Еще одно малозначительное происшествие ко мне прямого отношения не имело. Игорь Андреев давно стал позволять себе появляться в райотделе в нетрезвом виде. Во вторник вечером он, пьяный, попался Николаенко и был отстранен от несения службы.
В среду утром на трассе по направлению к Новосибирску насмерть разбился в дорожно-транспортном происшествии председатель областного совета профсоюзов семидесятилетний Владимир Маслов. Об этом дорожном происшествии я узнал в четверг, но никакого значения ему не придал. А зря! Уже утром в пятницу меня вызвали в отдел кадров и объявили, что горисполком пересмотрел свое предыдущее решение и признал меня не нуждающимся в получении отдельного жилья.
— Что это означает? — спросил я, рассматривая копию постановления.
— Это значит, — ответил кадровик, — что квартиру ты получишь в общем порядке, то есть тогда, когда ты будешь женат и у тебя будет как минимум один ребенок. Для начала я советую тебе встать в очередь на получение комнаты гостиничного типа.
— Да я уже стою в этой очереди, дай бог памяти, сто двадцатым, что ли. Я получу гостинку по общему списку лет через пять, не меньше.
— Если женишься и у тебя родится ребенок, то мы передвинем тебя в середину списка, а пока, — кадровик развел руками, — извини, дружок, твой блат не сработал!
Из отдела кадров я вышел в прострации, которая быстро сменилась яростной ненавистью к Журбиной: «Обманула, сволочь! Как слепого щенка, вокруг пальца обвела! Я-то, простофиля, ей поверил, а она, оказывается, тварь тварью. Встретил бы, убил на месте! Что я теперь в общаге скажу? Какой изгиб синусоиды! Из князи — в грязи! Мать его, кто меня только за язык дернул этой квартирой похваляться!»
Вернувшись к себе, я забросил всю работу и стал названивать в поисках Журбиной по всем известным мне телефонам. Я даже дозвонился до «Изумрудного леса» и дома отдыха «Журавли». Валентины Павловны нигде не было, и никто не мог объяснить, куда она делась.
В отчаянии я хотел напиться, не дожидаясь конца рабочего дня, и, наверное, так бы поступил, но меня вызвал к себе Николаенко. Едва войдя к нему в кабинет, я отбросил все личные проблемы и стал осторожным, как человек, встретивший на узкой лесной тропинке ядовитую змею — за приставным столиком возле полковника сидел уже знакомый мне контрразведчик, наш куратор от КГБ.
— Садись, Лаптев. — Николаенко небрежным жестом указал мне на место у стены напротив чекиста. — Как работа, как успехи?
— Все в порядке, товарищ полковник. Процент нераскрытых преступлений на моем участке на сегодняшний день ниже, чем по районному отделу в целом.
— Как на личном фронте? — перебирая бумаги на столе, поинтересовался Евгений Павлович.
— На личном фронте — никак. Я холост и жениться в ближайшее время не собираюсь.
— Хорошо, — вступил в беседу чекист. — Поговорим о делах более серьезных, чем раскрытие кражи трусов с бельевой веревки. Где Журбина?
И контрразведчик, и полковник одновременно посмотрели на меня. Я совершенно невозмутимым тоном ответил:
— Какая Журбина? Валентина Павловна? Откуда же мне знать, где она? Я не друг и не приятель ей, не родственник и не сосед по дому. Я не имею ни малейшего понятия, где она сейчас может находиться.
— Но-но, не надо прибедняться! — повысил голос чекист. — Не далее как в прошедшую субботу ты приезжал на встречу с ней в дом отдыха «Журавли». О чем вы говорили?
— В основном о животных: о белках, о хамелеонах. Журбина вспоминала свою комсомольскую юность, неудачное замужество. — Я посмотрел на Николаенко.
Он был спокоен. Да и как иначе! Столько лет прошло с момента убийства Ивана Журбина, столько воды утекло, столько объяснений он дал, что в любой ситуации останется невозмутимым, как захваченный в плен индеец Виннету.
— Андрей Николаевич, — продолжил чекист, — давайте договоримся, что свое остроумие вы будете проявлять в другом месте. Вы обсуждали с Журбиной ваши служебные дела?
— Нет, конечно. Что я буду с ней обсуждать? Как мне преступления раскрывать?
— Про убийство Лебедевой вы с ней говорили? — Николаенко отодвинул бумаги в сторону, давая понять, что теперь он подключится к беседе в полную силу.
— Про какую Лебедеву? — удивился чекист. — Это та, что с Вьюгиным? А что ее убийство обсуждать, если оно давно раскрыто?
— Лаптев считает иначе, — усмехнулся Николаенко. — Что ты там Журбиной наплел о следах пороха на кителе Вьюгина?
— Я не наплел, я и вам могу это повторить…
— Стоп! — оборвал нас контрразведчик. — Вы не собрались ли диспутировать о преступлении, которое списано в архив? Вдвоем останетесь, поговорите на эту тему, а я не собираюсь тут всякую чушь выслушивать. Меня Журбина интересует. Она не говорила тебе, что желает переехать в другой город?
— Клянусь комсомольским билетом, о том, что она исчезла, я слышу от вас в первый раз. Я еще раз повторюсь, что у меня с Журбиной шапочное знакомство. Я не друг ей, чтобы она меня посвящала в свои планы. Вы сами подумайте, сколько Журбиной лет и сколько мне. Что между нами может быть общего?
— Однако зачем-то ты к ней приехал? — наседал чекист.
— На похоронах Вьюгина Журбина пригласила меня в дом отдыха поговорить об одном серьезном деле. Я приехал. Валентина Павловна мне рассказала, что Лена Лебедева, когда работала у нее в «Изумрудном лесу», украла деньги. Год назад украла, не меньше. Я посоветовал ей обратиться с заявлением в отдел милиции по месту кражи. И еще. Я сказал Журбиной, что дело дохлое, никто эту кражу расследовать не будет, так как подозреваемая мертва. Вот и весь разговор.
— Востриков дал показания, что ты с Журбиной и на другие темы говорил.
— Кто такой Востриков?
— Валерий Викторович, — уточнил Николаенко. — Плешивый такой тип, с животом. Он у Журбиной в холуях ходил: и личным шофером был, и мальчиком на побегушках.
— А, это тот мужик, которого она Валериком называла? — «догадался» я. — Сделайте мне с этим Востриковым очную ставку, пусть напомнит, о чем я еще с Журбиной говорил.
— И все-таки! Андрей Николаевич, надо вспомнить содержание вашего разговора с Журбиной. Я не буду от вас скрывать, у органов государственной безопасности накопилось к гражданке Журбиной много вопросов, но допросить мы ее никак не можем, потому что она исчезла в неизвестном направлении. Давайте вернемся к прошлой субботе. Что вам рассказывала Журбина?
— Я, честно говоря, не думаю, что смогу вам помочь в розыске Валентины Павловны, но наш разговор передам максимально дословно. Журбина мне говорит, что с годами у семейных пар начинаются проблемы в интимной жизни, и они начинают экспериментировать и пускаются во все тяжкие…
— Стоп! — вновь прервал меня контрразведчик. — Ты что, хочешь сказать, что шестидесятилетняя старуха стала с тобой «сальные» разговоры вести?
— Ей не шестьдесят лет, а пятьдесят шесть, — возразил я.
— Откуда ты знаешь, сколько ей лет? — вмешался Николаенко. Он хотел поймать меня на неточностях, на мелочах и выставить перед чекистом лгуном.
— Журбина сама сказала, сколько ей лет. Она мне говорит: «Я женщина еще ничего! Посмотри, какие у меня ноги ровные, как у молодухи». А потом она намекает мне, что, мол, отошлем Валерика, сами поднимемся наверх и расслабимся по полной программе.
— Журбина совращала тебя? — засомневался Николаенко.
— Ну да, а что такого? Она же женщина. Вдова.
Контрразведчик нехорошо ухмыльнулся.
— Я вижу, Евгений Николаевич, в вашем подразделении работа с молодыми специалистами находится в полном запустении. Это надо додуматься, такую чушь нести! Журбина ему в матери годится, а он о ее ногах рассуждает!
— Я только начал руководить Заводским отделом, — стал оправдываться Николаенко. — Дайте время, я наведу здесь порядок.
— Подведем итог. — Чекист отбил кончиками пальцев дробь по столу, откинулся на спинку стула. — Краткое содержание вашей беседы.
— Я приехал. Журбина была в беседке. Мы поговорили об убийстве Лебедевой, о совершенной ею краже, о белках, о хамелеонах, о мимикрии. Потом мы вернулись в дом отдыха, выпили. Журбина стала рассказывать о своей юности, о том, какой разврат был у них в студенческом общежитии. Потом она перешла на тему половых проблем у людей старшего возраста и стала мне намекать, что нам надо остаться вдвоем. Потом пришел какой-то мужик и предложил нас довезти до города. Я не хотел оставаться с пьяной Журбиной один на один и первым вышел к машине. На этом все. После субботы я Валентину Павловну не видел, ничего о ней не слышал и где она может находиться — не знаю.
— Андрей Николаевич, — контрразведчик достал сигареты, что означало окончание беседы, — я думаю, что не надо лишний раз вам повторять, к чему может привести утаивание сведений от органов государственной безопасности? Вы все нам рассказали? Тогда я вас не задерживаю.
Я встал, пошел к двери.
— Вот телефон, — на выходе остановил меня чекист. — Если Журбина объявится, немедленно позвони. Если хоть что-то узнаешь о ней, звони в любое время дня и ночи.
— Могу я узнать, что она сделала? — Я вернулся, забрал листочек с телефонным номером.
— Ничего не сделала. — Комитетчик чиркнул спичкой, закурил. — О нашем разговоре никому ни слова. Если проболтаешься, пеняй на себя. Мы, чекисты, болтунам быстро язык укорачиваем.
«Ну и дела! — подумал я, выйдя от начальника РОВД. — Валерик-то, оказывается, на Журбину какие-то показания дал, но про мою квартиру ни словом не обмолвился. Интересно, что натворила Валентина Павловна? Жива ли она? Куда она могла исчезнуть? И почему ее разыскивает КГБ, а не милиция?»
Внезапно меня озарило. Все события взаимосвязаны: смерть председателя облсовпрофа, исчезновение Журбиной, отказ в предоставлении мне квартиры и допрос Валерика. Все это — звенья одной цепи. Только не понять, где у нее начало и куда она ведет.
«Ай да синусоида! — восхитился я. — Как она коварно изогнулась, что всех по голове огрела: и меня, и Журбину, и белку в доме отдыха. Останется теперь белочка без орешков, некому ее будет подкармливать».