стеснять.
В этот момент двуликая Светлана стояла ко мне спиной и была для меня милой девушкой-подростком из далекого прошлого. Никакого скрытого смысла в ее словах я не уловил. А должен был уловить.
Утром, уходя на работу, я закрыл ее на ключ. Гостья не возражала.
На вторую ночь, обнимая Светлану, я почувствовал к ней физическое влечение, но взял себя в руки, отвернулся и уснул.
«Ну ее к черту, эту Светочку! – решил я. – Она, конечно же, может всяко разно удовлетворить меня, но что-то тут не то, какой-то подвох кроется в этом спектакле».
На третий день, вечером, Светлана вышла позвонить по телефону-автомату в соседнем дворе и пропала. Из чувства самосохранения я проверил сводки о состоянии преступности по городу. Фамилия Клементьева нигде не фигурировала, неопознанных трупов молодых девушек в морг не доставляли.
«Если Светлана не засветилась в сводках, значит, у нее все хорошо», – решил я.
Прошла неделя, и я решил пополнить запасы наличных денег в кошельке. Тайник в шкафу был пуст. Она обокрала меня! Сто двадцать моих кровных рубликов испарились, дематериализовались, улетели неизвестно куда. Она, эта умирающая Светочка, обвела меня вокруг пальца, облапошила, как деревенского дурачка. Пока я был на работе, она методично, пошагово обыскала всю комнату и нашла деньги, спрятанные за подкладкой старого кителя. Так мерзко себя я еще не чувствовал.
В бессильной ярости я метался по комнате, проклиная свою доверчивость. Надо же было так купиться на ее слезы, на ее дрожащие губы! Опер, называется! Не смог понять с первого взгляда, ломает она комедию или по-настоящему нуждается в помощи.