Туман. Туман. Туман. Туман и дурман.
А потом…
Потом я услышал мерный цокот каблуков, медленно приближающийся ко мне, и с невероятным усилием воли приподнял веки. Ей-богу, мне это стоило почти стольких же усилий, сколько Вию в недавнем страшенном птушковском фильме…
Когда глаза мои открылись, цокот уже прекратился. Перед самым своим лицом я увидел стройную ножку в чулке и в туфле на остром каблуке.
Носок этой туфли ткнулся мне в бок. Я застонал.
— Ну слава богу, — услышал я чей-то голос. — Живой, курилка!
Я прошевелил губами два слога, но не услышал, что произнес их. Я понял, что у меня не получилось.
Туфля в нетерпеливом раздумье застучала носком об пол. Затем куда-то удалилась со своей левой — или правой — товаркой, а я вновь бессильно зажмурился.
Но через мгновение уже широко распахнул глаза, полувскочил и крикнул:
— Ай! Это что?
— Это я, — услышал я насмешливо-пренебрежительно-ласковый голос. — Вера.
Я запрокинул голову и ударился затылком о холодильник. От этого удара голова опять безвольно свесилась вниз. Вышло так, что я кивнул.
— Мне повторить? — насмешливо спросила Вера — и, не дожидаясь ответа, вновь удалилась. Я понял, что не вынесу второго ушата холодной воды, и резво вскочил на ноги.
Я с радостью отдался (допустимо ли здесь это словцо?) в заботливые Верины руки, хотя и делал вид, что мне в тягость ее слушаться. На самом деле мне именно это сейчас и надо было. Забыться, отключить сознание, память, чувства, полностью подчиниться чужой воле.
Через полчаса я вышел из ванной — чистый, побрившийся, обернувшийся махровым полотенцем. Вера немедленно кинула мне комплект чистой одежды, извлеченной из шкафа.
Я стыдливо удалился обратно в ванную — и только когда вышел вторично, обнаружил, что квартира сияет такой чистотой, какой не сияла еще, кажется, никогда. Ну да, Вера же впервые у меня дома, а без нее такое чудо было бы невозможно.
Лишь шеренга бутылок под кухонным столом напоминала о том, что здесь вообще-то живет натуральный забулдыга. В остальном все вокруг идеально. Нельзя было даже догадаться, что тут обитает заядлый курильщик.
Я выдвинул ящик стола. Прекрасно, пачка еще есть. Дрожащей рукой я схватил ее, еще раз огляделся по сторонам — и наконец нашел, чем возмутиться:
— А где пепельница?
— На балконе, — ответила Вера. — Хватит уже коптить квартиру.
— Мне теперь все равно, — с усилием заворочал я языком. — Копти не копти…
— Нет, тебе не должно быть все равно! — резко оборвала меня Вера. — Ты еще не закончил фильм. И люди тебя ждут.
— Я про сигареты, — пояснил я. — И про квартиру.
— Ну я вижу, ты успокоился, — оценивающе посмотрела на меня Вера.
— Успокоился на предмет чего? — напряженно спросил я.
— Сам знаешь, — отвечала Вера. И поспешно добавила: — Значит, сейчас же едем на «Мосфильм»!
— Нет, — помотал я головой. — Я еще должен… — Тут я замолк. А что я действительно должен? И даже не то что должен — а что я еще могу?..
— Знаю, знаю, — перебила Вера. — Принять ванну, выпить чашку кофе. Это ты хотел сказать?
— Ванну я уже принял, — пожал я плечами. — А кофе…
— Да это же из комедии Гайдая! — закатила глаза Вера. — Мы с тобой вместе смотрели, помнишь?
— Не помню, — снова покачал я головой.
— На студии, на худсовете…
— Так когда это было? — протянул я.
— Недавно. В этом году, — напомнила Вера.
— В этом году, — тупо повторил я. — Да-да, — добавил я после паузы. — В этом году. И в прошлой жизни.
53
В этот же день я уже находился в своем кабинете на «Мосфильме». Непонятно только, зачем надо было сюда ехать, если я все равно допоздна просидел на месте и проговорил с Верой. Это можно было сделать и дома.
Да нет, конечно, правильно, что я здесь. Дома все напоминало о ней…
А тут? Будто тут что-то о ней не напоминает…
О ней напоминает все. О ней напоминаю я сам. Сам себе. И от этого никуда не спрятаться. Разве что покончить с собой… А может, и Варя — и она тоже…
Я регулярно проваливался в эти размышления, но Вера с завидной настойчивостью извлекала меня обратно — в свой мир якобы живых. А о каких живых может идти речь, если самое живое на свете существо… больше неживое?
— Ты меня слышишь? — вновь щелкала у меня перед лицом пальцами Вера. Меня это неимоверно раздражало, но не хватало ни сил, ни воли попросить ее так не делать.
— Слышу, — покорно, гулко, словно заученно, тянул я.
А Вера по десять раз повторяла одно и то же:
— Пока люди не разбежались, нам надо закончить фильм.
— Куда разбежались? — спрашивал я, потому что действительно не понимал. Не соображал и недоумевал. Но Вера, вопреки своему имени, никак не могла поверить, что это я искренне, а не нарочно.
— Перестань, пожалуйста, перестань, — умоляла она. — Будь человеком.
— Человеком, — повторял я. — Каким человеком? Зачем?.. Не хочу.
Вера поджимала губы и вставала. Делала несколько кругов перед моим лицом — и вновь садилась напротив меня.
— Аркадий, соберись. — Вера пристально смотрела мне в глаза. — Нам осталось не так много. Ты сможешь. Справишься.
Она гладила меня по голове, трепала по щеке, поминутно хватала за плечи. При других обстоятельствах я бы этого не потерпел. Но теперь мне было все равно. И она как будто этим пользовалась.
Через несколько часов ее усилий я наконец перестал отвечать ей невпопад — и она возликовала.
— Ну вот и славно, вот и молодец, — сюсюкала она, как с ребенком. — Так, значит, мы взяли себя в руки. Да? Я думаю, уже завтра сможем продолжить. Да?
Тут я наконец осознал, какое дьявольское умолчание, чертовское противоречие сквозило во всех ее словах.
— Продолжить, — повторил я. На сей раз не безвольно, а с нажимом, тяжело, даже злобно. Вера сразу осеклась и замолчала. — И кого же мы будем, — цедил и чеканил я слова с таким видом, словно плевал ей в лицо, — теперь снимать, скажи-ка мне на милость?
— Пока что сцены без героинь, — растерянно пролепетала Вера.
— «Пока что», — язвительно передразнил я. — А потом — что?
На Веру внезапно нахлынула скромность. Она опустила глаза, стала стыдливо одергивать платье — и бормотать:
— Да, я понимаю… Это тяжело… Но… Ведь другого выхода нет… Поэтому придется…
— Что придется? — сверлил я ее взглядом. Она явно представляла себе этот мой взгляд и по-прежнему не решалась поднять на меня глаза.
— Придется… искать замену, — тяжело вздохнула Вера, показывая, что она, мол, тоже сожалеет, что все так вышло. Знаем мы эти сожаления…
Впрочем, работа для нее превыше всего, поскольку ничего другого у нее в жизни и нет. А обо всем, что отрицательно сказывается на работе, она действительно сожалеет. Больше, чем кто-либо еще на студии.
С каким-то садистским (или все-таки мазохистским?) упорством я продолжал вынуждать Веру сказать все до конца. Она небось рассчитывала, что я не стану этого делать и соглашусь играть с ней в это мерзкое умолчание…
— Итак, кому же искать замену? — не спросил, а уже буквально прошипел я.
— Варваре Армагеровой, — решительно ответила Вера и наконец подняла на меня глаза.
А я в ярости вскочил со стула.
54
— А ну-ка успокойся! — прикрикнула на меня Вера. Сама она в ответ на мое резкое действие не пошевелила ни одним мускулом.
Как ни странно, я ей подчинился. Тут же снова присел на стул и спрятал лицо в ладонях.
— Аркадий. — Вера немедленно вернулась к тихому и ласковому тону. — Давай подумаем… Ты же не против подумать, порассуждать?.. Просто подумать — и все… Пока что… Ведь ты же не против?
Только для того чтобы поскорее закончить эту пытку, я коротко кивнул. Вера расценила это как величайшую свою победу за сегодня:
— Вот молодец! Правильно, правильно, все правильно… Так ты послушай, что я придумала: может, возьмешь на своих героинь сестер Вертинских? Они никогда еще не играли вместе — успех будет обеспечен!
Я поднял на Веру тяжелый взгляд. Она и глазом не моргнула.
— И кто сыграет кого? — металлическим голосом спросил я.
— Я думаю, Марианна — Машу, — отвечала Вера. — А Анастасия — Дашу.
— Чудно, — саркастически сказал я. — А, может, наоборот?
— Можно и наоборот, — пожала плечами Вера. — Если у тебя одна актриса играла две роли, то уж такие две актрисы…
Я не понимал, намеренно или нет Вера говорила о Варе с таким пренебрежением. В любом случае она, Вера, чрезвычайно упала в моих глазах. Если намеренно, то она — бесчувственная стерва (это, впрочем, многие в ней подозревали, хотя я всегда протестовал против подобных мнений). Если же нет, она — дура (но тогда, видимо, умело скрывает это).
— Послушай, я тебя правильно понял? — сквозь зубы спросил я. — Ты предлагаешь переснимать все заново?
Вера опять нарочито (нарочито ли?) небрежно дернула плечами:
— Можешь ничего не переснимать, а смонтировать из того, что есть. Но тогда из фильма получится еще большая каша, чем из сценария. Мы же не сняли многие ключевые моменты. Положим, кое-где можно снять со спины дублершу, кое-где вклеить что-то из забракованных дублей… Но получится нелепая поделка… Так что я бы на твоем месте… Извини, но я скажу прямо: взяла бы другую актрису. А лучше — двух. И начала бы все заново, да.
— Может, ты и сядешь на мое место? — устало спросил я. Ей-богу, скажи она «да», я бы обрадовался — и с легким сердцем отправился бы домой: продолжать погружаться в алкогольную бездну.
Но Вера, ко всему прочему, оказалась еще и трусихой. На секунду она, казалось, задумалась о перспективе стать полноценной режиссеркой, но тут же встряхнула головой и отреклась от столь заманчивого предложения, за которое иные отдали бы полжизни.
— Нет-нет. — Она даже отрицательно потрясла ладонью. — Что это за разговоры, Аркадий? Ты режиссер, ты все знаешь — ты почти все уже и снял. А теперь осталась самая малость. Теперь легче будет. Теперь ты знаешь, как именно переснимать. Да тут и за пару недель можно управиться!