– Ты Джона знаешь?
– Преступный авторитет из молодых, недавно освободился из зоны под Свердловском?
– Он самый. 7 ноября Джон решил культурно отдохнуть. Водку ему в этот день пить нельзя – западло коммунистический праздник отмечать, вот он и пошел с подругой в кино на вечерний сеанс. Домой они возвращались поздно, почти в полночь. У подъезда, где живет Джон, им повстречались три пьяных мужика. Джон решил покрасоваться перед подружкой: назвал их «алкашней», велел убираться со двора. Мужики в ответ послали его матом. Джон выхватил нож, бросился на обидчиков, но порезать никого не успел – один из мужиков огрел его пустой бутылкой по голове. Джон упал, мужики начали его ногами избивать и, наверное, забили бы до смерти, да подружка стала на помощь звать, и все разбежались. В травмпункте Джон сказал, что неудачно упал у подъезда, заявление в милицию писать отказался. Наутро он вызвал своих людей и приказал найти отморозков. Все бы ничего, да Муха-Цокотуха пустил слушок, что Джона менты избили, чтобы он не смог после освобождения в элите преступного мира закрепиться. Начальник УВД сегодня вызвал нас и велел подключиться к розыску. Сам понимаешь, если люди Джона найдут мужиков раньше нас, то всех троих на тот свет отправят. Найдем первыми мы – сохраним парням жизни и слухи пресечем.
– Муха-Цокотуха – известный интриган. Он, когда кокаина нанюхается, впадает в паранойю – ему на каждом углу менты мерещатся. Что ж, желаю успехов на новом поприще. Кого к нам направят вместо тебя?
– Никого.
– Витя, это беспредел! Ты посмотри на ситуацию со стороны. Это что же получается: мы, опера Кировского РОВД, должны расследовать преступление, совершенное в Центральном районе? Садыков будет на печи полеживать, а я за него убийцу Каретиной искать?
– У вас еще Мельниченко есть.
– Нашел помощника! Он уже давно в бюрократа превратился.
– Андрей, если ты с чем-то не согласен, сходи к начальнику УВД, выскажи ему все, что думаешь, а мне-то что выговаривать? Я, как и ты, – человек подневольный – куда послали, туда и пошел.
– Ладно, черт с ним! Что толку переливать из пустого в порожнее? Ты кого из свидетелей успел допросить?
– Никого. Похороны же были, надо было дать людям от стресса отойти.
– Витя, ты Осмоловского почему не отработал? У него-то какой стресс? Бывшую любовницу убили? Вот траур-то! Она решила от него уйти, свою студию организовать, а он без нее в депрессию впал?
– Не успел я Осмоловского допросить, другие дела навалились.
– Всегда так! – в сердцах бросил я и вернулся к Мельниченко. – Если мы остались вдвоем, то какой смысл мне каждый день в городское управление приезжать? – спросил я. – Давайте я заберу все материалы по Каретиной и буду расследовать ее убийство у себя в отделе.
– Дельная мысль! – похвалил Мельников. – Только как на это начальство и прокуратура посмотрят?
– Начальник УВД сам Бойко забрал, а прокурор откуда узнает, каждый день мы встречаемся или только раз в неделю? Если возникнут вопросы, то их всегда можно по телефону решить.
Мельниченко посоветовался с начальником городского уголовного розыска и разрешил мне работать в своем отделе.
Вернувшись в Кировский РОВД, я решил злоупотребить служебным положением и привлечь к расследованию дела свой последний резерв – Ивана Горбунова.
– У меня нет другого выхода, – пояснил я. – Вдвоем с Айдаром мы это дело не потянем. Текущей работой будем заниматься так: у кого время есть, тот и работает на участке. А сейчас поговорим о детстве и юности. Айдар, ты где вырос?
– В Казахстане, – недовольно ответил Далайханов.
– Я вообще-то не о том спросил, но ответ принимаю. А ты, Иван?
– В поселке.
– Из ваших ответов я делаю вывод, что жизнь городского подростка для вас – темный лес. Как человек, выросший в областном центре, я проведу небольшой ликбез. В холодное время года городские подростки собираются в подъездах. Там они пьют вино, играют на гитаре, влюбляются, ссорятся, словом, живут своей обычной жизнью. Но у подъездов есть еще одна важная функция – это место, где парень предлагает девушке дружить. Обычно парень приходит к понравившейся девчонке и вызывает ее в подъезд поговорить. Разговор может продолжаться и час, и три часа, в зависимости от того, нравятся они друг другу или нет. Я как-то в восьмом классе почти четыре часа в подъезде проторчал, но ничего не добился. Продолжительность разговора часто зависит от настроения девушки. Она может часами флиртовать, а может сразу же послать воздыхателя куда подальше, но в подъезд хоть на минуту выйдет в любом случае. Отвергнутый влюбленный, как правило, на память о своем визите оставляет на видном месте надпись, посвященную девушке. У Каретиной в подъезде около почтовых ящиков нацарапано «Л – шлюха». Надпись нанесли в день убийства – уборщица еще не успела смыть следы известки на полу. Подъезд, где жила Каретина, чистый – ни окурков, ни спичек не валяется. А тут известка! Смысл понятен? В день убийства к Луизе приходил парень, она с ним поговорила минуты три, и он напоследок выплеснул свои чувства на стену. Этот парень живет с ней в одном доме или даже в одном подъезде. Иван, ты должен установить его.
– Вот так поручение! – озадачился Горбунов. – С чего ты решил, что он живет с ней в одном доме, а не в соседнем микрорайоне?
– Чистяков утверждает, что Луиза отсутствовала минуты две-три. То есть разговор у них был коротким: «Ты согласна дружить?» – «Нет» или «У меня родители внезапно уехали. Пошли ко мне!» – «Нет». Это разговор без продолжения. Если бы парень пришел «наводить мосты», он бы так быстро Луизу не отпустил, силой удержал бы ее в подъезде. А тут раз-два и разошлись. Теперь поставьте себя на место этого парня. Если бы он жил в соседнем доме, ему пришлось бы одеваться – на улице-то холодно – зима! На сборы нужно время, значит, это обдуманный поступок, который двумя словами не закончится. По надписи в подъезде и скоротечности встречи я делаю вывод, что некий паренек после демонстрации пришел домой, выпил и решил расставить точки над i. Обулся, добежал до соседнего подъезда, получил отказ, нацарапал ключами от квартиры надпись на стене и вернулся домой. Даже если моя версия ошибочна, ее надо проверить.
– Сделаю, – пообещал Горбунов.
– Теперь задача тебе, Айдар. В мединституте, в поликлинике или у черта на куличках узнай, в каком виде и где можно достать чистый морфин. Лично мне ничего, кроме ампул, на ум не приходит.
Отправив коллег работать, я позвонил Садыкову:
– Как успехи? Раскрыл Каретину? Нет еще? Странно, я думал, что убийца уже у тебя в кабинете сидит, показания дает. Федя, достань мне фотографии всех участников застолья. Где ты их возьмешь? Странный вопрос. Хочешь, я у начальника ОУР города спрошу, и он тебе подскажет, где фотки можно взять? Сам достанешь? Буду ждать.
Не успел я положить трубку, как в кабинет вошла Рита Самородова, секретарь комсомольской организации нашего РОВД.
– Андрей, надо подписать письмо в поддержку курса партии на искоренение пьянства и алкоголизма. Вот здесь подпись поставь, – она протянула мне ведомость, похожую на зарплатную.
– Не буду, – твердо заявил я. – Я считаю антиалкогольную политику в том виде, в каком ее проводят сейчас, ошибочной. Километровые очереди в винно-водочные магазины – это издевательство над народом.
– Андрей, о чем ты говоришь! Как может быть антиалкогольная программа партии ошибочной? Ты что, хочешь, чтобы народ продолжал спиваться, как в брежневские времена?
– Рита, а почему мы с тобой при Брежневе не спились? Кому надо, тот всегда спиртное найдет: бражку будет ставить, из клея «БФ» спирт добывать. А кто меру знает, тот каждый день причащаться не будет. Скажешь, не так?
– Подписывай письмо, – сухо, почти официально, сказала она.
– Не буду. Я считаю, что трудовой человек имеет право вечером в пятницу купить бутылку и выпить с друзьями или в кругу семьи.
– Лаптев, ты еще из комсомола не вышел. Ты еще год будешь в нашей организации на учете состоять, так что не своевольничай, делай, как все!
– Рита, тебе надо – ты и подписывай! Поставь за меня закорючку, и делу конец.
– Лаптев, – от комсорга отдела повеяло арктическим холодом, словно она решила насмерть заморозить меня, как Снежная королева мальчика Кая, – или ты подпишешь письмо, или я поставлю на бюро райкома вопрос о твоем антиправительственном поведении.
Я взял ведомость и нарисовал в графе напротив своей фамилии частокол изломанных линий, которые ни один здравомыслящий человек за подпись не примет.
– Вот видишь, как все просто, – похвалила Самородова. – Стоило выпендриваться, вольнодумца из себя строить? Партия всегда права. Или ты не согласен? Лаптев, ты что ухмыляешься?
– Рита, в школе я подписывал письмо американскому президенту в защиту Леонарда Пелтиера. Представь, я до сих пор не знаю, кто этот человек, что он совершил и как сложилась его дальнейшая судьба. Одно я знаю точно: если бы советники Джимми Картера шепнули ему, что вместо меня письмо в поддержку Леонарда Пелтиера подписала моя классная руководительница, то Картер на меня бы не обиделся.
– Что? Я ничего не поняла. При чем тут американский президент?
– Рита, иди, подписи собирай. Мне работать надо. Ко мне сейчас свидетель придет.
Самородова недовольно фыркнула и вышла из кабинета. Я посмотрел ей вслед и представил, как сидит за праздничным столом Генеральный секретарь ЦК КПСС с соратниками и друзьями, коньячок попивает, черной икрой закусывает.
– Михаил Сергеевич, – обращается к нему кто-то из обслуживающего персонала, – тут для вас письмо. Народ просит послабление со спиртным сделать, дополнительные винно-водочные отделы в магазинах открыть.
– Ни в коем случае! – грозит пальцем Горбачев. – Народ должен работать, на митинги ходить, в общественной жизни участвовать, а не пьянствовать целыми днями. Спиртное еще никого до добра не доводило. Так, товарищи?
– Конечно, так! – единодушно поддерживают главу партии соратники, чокаются бокалами и выпивают за перестройку и новое мышление.