А в том, что Волнистый не мог ее убить?
Тоже не мог… Хотя… Может, это получилось как-то нечаянно… Волнистый как-то узнал обо мне или просто заподозрил, они поссорились и…
О боже! Но тогда получается, что я все-таки виноват. Косвенно, но повинен в этом кошмаре.
Вари больше нет… из-за меня.
Да, наконец я честно в этом признался. Пусть и только самому себе.
83
Как только я объявил, что на сегодня все, Валя куда-то моментально испарилась. Я подождал, пока освободится павильон, но она так и не вернулась.
«Наверное, пошла в общежитие… или где она там живет», — пожал я плечами и пошел в свой кабинет.
Закурив у себя за столом, я задумался. Мы провели вместе только несколько дней — а я уже к ней так привязался, что…
Да не к ней, не к ней! Ты привязался к Варе. А Валя… она просто единственная, кто ее может заменить. Хотя все равно суррогат. Подделка. Федот, да не тот. Валя — а не Варя.
И тем не менее уже и без этого суррогата я моментально начинаю задыхаться, как рыба, выброшенная на берег…
Ну так что теперь? Привязать ее к себе? У нее учеба вообще-то. Она и так ее прогуливает из-за этих съемок…
А может, и впрямь отговорить ее учиться на актрису? Пусть снимется в моем фильме — и все. Пойдет учиться куда-нибудь еще.
Однако мне ведь не этого хочется. Мне хочется, чтобы она всегда была рядом. Круглосуточно.
Просто смешно. Ты ее знаешь — всего ничего. И потом с ее характером…
Неважно, неважно — важно, что она точно такая же, как Варя. А Варя… Варя — это святое.
Но, может, и к Варе у меня нет и не было такой уж любви?..
Нет-нет, она была, есть, она остается. Я люблю Варю. И всегда буду любить.
А Валю?
За неимением лучшего — тоже.
За неимением… Звучит просто мерзко.
Зачем я вообще обманываю самого себя? Я на грани самоубийства — вот в чем дело. Если по правде. Я уже начинаю уверять себя в том, что Варя погибла из-за меня. И если я поверю в это целиком, то мне действительно не останется ничего, кроме как наложить на себя руки.
А Валя — это просто зацепка. Последнее, за что я могу зацепиться, чтобы не умереть. Или перед тем, как умереть.
Что же мне это все напоминает?.. Ах да, историю Маяковского. Любимый поэт, как-никак.
Он тоже любил замужнюю. Но не смог быть с ней вместе. Потому что она не хотела. Это не то же самое, как если бы она умерла, но… в каком-то смысле, может быть, даже и хуже.
Да ведь и у меня с Варей все шло к тому, что она сделала бы твердый выбор не в мою пользу. «Но я другому отдана — и буду век ему верна»… И я бы в итоге страдал точно так же. Или даже еще больше.
Да нет, о чем я?! Конечно, не больше, а меньше! У меня же к ней была (и есть) настоящая, совсем не эгоистическая любовь. Ее интересы всегда были превыше моих…
Но возвращаясь к Маяковскому: его ситуация все-таки очень близка к моей. Он тоже пытался ухватиться за последнюю соломинку. И таковая тоже была актрисой. Полонская. Вероника. Еще одно «В».
В день своей смерти он уговаривал ее бросить театр и остаться с ним. Только с ним — навсегда.
Она не была способна на такую жертву. Ибо тоже, вероятно, не слишком-то любила поэта. И поэтому он умер. Вот и все.
А что же будет со мной, если Валя… не будет со мной? Я тоже умру?
Умру из-за какой-то наглой, вызывающе себя ведущей девчонки?!
Нет. Я умру из-за того, что умерла Варя. Уже умираю.
Возможно, уже мертв.
А Валя — не более чем мой предсмертный или посмертный кошмар.
84
От этих невыносимых дум меня, к счастью, отвлекла Вера. Впрочем, у нее ко мне тоже был совсем невеселый разговор.
— Что ты творишь? — хмуро спросила она, привычно садясь за стол напротив меня.
Я ничего не сказал на это. Я только нарочно медленно полез за сигаретами. Вера немедленно сморщилась:
— Ты специально, да? Как только я захожу, ты закуриваешь? Знаешь ведь, что я этого… что мне это не нравится…
На это я уже не мог не ответить.
— Я уже полчаса не курил, — оправдался я. Вранье, разумеется: последнюю сигарету я потушил за минуту до Вериного прихода. Она сразу это поняла:
— Рассказывай, как же: полчаса. У тебя, как всегда, дышать нечем… Ладно уж, кури, я все равно только на минутку… Так о чем я говорила?
— О том, что я, по твоему мнению, закуриваю специально назло тебе.
— Да нет… Я спрашивала: что ты творишь? Вот. Что ты меня путаешь… Так ты ответишь?
— Я тебя не путаю.
— Перестань. Я спрашиваю: что ты творишь?
— И что на это можно ответить? Это как в фильме «Большая руда»: «Ну как оно?» — «Тридцать три». — «Что «тридцать три»?» — «А что «как оно?»
— Мне сейчас не до шуток, не до анекдотов! — вспылила Вера.
— Мне как будто до шуток, — горько усмехнулся я.
— Я вижу, что как раз тебя вообще ничего не заботит!
— Вера, говори прямо. Что тебе от меня надо?
— Не придуривайся! Ты сам все понимаешь.
— Ты лучше скажи. Вдруг я что-то не то понимаю…
— Ну как хочешь, — прошипела Вера. — Ты ведешь себя безнравственно, — добавила она более спокойно.
— Это ничуть не прямее, — сказал я. — Такие же ничего не значащие слова. Если присмотреться, каждый ведет себя безнравственно.
— А к тебе и присматриваться не надо! Только ленивый еще тебя не осуждает.
— И кто этот ленивый? — поинтересовался я. Вера вскочила и хлопнула ладонью по столу:
— Ну хватит! Ты можешь говорить серьезно? Ты даже мне уже становишься… — Она замолчала.
— Омерзителен, — подсказал я.
— Я не хочу употреблять таких слов, но…
Я вздохнул:
— Что-то мне это напоминает. У нас уже был такой разговор. Дежавю.
— Что? — не поняла Вера.
— Дежавю. Французское словечко.
— Пижон, — неодобрительно бросила Вера. — Вроде уже не мальчик, а ведешь себя как какой-то распущенный стиляга.
— Вера! — рассмеялся я. — Не устаю удивляться, насколько ты живешь вчерашним днем. Никаких стиляг давно уже и в помине нет…
— Просто слово вышло из употребления, — отмахнулась Вера. — Но тип этот никуда не делся.
— И этот тип — я?
— Не в этом дело. Ладно бы ты просто… преклонялся перед Западом. У нас полно таких. Каждый второй. — Тут я удивленно вскинул брови. — В нашей среде, разумеется, — сразу поправилась Вера. — В киношной.
— Вера, — серьезно спросил я, — ты сталинистка?
Она снова — и еще громче! — хлопнула ладонью по столу:
— Если ты намерен меня оскорблять, я уйду! И вообще не буду с тобой разговаривать.
— Ну прости, — пожал я плечами. — Не думал, что тебя это оскорбит.
Я и правда не думал, что она обидится.
85
— Ладно, Вера, извини, — виновато сказал я и даже потушил сигарету. — Так о чем ты хотела поговорить?
— О твоих шашнях с этой твоей Воскресенской, но… — Вера махнула рукой. — Да мне в общем-то все равно. Делай что хочешь.
— Главное — «моей Воскресенской»! — делано возмутился я. — Это же ты мне ее привела.
— Если б я знала, что ты снова на нее накинешься, то не привела бы!
От этих слов я даже привстал:
— Что-что?! Что ты сказала?
— Что не привела бы, — повторила Вера.
— Нет, ты сказала: «снова»! Это как понять?!
Моя реакция, видно, напугала Веру.
— Успокойся, успокойся, — почти по-матерински заговорила она. — Это я так… Я имела в виду, что у тебя сначала с одной было, а теперь вот с ней…
Я обошел вокруг стола, взял Веру за руку и зашептал ей:
— Вера, Вера, пожалуйста, скажи мне правду! Это… Валя — это Варя?
Тут вскочила на ноги и Вера:
— Да нет, что ты! Это я ляпнула просто! Господи, какая чушь… Неужели ты мог подумать?..
— Ты сама сказала…
— Я не это имела в виду. Нет, Аркадий, нет, Варвара умерла — ты это прекрасно знаешь. Валентина не может быть ею!
— Прекрасно знаю, — тупо повторил я. — Да откуда я могу об этом знать? Я не был на похоронах — и никто не был. Никто ничего…
— Ну, хочешь, вместе сходим… на ее могилу? — предложила Вера с неуместной улыбкой.
— Нет, спасибо. — Я отстранился от нее. — Тем более это ничего не докажет. Подумаешь, могила… Внутрь мы ведь все равно не заглянем…
— Ой, да ты что говоришь-то такое! — Вера даже закрыла ладонями лицо. Я же продолжал механически рассуждать, словно в трансе:
— Впрочем, даже если бы мы раскопали, это бы тоже ничего… Вера, я кляну себя за то, что не участвовал во всем этом! В том смысле, что не приехал к Волнистому в тот же день, как он мне позвонил. А ведь я должен, должен был сам во всем убедиться… Но не убедился — и теперь мучаюсь.
— Ну, если это тебе так нужно, так для тебя важно, — залепетала Вера, — я могу… достать где-то справку, узнать… Где это делается — в загсе, наверное, по ее месту жительства…
— Не надо, — твердо сказал я. — Это тоже ничего не докажет. Мне уже теперь никто ничего не докажет. Особенно когда перед глазами теперь все время Валя…
— Но ты же не думаешь, что она… — зашептала Вера, теперь полуприкрывая ладонью рот.
— Не думаю! Но иногда все-таки думаю. Иногда меня начинают мучать сомнения, и это ужасно…
— Это просто нервы, — успокаивающе сказала Вера. — Скоро это пройдет.
— А если нет? — Я посмотрел на Веру так, словно ждал, что она вдруг раз и навсегда рассеет мои сомнения.
— Послушай, но ты же не можешь не видеть, что она очень отличается! Если ты придешь в себя, как следует присмотришься к ней, то поймешь, что это другой человек!
— Да, потому что она ведет себя совершенно по-другому. Ну так Варя была потрясающей актрисой — и ей ничего не стоило бы…
— Нет, нет. — Вера замотала головой. — Во-первых, не такой уж потрясающей… Извини, но я говорю это объективно, со стороны… А во‐вторых… Во-вторых, Валентина даже внешне на нее… То есть похожа, конечно, и даже очень, но… Но это другой человек, Аркадий! И все это видят, кроме тебя.
— Чушь! — выкрикнул я. — Ты меня совсем за дурака держишь? Все, слышать больше ничего не хочу!