«Яблоко от яблони недалеко падает, – вспомнил русскую поговорку Джо. – Отец кинул немецких партнеров, сын решил кинуть мать. Римма Витальевна поняла это и решила кинуть сына. Все логично и закономерно. Владеть активами СГТС должен кто-то один. Мать Козодоева надеется, что Ефремов посадит Сергея, и пока тот будет в заточении, она перебросит активы на свои счета. В тот момент, когда они сцепятся, мне надо будет вмешаться и оставить всех русских с носом. Но сделать это можно будет при одном условии – если я буду иметь какое-то отношение к движению активов СГТС. Как это сделать, как проникнуть в святая святых „Сибгазтранссервиса“? Надо подумать. Пока понятно одно – Козодоеву о заговоре знать не стоит. Иначе он перепугается и начнет перестраховываться, во всем искать измену. Пусть пока благоденствует, а я решу, как половчее облегчить его карманы».
Марина заворочалась в полумраке, приподнялась на кровати.
– Сколько времени? – спросила она сонным голосом. – Давай еще полежим. Мне сегодня не на работу, можно отоспаться.
Джо затушил сигариллу в пепельнице, сбросил халат и пошел к девушке.
14
В понедельник Лаптев допрашивал Грязева. Все версии, связанные с личными неприязненными отношениями, тот с ходу отмел.
– У меня нет врагов в быту, – уверенно заявил он. – Нападение на меня связано с моей общественно-политической деятельностью.
– Давайте уточним этот момент, – предложил Лаптев. – Что именно могло спровоцировать нападение?
– Все! Любое мое выступление в горсовете – это вызов врагам народовластия.
– Нет, нет, так дело не пойдет! Мы будем ходить вокруг да около и ни к чему не придем. Постараюсь конкретизировать мой вопрос. Возьмем Ивана Ляхова, поэта и бунтаря.
– Ляхов – политическая проститутка, – не задумываясь, оценил Грязев соратника по борьбе с ельцинским режимом.
– Предположим, что так. Но я веду речь не о его политическом кредо, а о стихах. В каждом своем произведении Ляхов полощет в грязи политических оппонентов. Если бы не цензура, то он бы матом о них писал. Мне как-то попалась на глаза его поэма «Дуракам везде у нас дорога…». Некоторые рифмы в ней кажутся притянутыми за уши. Но если заменить ключевые слова на матерные, то получится очень даже ничего, эмоционально, со смыслом.
– Я его пошлые стишки не читаю, – буркнул Грязев. – Слишком много чести будет.
– Я тоже его не читаю, но если бы мне шепнули, что Ляхов про меня стих написал, то я бы наверняка заинтересовался. Вам понятно, о чем я говорю? Есть Ляхов. Он половину городских чиновников оскорбил и унизил. Если завтра кто-то проломит ему голову, то инициаторов нападения надо будет искать среди героев его стихотворений.
– Я стихи не пишу, – поспешил опровергнуть нарождающуюся версию Грязев.
– Вы с трибуны выступаете. Могли кого-нибудь ненароком обидеть.
– Я всегда сдержан в своих выступлениях.
– Хорошо. Зайдем с другой стороны. Вы прошли в горсовет по партийным спискам?
– По каким же еще? – удивился Грязев. – В 1989 году кандидатов в городской Совет народных депутатов предлагала КПСС.
– Я не слежу за политикой, но, кажется, на тех выборах половину мест в горсовете отдали самовыдвиженцам?
– Они что, не были членами партии? Все в КПСС состояли. Невозможно было занять мало-мальски руководящий пост без партбилета в кармане.
– Разве в горсовете нет депутатов, кто кичится своей беспартийностью?
– Есть, но все они лжецы и политические проститутки. После ельцинского переворота, когда он запретил КПСС, документы первичного учета членов партии были утрачены. Райкомы КПСС закрыты, картотеки неизвестно куда делись. Взять, к примеру, депутата Гуртовенко. При каждом удобном случае он заявляет, что никогда не состоял в КПСС. Но это же вранье! Я точно знаю, что он был членом партии и состоял на учете в Центральном райкоме КПСС. Но как это докажешь? Свой партбилет Гуртовенко спрятал, именная карточка на него не сохранилась.
– Давайте перекинем мостик от КПСС в наши дни. При советской власти депутаты горсовета проводили в жизнь политику партии, а сейчас вы чью волю выражаете?
– Народа. Или вы хотите сказать, что если новых выборов не было, то наше членство в горсовете нелегитимно? Пока новых выборов не будет, депутатский корпус останется прежним. Что бы о нас ни говорили подлецы вроде Ляхова, мы не самозванцы. Нас народ выбрал.
«Народ голосовал за партию, от которой остались рожки да ножки, – подумал Лаптев. – Поименно вас, прошедших по партийным спискам, никто не выбирал».
– Вернемся к «мостику», – предложил Андрей. – Чем сейчас занимается горсовет?
Грязев поперхнулся от такой несусветной глупости. «Что за дела? – подумал он. – Разве есть хоть один человек на свете, кто не знает, чем занимаются депутаты?» Пока Юрий Степанович собирался с мыслями, прикидывая, как бы ему ответить так, чтобы у следователя навсегда отпала охота задавать бестактные вопросы, Лаптев продолжил:
– Городской Совет народных депутатов утверждает бюджет города. Деньги в бюджет выделяет глава области, то есть вы на заседаниях горсовета делите деньги, которые вам выделил представитель ненавистного ельцинского режима. Глава города, получив одобрение бюджета, может перераспределить денежные средства по своему усмотрению. Вам он в финансовом плане не подотчетен. Что вы можете ему сделать? Ничего. Он подчиняется главе области, а тот – президенту.
– Президент – узурпатор, – быстро вставил Грязев.
– Позвольте мне продолжить мысль, – не стал вдаваться в провокационную дискуссию Андрей. – «Глава города – глава области – президент». Вот она, вертикаль власти, куда вы, депутаты, не входите.
– Да почему же не входим… – попытался возразить Грязев.
– Власть – это в первую очередь деньги, – не дал ему договорить Лаптев. – Бюджетом города распоряжается глава администрации, столь высокопарно именующий себя «мэром». Он же распределяет квартиры, утверждает штатное расписание в муниципальных учреждениях, ему подчиняются милиция и прокуратура.
– Прокуратура не подчиняется.
– Если глава города «попросит», прокурор всегда пойдет ему навстречу. Но я не об этом. На мой взгляд, все властные рычаги сосредоточены в городской администрации. А у вас что есть?
– Мы – законодательная власть, – разъяснил непонятливому следователю Грязев. – Мы принимаем местные законы.
– Отлично! – обрадовался Андрей. – Депутаты горсовета единым фронтом выступают против Ельцина и его антинародного режима. Законодательная власть в ваших руках. Отчего бы вам не принять закон о восстановлении советской власти в одном, отдельно взятом городе?
– Как мы восстановим советскую власть? – опешил от неожиданного предложения Грязев.
– Издадите закон, что отныне власть капиталистов в нашем областном центре отменяется, и все будет как раньше, как при Леониде Ильиче Брежневе, например.
– Нас всех в тот же день арестуют и в тюрьму бросят.
– Итак, глобальные вопросы вы не решаете, деньгами не командуете. Что вы, депутаты, в принципе можете?
– Запретить что-нибудь в масштабах города.
Андрей хотел сказать: «Запрещать – много ума не надо», но сдержался.
– Подведем краткий итог, – предложил Лаптев. – В быту у вас врагов нет, в политике, на мой взгляд, тоже. Вы человек, безусловно, публичный, ваша фамилия на слуху. Но спроси кого: «Что депутат Грязев предложил изменить в жизни города?» – никто не ответит. К сожалению, вы, депутаты, отдалились от народа. Вы варитесь в собственном соку. Простым гражданам неведомо, что происходит на сессиях горсовета и какие вопросы вы обсуждаете.
– Тут вы не правы! – повеселел Грязев. – В январе мы проведем митинг против политического терроризма. Посмотрите, сколько народу мы на площадь выведем.
– На мой взгляд, январь – не самый удачный месяц для уличных мероприятий.
– На мороз намекаете?
– Отнюдь! Сибиряки – народ морозоустойчивый, но в январе 1905 года уже были некие события, оставившие о себе не самые лучшие воспоминания.
– «Кровавое воскресенье»… – догадался Грязев. – Спасибо за подсказку. Мы проведем митинг в субботу.
По окончании допроса Грязев доверительно сообщил:
– Не думайте, что мы, депутаты горсовета, самоустранились от решения политических вопросов. Как говорится, поперек батьки в пекло не лезь! Руслан Имранович, когда был у нас с визитом, так и сказал: «Ждите. Скоро в Москве грянут такие события, что узурпатор из кремлевских палат переедет в палаты каменные, с решетками на окнах». Но только: тсс! – Грязев заговорщицки приставил палец к губам. – Я вам ничего такого не говорил.
Пока Лаптев допрашивал народного избранника, в УВД вернулся Киселев. Вихрем пролетев по лестнице на третий этаж, он ворвался в кабинет Ефремова.
– Нашел! – радостно сообщил молодой оперативник. – Все выходные в Центральном РОВД просидел, но нашел.
– Эка невидаль – в выходные с работы не уходить! – остудил его пыл Игорь. – Докладывай, что установил?
– Кайгородову на улице избивали и грабили дважды. Оба раза в январе 1990 года.
– Уголовные дела возбуждали?
– Нет. В первый раз в возбуждении отказали, так как у нее ничего не похитили. Я посмотрел этот материал, там явный мухлеж. Даже невооруженным глазом видно, что объяснение Кайгородовой переписали, а ее подпись подделали. Во второй раз отказали по незначительности. С нее шапку сорвали, но дежурный опер написал, что шапка материальной ценности не представляет.
– Январь месяц, – объяснил Ефремов. – Если процент раскрываемости по грабежам с самого начала года упустишь, то потом до самой весны не наверстаешь. Прокурор, когда проверял материал, замечаний не сделал?
– В самом начале каждого отказного справка приложена, что Кайгородова – наркоманка, состоит на учете в наркологическом диспансере.
– Понятно. У наркоманов – семь пятниц на неделе. Их показания всегда подвергают сомнению – мало ли чего человеку под «кайфом» привидится? Какие телесные по