Да и даже если бы мне удалось наведаться к однокашникам Вали в ее отсутствие… Они ведь ей неминуемо все расскажут. И она устроит очередной скандал. Я так и слышу ее презрительно-раздраженную отповедь: «Значит, ты за мной шпионишь? Что-то там у кого-то выведываешь за моей спиной? В таком случае между нами все кончено! Никакого фильма — и никакого секса!»
Нет, лучше не рисковать. Да и что бы я узнал у этих однокашников? Ничуть не больше того, что мне уже известно. Неужто я рассчитываю, что кто-то там в «Щуке» отведет меня в сторонку и доверительно поделится: мол, Валя — на самом деле не Валя, а Варя. Она, видите ли, свою смерть инсценировала…
Ну и бред… Сколько уже можно бредить? Она — не Варя: усвой это наконец! Этого не может быть, потому что не может быть никогда. Успокойся. Тебе досталась подлинная секс-бомба в качестве актрисы и сожительницы. Так радуйся же!
И при этом она еще и как две капли воды похожа на любовь всей моей жизни…
Как две капли? А если Вера права — и это совсем не так? Всего лишь мое разыгравшееся воображение? Галлюцинация…
Галлюцинация, которая длится сутками напролет?! Когда бы я ни смотрел на Валю, я неминуемо вижу в ней Варю! И неужели же вижу только я?..
Надо заставить себя перестать об этом думать, иначе это сведет меня с ума, а то и в могилу.
Но легко сказать — заставить! Здесь придется проявить такую силищу воли, что… Чувствую, мне даже бросить курить было бы легче…
Кстати, о курении. Сколько я уже не сплю? И с тех пор как лег, не выкурил ни сигареты! Надо сказать, до Вари и Вали ни одна девушка — и вообще никто и ничто — не могла заставить меня забывать о сигаретах. А они — эти две В. — то и дело заставляют. Сначала одна, потом другая…
Ну вот я их уже и объединил. В одно, так сказать, целое.
От этой мысли я похолодел. Аккуратно, чтобы не разбудить Валю, я встал с кровати и отправился в ванную. Сел там на закрытый унитаз и с удовольствием зажег сигарету.
Тотчас вошла Валя. Прислонилась к стене и протянула руку. Я вложил в нее сигарету. Она вставила ее в рот и наклонилась. Я щелкнул зажигалкой и поднес ей.
— Можешь сесть мне на колени, — предложил я.
Она села и выдохнула мне дым прямо в лицо. Это немедленно подействовало на меня определенным образом.
Вернее, не это. А просто то, что она рядом. Ее близость. Ее нежная кожа. Ее аромат.
Я бросил сигарету в раковину, впился губами в Валину грудь — и полез ей рукой в трусики…
Она вновь проявила самую похвальную отзывчивость.
101
В наших с Валей отношениях наконец наступила какая-то идиллия. Почти такая же, как в лучшие мои дни, проведенные с Варей…
Одна только разница — в Варю я был страстно влюблен, любил ее больше жизни, ежесекундно обожал, восхищался и восторгался ею… С Валей не так. Я чувствую к ней многое, но не то, что чувствовал к Варе. И совсем не в такой степени. Быть может, полюбить с такой силой возможно только раз в жизни — и поэтому…
Самое главное: это убедительнее чего бы то ни было доказывает, что Валя — не Варя. Можно не верить своим глазам, но нельзя не верить своему сердцу…
Ужасная, признаться, фраза. Если б я услышал такое в фильме, закричал бы на весь зал: «Осторожно, пошлость!»
Так называлась дебютная короткометражка моего доброго приятеля Климова. Блестящее название, кстати.
Осторожно, Валя! Почему-то иногда мне хочется… пусть не прокричать, но прошептать эти слова. Не потому что я считаю Валю пошлой. Нет, ничего такого в ней нет. Но есть что-то… что-то неуловимо отталкивающее. Пусть и в самой малой степени. И это чувствуется даже в те моменты, когда она максимально (для себя) добра и ласкова…
Зато, воспользовавшись ее затянувшимся хорошим настроением, я погрузился в работу. Мне нравилось снимать Валю. Не так, как Варю, конечно, но… Но в особо удачные моменты я, чего греха таить, вновь начинал путать их. И вновь забывал, что моя актриса умерла — и теперь я снимаю ее дублершу…
Вера смирилась с тем, что в фильме все-таки будет играть Валя.
После устроенного Валей самовольного перерыва в съемках я сначала пришел на работу один. Позволил своей сожительнице подольше поспать после бурной ночи.
Увидев издали Веру, я поморщился. Сейчас подбежит и вновь начнет предлагать кого ни попадя… А если б я был с Валей, может, и не посмела бы.
Однако я быстро понял, что Вера пребывает в некой озадаченности. Что ж, надо этим воспользоваться.
Она подошла ко мне и негромко, точно доверяя государственную тайну, заговорила:
— Ты как-то спрашивал про Ларису Кадочникову, так вот…
— Про кого? — перебил я, искренне удивившись.
— Ну как же, — удивилась и Вера, — это ведь Маричка из «Теней забытых предков».
— Ах да, — неохотно вспомнил я давний разговор. Чего доброго, Вера уже притащила ее сюда. Хотя нет, она ведь озадачена. А когда Вера озадачена, это значит, что ей что-то не удалось…
— Так вот, Кадочникову не получится снять, — подтвердила Вера мои ожидания.
— Да что ты! — изобразил я огорчение.
— Да, она сейчас в Киеве снимается. Пидорку играет.
— Кого? — поразился я.
— Это же из Гоголя, — укоризненно посмотрела на меня Вера. — «Вечер накануне Ивана Купала». Уж такие-то вещи можно знать.
— Каюсь, — повинился я, — запамятовал.
— В общем, это главная роль — и очень не скоро актриса, как ты понимаешь, освободится. Тем более фильм наверняка постановочно сложный…
— Только не надо мне расхваливать продукцию довженковской студии, — пресек я Верины излияния.
— А что такого? — возмутилась Вера. — В Киеве снимают очень хорошие фильмы. Это только для тебя «Довженко» — какой-то жупел…
— Не только для меня, уж поверь, — усмехнулся я.
— «Тени забытых предков» тоже ведь на «Довженко» сняты, — напомнила Вера.
— Ну так это Параджанов, — протянул я. — Единственный приличный украинский режиссер. Тем более что он вообще-то армянин.
— Так «Ивана Купалу» снимает Ильенко! — загорелась Вера. — Который был оператором у Параджанова!
— Когда оператор становится режиссером, ничего, кроме катастрофы, не выходит, — безжалостно заметил я. — Сам Урусевский на этом погорел.
102
Зря я опять начал кинематографический спор с Верой. Сейчас мы оба увлечемся, наговорим друг другу… Но она так просто уже не остановится — а значит, и я.
— «Бег иноходца» — замечательное кино, — упрямо высказалась Вера.
— Еще скажи, что Айтматов — замечательный писатель, — скривился я.
— И скажу, — твердо молвила Вера.
— А вот мне куда интереснее было бы посмотреть просто «Бег». По действительно хорошему писателю Булгакову. Гайдай вроде хотел экранизировать эту пьесу, но ему не дали…
— И не дадут, — довольно констатировала Вера. Она питала неизменное пренебрежение к нашим мосфильмовским комедиографам, которыми я восхищался. — «Бег» уже разрешили снимать Алову и Наумову. Хотя я, например, этого не одобряю.
— Я тоже не одобряю этого дуэта, — сказал я, прекрасно понимая, что Вера имела в виду другое. — Единственное, что у них можно было смотреть — это «Скверный анекдот».
— Ну, конечно, ты ведь только неодобренные фильмы можешь смотреть без содрогания.
— Как ты деликатно выразилась — «неодобренные». Почему бы не сказать прямо — «запрещенные»?
— Это слишком громко, — заявила Вера. — Если фильм по своему художественному уровню признан негодным для широкого проката, то… незачем говорить, что его запретили! Это создает ненужную славу творцам малохудожественных фильмов.
Я усмехнулся:
— «Маловысокохудожественных», как сказал бы Зощенко… Вера, ты серьезно так считаешь? То, что ты говоришь?
— А ты разве не согласен, что некоторые фильмы не стоит выпускать в прокат?
— Если рассматривать их с художественной стороны, то, может, и не стоит. Но по идеологическим причинам…
— А вот я бы и по идеологическим не допускала! — все больше распалялась Вера. — Вот у нас сейчас Ташков снимает для телевидения «Адъютант его превосходительства». Слышал об этом?
— Так, краем уха.
— Значит, ты не в курсе. Там же идет просто сплошное обеление белогвардейщины!
Тут уж я не выдержал и расхохотался:
— Вера, ты чудо! Тебе бы, конечно, хотелось увидеть окраснение белогвардейцев?
— Ты прекрасно меня понял, — раздраженно отмахнулась Вера.
— Дай тебе волю — ты и про Брежнева сняла бы высокохудожественное кино. Стала бы зачинателем нового культа…
— Или к черту, — беззлобно отвечала Вера. — Вообще-то Брежнев мне был симпатичен, но в связи с последними событиями…
— Это с какими?
— Чехословацкими, какими же еще.
Я так до сих пор и не удосужился узнать, что там случилось, и лишь повторил уже навязшее на зубах:
— А, эти самые танки в Праге…
Вера посмотрела на меня со всей своей строгостью:
— Я бы так легкомысленно об этом не говорила.
— Ой, ну только ты не начинай… Тоже мне — пани Верочка…
Вера оскорбилась в лучших чувствах и молча удалилась.
Так же молча она приняла факт продолжения участия Вали в нашем фильме. А мне только этого и надо было.
Впрочем, даже Валя заметила в ней какую-то перемену и поинтересовалась у меня:
— Вы с Верой поссорились, что ли?
— Так, слегка. Из-за танков в Праге.
— Из-за чего? — не поняла Валя.
И я тотчас ее расцеловал со словами:
— Как мне приятно, что хоть ты меня понимаешь…
103
Неделя пролетела как мгновенье.
Я диву давался: как вдруг легко стало с Валей! Что изменилось? Никаких капризов, резкостей! На съемочной площадке она полностью отдавалась рабочему процессу, у меня дома — полностью отдавалась мне. Во всех смыслах.
Я вспомнил, как снимал Варю. Все тоже было замечательно и продуктивно. Только вечерами я вынужден был с ней расставаться. Счастье видеть Варю у себя дома выпадало мне лишь раз в неделю — в субботу или воскресенье.