– Все окончено, – успокоил я гостей. – Подходите поближе, сейчас начнется самое интересное.
Подолом платья я вытер палец Чистякова. Будущий медик подул на раненое место, потер палец о палец, заметил выступившую кровь и, как маленький ребенок, сунул палец в рот – зализывать ранку.
– Молодец, тезка! – похвалил я студента. – Заметьте, мужчины по имени Андрей – крепкие парни, ничего не боятся!
– Что такого, – фыркнул Веселов. – Я бы тоже не побоялся.
– Что-то не наблюдал я тебя в числе добровольцев, – усмехнулся я. – И потом, если мой тезка умрет от заражения крови, то это будет несчастный случай, а если бы умер ты, то меня бы обвинили в убийстве ребенка. Но хватит разговоров на отвлеченные темы! У нас остается не так много времени. Смотрим на платье. Вы видите на нем кровь? Нет. На черной материи темная капля крови не видна. Обработаем платье люминолом. Посветим фонариком…
– Светится, – ответил за всех Чистяков.
Немного подумал и добавил:
– Моя кровь светится.
– Вернемся к Марине-Луизе! – Я рукой показал на девушку, которая лежала на матах с ножом в груди. – В тот миг, когда лезвие кортика пронзило грудь Каретиной, на руки убийцы и на его одежду попали капли крови. У убийцы есть два пути избавиться от следов: быстро пройти в ванную и смыть кровь или вытереть ее обо что-то на месте преступления. Выходить из комнаты рискованно, можно столкнуться с кем-то из гостей. Что делать?
Участники реконструкции промолчали. Никто не захотел выступить в роли убийцы.
– Еще раз посмотрим на поверхность платья в свете фонарика. Свечения нет, а мы обработали всю поверхность. Теперь посмотрим, что у нас внутри.
Горбунов вывернул подол платья наружу, эксперт из пульверизатора обрызгал ткань люминолом. Я включил фонарик.
– Кровь! – увидев голубоватое свечение, воскликнул Долженко. – Убийца вытер руки о платье изнутри.
– Обратите внимание, – сказал я. – По прошествии времени следы крови на одежде не исчезают, так как железо, содержащееся в крови, не испаряется и не разлагается.
– Убийца открыл шкаф и вытер руки о подкладку платья? – спросил Веселов. – Не проще было о покрывало вытереть?
– Веселов, да ты, оказывается, неряха! – пошутил я. – Кто же о хозяйское покрывало руки вытирает? О платье надо вытирать, а перед этим сделать вот так!
Я быстрым движением отер ладони рук о наружную поверхность брюк на уровне бедер.
– Сейчас у меня на ладонях нет крови, – пояснил я, – но она осталась на запястьях. Вот эту кровь, с тыльной стороны кисти и запястья, убийца и вытер о платье.
У входа в спортзал у оперативника из группы Садыкова зашипела рация. Я замолчал. В наступившей тишине отчетливо прорезался голос в эфире: «Все входы заблокированы». Свидетели, участвующие в реконструкции, невольно напряглись. Даже те из них, кто не имел к убийству ни малейшего отношения, подумали: «Все, теперь не сбежишь!» Хотя бежать и до сообщения по радиостанции было некуда.
Участники реконструкции стали невольно прислушиваться к радиостанции, но вместо переговоров в эфире раздался топот на лестнице, и в спортзал влетел Далайханов с темным свертком в руках.
– Андрюха! – выпалил он, смутился и тут же исправился: – Андрей Николаевич, я привез!
– Проблем не было?
– Мамаша ее чуть в обморок не грохнулась, а так – все о’кей!
Чистяков, Долженко и Веселов, как по команде, облегченно выдохнули: «Слава богу!» Айдар, не таясь, сказал: «Ее». Значит, убийца – девушка, и они, парни, вне подозрений.
– Разворачивай, – скомандовал я.
Далайханов встряхнул юбку. Эксперт, не дожидаясь команды, обрызгал ткань люминолом.
– Валя, юбочка-то твоя, – ехидно заметила Чистякова.
– Я давно догадался, кто убийца, – мрачно заявил ее брат. – Вначале Шершнева была в блузке навыпуск, а потом заправила ее в юбку. Эта юбка на резинке?
Вместо ответа я направил фонарик на боковую поверхность юбки. Появилось голубоватое свечение.
– Не может быть! – вырвалось у Шершневой. – Я два раза стирала эту юбку, она не может светиться.
– Кровь нельзя удалить без остатка, – прокомментировал свечение эксперт. – Между волокон ткани все равно останутся микрочастицы крови.
– Валентина, – обратился я к Шершневой. – Ничего не хочешь нам рассказать?
– Да, это я убила Каретину! – выкрикнула Шершнева. – Что вы уставились? Из-за нее невиновный парень мог в тюрьму сесть. Я ради него это сделала!
Шершнева показала рукой на опера, изображавшего Павла Волкова.
– Я убила эту тварь и нисколечко не жалею, что сделала это!
– Ты зря убила подругу, – остудил я Шершневу. – Волкову ее смерть ничем не поможет.
– Почему? – опешила Валентина. – Мне сказали…
– Реконструкция окончена! – объявил я.
– Шершнева, – позвал следователь, – подойдите ко мне.
– Почему ее смерть не поможет Паше? – не сдвинулась с места Валентина. – За что его теперь судить, если Луизы нет, она умерла?
– Преступление, совершенное Волковым, было окончено в момент причинения телесных повреждений Каретиной, – объяснил я. – Жива Луиза или нет – для суда над Волковым это не имеет никакого значения.
Шершнева опустилась на пол и завыла, как по покойнику: душераздирающе жалобно, тонко, протяжно.
– Света, что с тобой? – спросила за моей спиной Чистякова.
Я обернулся. У Кутиковой от напряжения пошла носом кровь. Лапшина несколько секунд, не отрываясь, смотрела на нее, потом побледнела и стала заваливаться на стоявшего рядом Долженко. Он успел подхватить девушку и опустить ее на пол.
– Обморок! – догадался эксперт. – Чем бы ее в сознание привести?
– Сейчас сделаем! – ответил Чистяков.
Он сел рядом с девушкой и несколько раз со всей силы ударил ее ладошками по щекам.
– Оригинально, конечно, – оценил я действия Чистякова и пошел на выход.
– Что оригинального? – поинтересовался еле поспевающий за мной Айдар.
– К вечеру у Лапшиной синяки выступят, а к Чистякову не подкопаешься. Красиво за сестру отомстил, ничего не скажешь!
– Сволочи! – истерично закричала опомнившаяся Шершнева. – Вы все – сволочи! Я люблю его…
Продолжения мы не слышали. Оперативник Садыкова закрыл за нами дверь в спортзал.
На улице я спросил Далайханова:
– Ты водку достал? Поехали в отдел. Меня всего трясет после этой реконструкции… Ты, кстати, красиво появился. Натурально так, как будто только что приехал.
– Я вокруг спорткомплекса по морозцу обежал, потом, как стрела, по лестнице промчался. Двери распахнул и чувствую, что задыхаюсь. Курить надо бросать.
– Мне такие глупости тоже иногда на ум приходят.
В райотделе мы выпили, дождались Горбунова, выпили еще. Поздравить нас с удачным окончанием дела зашел Васильев.
– Если бы ты знал, как я рад, что вы наконец-то разделались с Каретиной! – сказал он. – Теперь всеми силами навалитесь на окончание года, а то мы немного отстаем от общегородских показателей.
– Наверстаем, – пообещал я. – Время еще есть.
Вечером, ближе к окончанию рабочего дня, спиртное закончилось, и мы всей компанией нагрянули к Садыкову. В уголовном розыске Центрального РОВД также отмечали успешное окончание дела.
– Садитесь! – пригласил нас к столу Федор.
Мы выпили, обменялись мнениями о реконструкции.
– После вашего отъезда все прошло без сучка без задоринки! – рассказывал Садыков. – Шершнева на допросе у прокурора города подтвердила, что убийство совершила она. Меринов отправил ее в ИВС. Завтра в тюрьму переведут, поближе к любимому. Он, кстати, как?
– Плевал он на Валюшу! – Я припомнил последнюю встречу с Волковым. – Выйдет и не вспомнит о ней. Но к черту любовь! Как с юбкой прокатило?
– Я сгонял на обыск домой к Шершневой, изъял настоящую юбку, отдал следователю. На ней, кстати, кровь не светится. Меринов поворчал, что мы без мухлежа не можем, но потом все оформил правильно: время обыска под реконструкцию подогнал, и теперь комар носа не подточит.
– Вы где кровь для юбки взяли? – спросил заместитель Садыкова.
– Это я на мясокомбинате разжился, – похвалился Айдар. – Кровь бычья, первый сорт! Когда я при начальнике цеха хорошую юбку кровью обрызгал, тот подумал, что я умом тронулся.
– Не проболтается? – забеспокоился Федор.
– Он сосед моей тетки, надежный мужик. Каждый праздник тетку колбасой снабжает.
– Ну, еще по одной! – предложил Садыков. – За удачу!
Мы выпили, и только тут, в Центральном РОВД, я почувствовал, что меня отпустило, руки перестали предательски дрожать.
– Мужики, – признался я, – если бы вы зна- ли, в каком напряжении я пребывал в последние секунды. Когда Шершнева заговорила, у меня камень с души упал. Я даже готов был расцеловать ее. Теперь-то она никуда не денется, а там, в спортзале… Сказала бы Валюша: «Идите, чуваки, на три буквы!», и мы бы пошли. Уперлась бы рогом: «Юбка не моя. Я подругу не убивала», и все, ничегошеньки бы мы не сделали. Доказательств-то прямых нет!
– Забудь про то, что было! – загалдели коллеги. – Пьесу мы разыграли по высшему разряду, и результат просто не мог быть другим. Не может никакой убийца противостоять слаженной работе уголовного розыска.
– За нас! – поднял я тост. – За оперов!
К концу недели руководству райотдела стали известны подробности реконструкции. Малышев долго не раздумывал: вызвал Бирюкова и посоветовал ему найти другое место работы.
– Я не могу позволить, чтобы у меня в коллективе работал человек, чья племянница – воровка. Срок тебе – до Нового года. Не переведешься – уволю к чертовой матери!
– Не сможете, нет такого закона, чтобы за племянницу из органов увольнять, – дерзко ответил участковый. – Племянница – это не дочь и не сын, я за нее не в ответе.
– Вот ты как заговорил, – с угрозой процедил сквозь зубы начальник милиции. – Законы, значит, знаешь?
– Николай Алексеевич! – остановил начальника милиции парторг отдела. – Товарищ Бирюков избрал неправильную линию поведения, и мы его поправим. Валерий Петрович, если до конца года вы не сниметесь с учета в нашей партийной организации, то в начале января я проведу партийное собрание и поставлю перед коммунистами отдела вопрос о вашем членстве в партии.