Из кухни вернулся Саша, сел в уголке, а отец продолжал расхаживать по залу.
– Собрали мы с трех улиц партизанский отряд «имени товарища Ворошилова». Я в отряде – самый младший, мне всего восемь лет, должности для меня не нашлось. Брату моему – десять, он стал разведчиком. Двух девчонок зачислили в санитарки, а организатор отряда, наш сосед, естественно, стал командиром. В комиссары хотели записать Васю Ерохина, он отличником в школе был, но того родители на улицу не выпустили, так что к вечеру мы были без комиссара и без начальника штаба. Начальником штаба быть никто не хотел, все, даже девчонки, на передовую рвались.
Собрались мы на совещание. Командир наш говорит: «Будем, товарищи, до последней капли крови с немцами биться!» А среди нас трое пацанов – немцы, дети спецпереселенцев. Они как закричат: «Ты с нами, что ли, воевать собрался?» Командир опомнился и говорит: «Воевать будем с фашистами, а сейчас давайте план обороны поселка разрабатывать».
В зал вошла Елена Викторовна.
– Гена, давайте спать укладываться. Поздно уже. Завтра детям в школу, а нам всем на работу.
– Вот так же, – Клементьев рукой показал на жену, – закончилась наша партизанская служба. Как стемнело, все разошлись по домам, а на другой день солдаты никого на улицу не выпустили.
– Сколько живу в Верх-Иланске, ничего об этих событиях не слышал.
– Как только все улеглось, в поселок приехал первый секретарь обкома партии, собрал коммунистов, комсомольцев, активистов и говорит: «Запомните, никакой «войны» в Верх-Иланске не было! Всем непонятливым разъясните: за распространение слухов о бандеровском мятеже будем судить по статье «Антисоветская агитация и пропаганда». Десять лет по тем временам. Но слухи-то все равно были. Поговаривали, что Дегтярев дал бандеровцам возможность собраться на плацу, а как только они пошли к зданию администрации колонии, по ним солдаты из пулеметов вдарили и всех покосили. Орден Красной Звезды у него видел? Он его получил за раскрытие бандеровского заговора и организацию обороны Верх-Иланска.
Перед сном мы ушли на кухню покурить, но опять разговорились и засиделись далеко за полночь.
– К середине июня из лесоповальной зоны всех оставшихся в живых галичан пешим строем куда-то увели, и больше их никто не видел. Расстреляли, наверное. На их место так никого и не завезли, а саму зону после смерти Сталина расформировали. Военнопленных немцев в начале пятидесятого года в Германию репатриировали. Но они в мятеже участия не принимали.
– А те эсэсовцы, что прятались в лесу? Из них кто-нибудь вырвался на волю?
– К началу бомбардировки дальний лес уже был оцеплен солдатами. Всех, кто в нем был, уничтожили. А вот эсэсовцы, кто на отдаленных лесоповальных пунктах со своими сообщниками-зэками объединился, те, возможно, уцелели. Ушли лесами в соседнюю область и растворились среди местного населения.
– В каких геройских краях я ссылку отбываю!
– Вот такой знак тебе о чем-нибудь говорит? – Клементьев нарисовал знакомую руну.
– Конечно, говорит! Я скоро стану специалистом по нацистской символике, смогу секретную диссертацию написать. Эта руна – «Волчий крюк», только у нее поперечная палочка неправильно нарисована, она меньше должна быть.
– А вот и не угадал! Это вовсе не «Волчий крюк», а знак эсэсовцев из дивизии «Галичина». Они удлинили у немецкой руны в два раза поперечную линию и стали считать этот новый знак своим национальным символом. Если где-то увидишь его, знай – этот знак нарисовал твой враг.
– Ха! Такой знак был на бюсте Ленина, но все почему-то решили, что это «Волчий крюк».
– Их легко перепутать. Я ведь не зря расспрашивал тебя, как рисунок на лбу у Ленина выглядел. Вы решили, что «художник» для наглядности удлинил среднюю линию по носу и лысине вождя, а он совсем другой символ рисовал.
– Что же он хотел им сказать: что через тридцать восемь лет в поселке возродилось бандеровское подполье, которого там никогда не было? Или что через сорок лет из леса вышли недобитые эсэсовцы и стали мстить всем, кто имел отношение к их погрому? Да я скорее в пришествие марсиан поверю, чем в диверсантов из дивизии «Галичина». Кстати, покойный Паксеев в ликвидации мятежа участия не принимал?
– Он появился в поселке только в середине пятидесятых годов. О нем, о семье Седова, о Шафикове Иване Васильевиче поговори с братом. Я завтра позвоню ему, скажу, чтобы от тебя не секретничал. Ты чего так сморщился?
– Выпивали мы как-то летом на берегу реки, и Шафиков с нами был. С тех пор он со мной не здоровается… Геннадий Александрович, а что, Шафиков тоже в ликвидации мятежа принимал участие?
– Он руководил ополчением, которое третьего июня собрали из местных мужиков. В бою они не участвовали, но с ружьями и вилами на окраине поселка караул несли.
– Что-то у меня в голове все перемешалось. Бандеровцы, руны… Человек, который написал в тайной комнате лозунги на немецком языке, он что, хотел показать, что не является по национальности немцем? Если он не немец, но эсэсовец, то он – галичанин, бандеровец. А это бред. К чему бы устраивать бандеровский террор после стольких лет? К тому же Сыча не эсэсовцы убили.
– Как бы то ни было, руны у вас есть, эсэсовский нож для метания есть. Да, о ноже! Я ведь с самого начала хотел о нем рассказать, а ушел вообще в другую сторону. Воспоминания детства! Ты веришь, после подавления мятежа пацаны в Верх-Иланске года три в войну не играли, боялись, что родителей за разглашение тайны посадят.
– Мы уходим от ножа, Геннадий Александрович.
– Как-то у нас, году так в пятьдесят пятом, один мужик пошел за грибами в дальний лес и провалился в схрон с оружием. Сообщил в милицию, все изъяли, протокол составили, похвалили его за бдительность и честность. Прошел месяц, к нему чекисты с обыском: «Выворачивай карманы, сука! Куда деньги спрятал?» Оказалось, что мужичок этот в схроне пачку червонцев нашел и себе оставил. Если бы этот мужик вместо денег автомат домой принес, он бы у него до сих пор лежал.
– Нож для метания выглядит как новый.
– А что ему будет, если он в смазке хранился? Схрон с оружием – это ведь не обязательно помещение под землей. Это может быть деревянный ящик, закопанный в укромном месте. Годы прошли, доски на ящике прогнили, земля осыпалась. Пошел учитель за грибами и нашел тайник.
– Все говорят, что учитель впадал в оцепенение, когда Паксеева видел.
– Как-то после мятежа по поселку таблетки немецкие гуляли. Старшие пацаны говорили, что если съешь такую таблетку, то чувство страха пропадает. У брата про таблетки спроси, он пробовал.
Спать расположились так: мать и дочь на кровати в спальне, Клементьев с сыном в зале на диване, я – на полу, на матрасе.
Уже засыпая, я услышал шепот Геннадия Александровича:
– Андрей, у тебя родители успели картошку выкопать?
– Не знаю, я теперь в другой бригаде записан.
Наутро, перед выходом из дома, Клементьев протянул мне пару соцветий пряных гвоздичек.
– Держи, запах перегара отобьет.
– Пока я доеду, у меня любой запах выветрится.
– Держи, держи, потом пригодится… Ты вот что, Андрей, крепись! В областном УВД идет грандиозная проверка, даже из Москвы, из Комитета партийного контроля спецпредставитель приехал. Поговаривают, что в октябре грядут большие кадровые перемены. Меня планируют назначить начальником Кировского РОВД. Как только я обоснуюсь на новом месте, так постараюсь выдернуть тебя в город.
Я поблагодарил его и поехал на автовокзал.
19
До Верх-Иланска автобус идет полтора часа. Пока маршрут проходил по городу, я смотрел в окно, выискивал, что изменилось на улицах в мое отсутствие. На посту ГАИ, за которым начиналась трасса, я закрыл глаза и погрузился в дорожный анабиоз – состояние, когда одновременно дремлешь, думаешь о своем и прислушиваешься к разговорам в салоне автобуса.
«Дочери Клементьева через три года можно замуж выходить. Во сколько лет девочки в первый раз серьезно задумываются о замужестве? В пятнадцать уже прикидывают, что да как? Вчера Света Клементьева пару раз продефилировала мимо меня туда-сюда. «Воображуля!» – ее брат ничего не понял, у него пираты и парусники на уме, а у Светы молодой мужчина в гостях. Чувствуется, что еще пару лет назад Светочка была прекрасна, как ангелочек, но наступил период полового созревания, и внешность ее изменилась в худшую сторону: черты лица заострились, на лбу выступили прыщи, волосы стали тусклые и не такие пышные, как в детстве. Теперь, пока гормональный бунт не пройдет, Светлана будет в подвешенном состоянии: в кого же в итоге она превратится? В милую очаровательную девушку или в невзрачную неприметную школьницу-студентку-домохозяйку, которая пройдет рядом – и ни один мужик не обернется? Хотя… на вкус и цвет товарищей нет. Каждому – свое. Была у нас в рабочем общежитии Галька-парикмахерша: собой не дурна, язык подвешен, чистенькая, опрятная. Мой приятель Шамиль вздыхал по ней, как по сказочной принцессе, а мне она была совершенно безразлична. Как-то раз, на спор, парикмахерша пришла ко мне в комнату в полураздетом виде, и я ее тактично выпроводил. Шамиль, узнав об этом, схватился за голову: «Андрей, ты ничего не понимаешь в женщинах! Как ты мог ее просто так отпустить?»
…Галичане удлинили средний элемент в руне «Волчий крюк» и объявили получившийся знак своим национальным символом, этаким противовесом советской пятиконечной звезде. Никуда эти бандеровцы не делись, их всех Хрущев по амнистии освободил… Я никогда не поверю, что к убийствам в Верх-Иланске могут иметь отношение недобитые эсэсовцы или бандеровцы. Время не то, место не то, мотив преступления совершенно не ясен – Паксеев к побоищу 1949 года отношения не имел, так какого черта ему мстить? Не дал учителю жениться на своей дочери? Но сейчас не феодализм. Сгреблась бы его Неля и ушла жить к Седовым, и ничегошеньки бы он ей не сделал. Если Неля Паксеева до сих пор живет в родительской семье, значит, сама не очень-то хочет замуж за учителя.