– Перемещаемся согласно купленным билетам! – объявил я.
Марина, Шершнева и Лапшина встали в квадрате, обозначавшем кухню. Веселов, повторяя свой маршрут 7 ноября, зашел в «туалет», постоял и робко спросил:
– В настоящий туалет сходить нельзя?
– Потерпи немного. Закончим первый акт реконструкции, я дам время отдохнуть.
Я прошел в «зал», осмотрел участников реконструкции сквозь невидимые стены.
– Ну что же, продолжим! – объявил я. – Кто у нас следующий?
– Я, – подняла руку Кутикова. – После того, как в зале остались только я и Чистяков, я впрыснула в бокал Луизе сильнодействующее снотворное.
– Ох! – одновременно выдохнули Веселов и Лапшина.
– Обалдеть! – прокомментировал с лежанки Долженко.
– Очень интересный момент, – подбодрил я Кутикову. – Зачем ты это сделала?
– Я хотела усыпить Каретину, дождаться ухода гостей и найти свою фотографию… Про фото рассказывать? – Я кивнул в знак согласия. – В прошлом году Каретина обманом заставила меня раздеться в студии Осмоловского. Пока я стояла обнаженная, Осмоловский меня тайно сфотографировал. Фотография попала в руки Луизы, и она стала шантажировать меня. Говорила, что если я не соглашусь позировать обнаженной, то она размножит это фото и раздаст нашим общим знакомым.
– У Луизы Каретиной большая квартира. Где же ты собиралась найти фотографию?
– Луиза спала бы до глубокой ночи. За это время я обыскала бы всю квартиру, перетрясла бы все книги, под каждую стопку постельного белья заглянула бы.
– Где ты взяла снотворное?
– У меня болела бабушка. Врач выписал ей сильнодействующее средство. Я украла одну ампулу, набрала ее содержимое в шприц, закрыла колпачком и в носке принесла к Каретиной. После того, как впрыснула снотворное в бокал Луизе, я бросила использованный шприц под диван, на котором сидела.
– Я ничего не слышал и не видел, – не дожидаясь напоминания, сказал Чистяков.
По моему знаку эксперт-криминалист принес поднос, на котором было несколько шприцев различной толщины и длины.
– Покажи, какой шприц был у тебя, – велел я.
Кутикова уверенно взяла тонкий шприц, протянула мне. Я повернулся к Горбунову.
– Иван, покажи наш шприц! – попросил я.
Горбунов подал мне точно такой же шприц – тонкий, пластмассовый.
– Итак, Кутикова не врет! – объявил я. – Шприцы, как вы можете видеть, совершенно одинаковые.
– Это вы под диваном нашли? – растерянно спросила Шершнева.
Я сделал вид, что не обратил внимания на ее вопрос.
– Можно, я взгляну? – попросил Чистяков.
Он встал, взял шприцы в руки, сравнил их длину.
– Абсолютно одинаковые, – подтвердил будущий медик.
– Кутикова, что было дальше? – обратился я к Светлане.
– Я бросила шприц под диван, выпрямилась и в отражении стенки увидела тень человека, который наблюдал за мной из коридора.
– Офигеть! – высказал общее мнение Чистяков.
– Кто был этот человек? – требовательно спросил я. – Ты его рассмотрела?
Кутикова выдержала паузу, во время которой у убийцы должно было замереть сердце от страха:
– Я не заметила, кто это был. Я даже не могу сказать, мужчина это был или женщина.
Участники реконструкции, как по команде, облегченно выдохнули.
«Градус напряжения растет!» – с удовлетворением отметил я.
Я в задумчивости прошелся по залу. Размышляя над словами Кутиковой, посмотрел на потолок и увидел на нем решение проблемы.
– Давайте вместе решим, кто бы это мог быть, – предложил я.
– Я в зале был, – тут же отозвался Чистяков.
– Мы тут, за стеной… лежим, – подал голос Долженко.
– Кто у нас остается? – спросил я. – Марина-Луиза отпадает. Она бы наверняка потребовала от Кутиковой объяснений… Лапшина, ты ничего не хочешь нам сказать?
– Я одна из кухни не выходила! – возмутилась Лапшина.
– А кто выходил?
В спортзале повисла тишина. Участники реконструкции на кухне стали с подозрением посматривать друг на друга, но припомнить, кто из них первым вышел в зал, они не смогли.
– Перерыв пять минут! – объявил я. – Юноши идут в туалет с Горбуновым, девушки – с Мариной. По пути никому не переговариваться, ход реконструкции не обсуждать.
– Нам тоже можно идти? – спросил все еще лежащий на матах Долженко.
– Если вы закончили, тогда конечно, – разрешил я.
Елена Чистякова вскочила с «кровати», одернула блузку, вышла из «комнаты», посмотрела на меня, повернулась к Долженко и сказала, не скрывая презрения:
– Ну и сволочь же ты! Закончим в клоунов играть, ко мне больше близко не подходи – глаза выцарапаю.
Во время перерыва следователь спросил:
– Как вам удалось изъять шприц у Каретиной? Я с этой сволочью пять минут не могу спокойно поговорить, а вы у нее обыск сделали?
– Какой обыск? – удивился я. – Ты это о чем? О шприце? Кто сказал, что он из квартиры Каретиной?
– Как же так? Ты же сам только что…
– Погоди! – перебил я Меринова. – Я сказал, что у меня есть точно такой же шприц, как тот, на который указала Кутикова. Я ни слова не сказал, где его взял. Про диван – это вы уже сами додумали.
– Так и было, – подтвердил криминалист. – Я еще подумал: «Девчонка спросила, а Андрей, вместо того чтобы эффектно подтвердить ее предположение, вообще отвечать не стал».
– Жульничество какое-то, – недовольно пробурчал следователь. – Мне как эту путаницу в протокол заносить, не подскажешь?
– Из нескольких шприцев Кутикова уверенно выбрала шприц под номером «три». Этот шприц куплен для реконструкции в аптеке и должен фигурировать как вещественное доказательство, а про мой шприц ничего указывать не надо.
Следователь спрятал в папку исписанный лист протокола следственного действия, быстро заполнил новый, подозвал понятых – парня и девушку, студентов юридического факультета нашего университета. Они, не читая, поставили подписи и отошли в сторону. Для студентов моя реконструкция была увлекательным спектаклем, и они жаждали продолжения. Ради такого действия студенты подписали бы любой протокол, даже написанный на китайском языке, иероглифами сверху вниз, в столбик.
Вторую часть реконструкции начали вновь в «зале». «Гости» и «хозяйка» расселись на табуретах вокруг мата, по моей команде «выпили».
– Марина, как ты себя чувствуешь? – спросил я.
– Засыпаю, – ответила девушка. – Глаза слипаются, не могу больше за столом сидеть.
Шершнева встала, подошла к «хозяйке»:
– Пошли, Лу, полежишь немного.
Наша сотрудница и Шершнева прошли в «спальню», где Марина легла на маты. Валя вернулась в «зал».
– Света, какая же ты дрянь! – бросила она, проходя мимо Кутиковой.
– Сама не лучше, – огрызнулась Света.
– Стоп! – скомандовал я. – У вас еще будет время обменяться мнениями. Что у нас дальше?
– Я и Веселов пошли поговорить в комнату Луизы, – подала голос Лапшина.
– Идите, – разрешил я.
– Да ничего такого там не было, – пресекла возможные намеки Татьяна. – Мы зашли, поговорили и вышли.
Лапшина и Веселов встали около стопки матов. Татьяна с надеждой посмотрела на меня. Она, как ни странно, искала у меня поддержки. В ее взгляде я прочитал: «Пожалуйста, не надо меня позорить. Вы же с моим дядей в одном коллективе работаете».
– Веселов! «Тумбочка» ждет! – напомнил я.
– В комнате Луизы Лапшина предложила обворовать Каретину, – словно спохватившись, начал оправдываться Веселов. – Я отказался, тогда она сама полезла в тумбочку.
– Он врет! – взвизгнула Татьяна. – Никуда я не залазила!
– Стоп! – потребовал я. – Отойдите друг от друга на пару шагов, а то, не ровен час, подеретесь. Кричать во время реконструкции не надо. Правду мы выясним другим способом.
Горбунов принес мне заключение судебно-дактилоскопической экспертизы. Я зачитал резолютивную часть:
– «Отпечатки пальцев рук на тумбочке и на коробке из-под чая оставлены Татьяной Лапшиной».
– Это он меня заставил! – не задумываясь, выкрикнула Татьяна. – Он сказал, что на нас никто не подумает…
– Вот шлюха! – вскочила со своего места Чистякова. – Это, значит, я воровка? На меня должны были подумать? Перед вами только мы в комнату Луизы заходили.
– Она так и сказала, – подлил масла в огонь Веселов. – «Нам бояться нечего, Луиза на Ленку подумает».
– Да я тебя! – заверещала Чистякова, рванула к Лапшиной и наверняка вцепилась бы ей в волосы, но Горбунов, бдительно контролировавший обстановку, успел схватить ее за шиворот и вернуть на место.
– Что ты мне? – выкрикнула Татьяна. – На себя посмотри! Проститутка, подстилка! Ты с какого класса с мужиками спишь? С шестого? Или еще в начальной школе начала? А ты, козел, сам предложил обворовать Луизу, а теперь на меня стрелки переводишь?
– Это я – козел? – поразился Веселов. – Ты подругу обворовала, а я виноват? Коли на то пошло, расскажи, куда это золотая цепочка у Москвиной пропала на Новый год? А кто у Осмоловского по карманам пальто шарил на перемене? Я, что ли? Я за тебя, Таня, сидеть не собираюсь.
Лапшина растерялась от новых обвинений и не нашла ничего лучше, как ответить отборным матом, бессвязным и неуместным.
– Стоп! – вновь приказал я. – Лапшина, еще слово, и я велю залепить тебе рот скотчем!
– Сейчас надо залепить, чего ждать-то! – высказался Веселов.
– Ах ты, мразь, – Лапшина подскочила к советчику и влепила ему звонкую пощечину.
Двое оперативников не стали дожидаться указаний, подбежали к разбушевавшейся девушке, схватили ее за руки, оттащили в сторону.
– Последнее предупреждение! – объявил я. – Еще хоть одно слово, и ты, Лапшина, будешь до конца реконструкции прикована наручниками к батарее.
Угроза подействовала на Лапшину. Она села на пол около матов, уткнула лицо в ладони и расплакалась от обиды.
– Господи, куда я попала! – простонала за «столом» Шершнева. – Одна подругу отравила, вторая – обворовала. Что вы за люди такие – пришли в гости, а сами…
– Шершнева! – пригрозил я. – Будешь морально-этические оценки гостям давать – без слов останешься. Будешь жестами объяснять, что делала.