Сергей брезгливо, двумя пальцами вытащил сигарету, прикурил, попробовал пододвинуть к себе алюминиевую тарелку-пепельницу, но не смог. Она была прикреплена к крышке стола.
– Вы курите «Родопи», а мне «Астру» предлагаете? – выпустив дым в потолок, с издевкой спросил Сергей.
– Могу забрать. – Воронов протянул руку к пачке, но дотронуться до нее не успел.
Козодоев мгновенно забрал сигареты, но тут же понял, что глупо выглядит, и вернул «Астру» на место.
– Продолжим допрос, – сказал Воронов. – При осмотре квартиры Бурлакова был обнаружен отпечаток пальца, принадлежащий вам, Сергей Владимирович. Как можно объяснить его появление в квартире человека, которого вы никогда не знали?
– В гости приходил, – не задумываясь, ответил за Козодоева адвокат.
– Не пойдет! По делу об убийстве Бурлакова допрошены десятки свидетелей, и ни один из них не дал показаний о том, что Сергей Владимирович был знаком с потерпевшим.
– Товарищ следователь, мало ли кто что говорит.
Назвав Воронова «товарищем», адвокат хотел уколоть его, подчеркнуть, что он при советской власти не работал и должного опыта не имеет. Но тут Шнайдер ошибался. Следователем Воронов стал в последние дни августа 1991 года, когда обращение «товарищ» было еще общепринятым.
Воронов не отреагировал на этот мелочный укол. Он продолжил задавать вопросы, на которые отвечал адвокат.
Козодоеву скоро надоело быть статистом на собственном допросе.
– Может, мне отсюда выйти? – с вызовом спросил он.
– Не советую, – отвлекся от диспута с защитником Воронов. – Здесь по коридорам бродит огромная овчарка. Она загрызет тебя.
– Почему именно меня? – не понял Сергей. – А как же вы сюда попали? Почему собака на вас не набросилась?
– От нас волей пахнет, а от тебя – камерой, – пояснил Виктор. – Овчарка надрессирована бросаться на всех, от кого исходит специфический запах. К тому же галстук! – Следователь показал рукой на свою грудь и продолжил: – Немецкие овчарки – исключительно умные животные, – продолжил он. – Перед тем как наброситься на жертву, они смотрят, как человек одет. Если в форме, значит, свой. Если у незнакомца есть галстук, то он с воли.
Козодоев машинально дотронулся до шеи. Галстука, в котором он приехал на работу, там не было. Его забрали после задержания, при личном досмотре.
«Так вот почему следователь и адвокат при полном параде, – догадался Сергей. – Все дело в собаке, а не в приличиях».
– Давайте поговорим о сроках, – сказал Шнайдер. – Преступление, в совершении которого подозревается мой клиент, было совершено десять лет назад, двадцать девятого ноября. В тот момент Сергей Владимирович был несовершеннолетним. Срок давности для него истекает через десять лет, то есть двадцать девятого ноября этого года. До конца у нас осталось двадцать шесть дней. Так стоит ли огород городить, если через три недели мой клиент все равно будет на свободе?
– А до конца срока мне сидеть, что ли? – возмутился Сергей.
– Почему бы нет? – заявил следователь. – Завтра предъявим обвинение, послезавтра утречком – к прокурору, на санкцию и в СИЗО.
– Вы уверены в том, что прокурор не поднимет вас на смех? – с ехидцей спросил адвокат. – С такими-то обстоятельствами дела и на санкцию?
– Если прокурор откажется арестовать вашего клиента, то завтра все газеты области выйдут с заголовками, кричащими о коррупции в прокуратуре. Кому вы будете объяснять, что у Козодоева срок давности в ноябре заканчивается? Разве эти юридические тонкости интересны читателям и редакторам? Журналистам нужны сногсшибательные новости. Представляю статейку в газете: «На месте убийства обнаружен отпечаток пальца, но прокурор закрыл на это глаза. Сколько ему заплатил отец кровавого маньяка?»
– С чего это я маньяком-то стал? – возмутился Сергей.
– Я этого не говорил. В газетах так напишут.
– Откуда же газетчики узнают про отпечаток пальца? – поддел Воронова адвокат.
– Из неназваных источников, – не задумываясь, ответил следователь. – Этому делу десять лет, так что про палец мог знать кто угодно.
– Придется вам посидеть, – сказал Шнайдер своему подзащитному и вздохнул.
– Как посидеть? – Козодоев подпрыгнул на месте. – Вас зачем мой отец нанял? Чтобы я в тюрьму угодил?
– Сидеть-то совсем ничего, всего три недели.
– Адвокат, ты дурак, что ли? – перешел на оскорбления Сергей. – Сидеть-то мне придется, а не тебе. Я не хочу баланду на нарах хлебать. Ты давай, выдумывай что-нибудь, но меня отсюда вытаскивай.
– Я попросил бы вас быть сдержаннее в высказываниях, – заявил Шнайдер.
– Мама дорогая! Он меня учить будет! – завелся Козодоев. – Поезжай к отцу и передай ему, что мне такой адвокат даром не нужен. Товарищ следователь, с вами мой отец наверняка свяжется. Скажите ему, чтобы нашел другого защитника. С этого толку как с козла молока. Ни сигарет, ни подписки о невыезде. Дармоед какой-то!
– Подписка о невыезде зависит от меня, а не от защитника, – пояснил следователь. – Адвокат может хоть сто ходатайств подать. Я их просто проигнорирую.
– Давайте мы с вами поговорим о подписке. – Сергей воспрянул духом. – Что для этого нужно?
– Чистосердечное признание.
– На фиг надо! Никого я не убивал и ни в чем сознаваться не буду.
– На нет и суда нет! – спокойно проговорил Воронов. – Вернее сказать, суда не будет из-за сроков давности. Иначе тебя непременно посадили бы за убийство. Палец – исключительно веское доказательство. К тому же твой дружок Миша Быков у подъезда в день убийства стоял. Кстати, по поводу его суицида ты ничего не хочешь рассказать?
– Понятия не имею, на кой черт он с балкона сбросился. Так как мы поступим?
– Закончим протокол допроса, а завтра встретимся для предъявления обвинения.
– Я ничего подписывать не буду, – с вызовом бросил Козодоев.
– Нет и не надо! – не стал настаивать следователь.
К удивлению Сергея, протокол допроса подписал адвокат.
– Я ничего не пойму! Вы что, сговорились, что ли? – набросился он на Шнайдера. – Я же русским языком сказал, что ничего подписывать не буду! Какого черта вы тут свои закорючки лепите?
– Адвокат по закону обязан зафиксировать свое участие в проведении следственного действия, – сказал разгневанному клиенту Шнайдер. – Ваша подпись под протоколом допроса необязательна.
«Стоп! – осадил себя Козодоев. – Если им плевать на мою подпись, то и показания мои им не нужны. Зачем тогда я вообще им сдался? Завтра они подпишут нужные бумаги и отправят меня в тюрьму».
– Один момент! – произнес Сергей. – Предположим, я решил дать нужные вам показания. Какие гарантии, что меня выпустят домой?
– Мое честное слово, – ответил Воронов. – Других гарантий нет.
– Никакие показания давать не надо! – вмешался адвокат. – Мы потребуем у прокурора…
– Мама дорогая, давайте закончим этот балаган! – заявил Сергей. – Я уже не могу на тебя смотреть, Шнайдер. Скажи на милость, что ты у прокурора потребуешь? Он точно так же, как вы сейчас, бумажки подпишет, печать поставит и отправит меня на нары. Следователь, я вас прошу, свяжитесь с отцом, пусть он мне другого защитника подыщет и передачку организует. Я с утра ничего не ел. Мне бы еды и сигарет.
– Здесь передачи не принимают, – сказал Воронов. – Мои сигареты можешь оставить себе.
На этом допрос закончился. Следователь вывел Козодоева в коридор, передал конвоиру. Адвокат пробурчал что-то нечленораздельное вместо ободряющих слов и спустился по лестнице.
Откуда-то появилась огромная овчарка, подошла к Сергею и бесцеремонно обнюхала его.
«Сейчас как цапнет! – ужаснулся Козодоев. – Кто им позволил собаку без намордника выпускать? Беспредел какой-то!»
Овчарка посмотрела Сергею в лицо, нехорошо хмыкнула.
«Господи, – с замиранием сердца подумал Козодоев. – Она как человек ухмыляется. Никогда бы не подумал, что у собаки может быть такая выразительная мимика».
– Куда его? – крикнул конвоир.
– В шестую, – ответил кто-то из-за приоткрытой двери в канцелярию.
Конвоир довел Сергея до двери камеры, велел вывернуть карманы. Козодоев достал сигареты, поднял руки. Милиционер проверил его одежду, отобрал пачку, вытащил из нее три сигареты.
– Руки подставляй! – скомандовал он.
Козодоев сдвинул ладони. Конвоир раскрошил в них сигареты, сверху бросил пустые бумажные гильзы.
– Мне эти сигареты следователь дал, – с намеком сказал Сергей.
– Молодой он еще, вот и разбрасывается куревом. – Конвоир нашел на связке длинный ключ, вставил в замок, открыл дверь и скомандовал: – Вперед!
Сергей посмотрел на дверь и не понял, как входить в камеру. Створка была приоткрыта совсем чуть-чуть, на ширину цепочки.
– Герда! – позвал конвоир.
Овчарка, пристроившаяся вздремнуть на коврике, расстеленном в другом конце коридора, вскочила.
Козодоев без лишних напоминаний протиснулся в щель. Он попытался закрыть за собой дверь, но не смог. С внутренней стороны ручки не было.
«Господи, за что мне все это! – промелькнула у Сергея мысль, и его скорбные стенания тут же сменились вполне законным возмущением. – Этот гад конвоир меня без сигарет оставил. Завтра пожалуюсь следователю».
Козодоев обернулся. На него в упор смотрели полтора десятка арестантов.
«Если доживу до завтра», – холодея от ужаса, подумал он.
Камера, в которую угодил Козодоев, была довольно просторная, но темная. Шконок в ней не было. Для сна и отдыха предназначалось возвышение у окна, похожее на невысокую сцену. Около нее и примостился Сергей.
«Странно как-то, – размышлял он, прикрыв глаза. – Я иду в несознанку. По идее менты должны подсадить ко мне стукача, а его нет! Никто не лезет ко мне с расспросами, не хочет со мной познакомиться. Наверное, следаку действительно наплевать на мои показания. Завтра он предъявит мне обвинение, и я сяду в тюрьму до конца ноября. Ничего, выдержу! Зато потом для родителей смогу выдумать любую версию моего появления в квартире Бурлакова. Хотя нет, фигня! Для мамаши эта фамилия совсем не пустой звук».