Мы выпили. Индейка оказалась обалденно вкусной. Маленькое черное платье напряглось на швах. А пузырьки шампанского шаловливо разыгрались в груди. И я сделала это. Впервые в жизни импульсивно и в то же время совершенно сознательно достала оточенный клинок мести. Не Тоне, нет. А тому огромному и страшному злодейству, которое существует само по себе. Оно реально, осязаемо, видимо, его оружие – уничтожение. Оно есть жестокость, цинизм, расизм, фашизм, дискриминация. Оно одна лишь ненависть. А прятаться может везде. И сейчас, в эту мирную рождественскую ночь, злодейство поблескивает в дамских сережках, путается в разноцветных рюшах, звенит льдинками в чаще пунша с арбузным соком.
– Я тоже расскажу тебе про победу, – произнесла я. – Уверена, ты тоже порадуешься. Так случилось, что я оказалась на суде над хосписом, в котором работает твоя Аня. Ты, наверное, знаешь. Им выставили большой штраф за какие-то нарушения с наркотическими препаратами. Могут закрыть.
– Конечно, слышала, – томно и многозначительно улыбнулась Тоня. – Все как я и говорила… Я знала…
– Но ты не знаешь главного. У меня информация из одной газеты. Она еще не опубликована. Скажу только тебе…
И я рассказала, даже показала документ в телефоне. В сдавленной тишине поведала, как мне понравилась дочь Тони, как она храбро себя вела и как ее поддерживал отец. Тонины глаза практически остекленели, алые губы пропускали хриплое дыхание. Временами мне казалось, что ее цепкие пальцы с красным лаком вопьются в мое горло.
Но остановиться я не могла.
– Ты нарочно все это сделала? – Тоня наконец заговорила. – Специально туда пошла и потащила какую-то журналюшку? Ты, как все, хотела вонзить мне нож в спину? Ах ты, жалкая подзаборная тварь. Ты с кем взялась бороться? И за что?! Точно говорят: не делай добра, не получишь зла. Я сейчас выйду в прямой эфир и всему свету расскажу, кто ты есть. Как таскаешься с рюкзаком по квартирам за гроши. Такой вот страшно талантливый физик. От ущербности лезешь в души серьезных людей, воруешь их секреты и беды, потом, возможно, продаешь желтой прессе… Ты серая мышь, ты станешь у меня сегодня знаменитой.
– Остановись, Тоня. – Я поднялась и выдержала ее белый от ненависти взгляд. – И почитай кое-что до своих разоблачений. Ты ведь стала знаменитой еще вчера. Мы просто не успели за это выпить. Правда, не все еще знают, что Антонина Евсеева и стукачка Кларисса Берн – одно лицо. Наверное, ты когда-то писала слезливые стихи о любви и ромашках, подписываясь этим псевдонимом. А по жизни ненавидела всех – и мужа, и дочь.
– Не смей мне говорить про этого предателя и ублюдка…
– На этом и завершим наш рождественский ужин. Ты права, судьба иногда все решает. Ты на самом деле мученица, Тоня. Нет у тебя большего врага, чем ты сама. И большей заразы.
Я вылетела из ее квартиры, из дома. Пролетела двор, как на метле, и поскользнулась на раскатанной детьми ледяной дорожке. Упала и не захотела сразу встать. Сидела на белой земле посреди ночи и умывалась снегом из ладоней. Пила его, празднуя свой первый в жизни бой. Завтра, может, расскажу о своих подвигах маме. А она мне скажет, что я смешная.
Вот я и поймала главную мысль этой ночи волшебства. Я хочу, чтобы все смешные, беспомощные и беззащитные люди нашли друг друга и поняли, что они вместе. Что только в союзе их сила.
Елена ЛогуноваСнегурочки не дурочки
– Люся, ты должна меня спасти! – Эмма плюхнулся на стул и схватился за голову.
– Или что? – невозмутимо уточнила я, открывая коробку с пиццей.
– Или все! Я погибну во цвете лет! – Братец сдвинул ладони с висков, закрыв ими лицо, как шторками.
– Спасение погибающих – дело рук самих погибающих, – сообщил Петрик неласково и глухо – ему было неудобно говорить, согнувшись пополам, чтобы аккуратно накрасить ногти на ногах. Для человека с близорукостью, не желающего портить свою красоту очками, это сложная задача. – А настоящий джентльмен вообще не вправе грузить своими проблемами прекрасную даму.
– Что это с ним? – Эмма вынырнул из-за своего импровизированного занавеса и кивнул на Петрика. – Поссорился со своим джентльменом?
– Да, мы поссорились! – Петрик со стуком поставил на стол пузырек с лаком. Он покосился на него, снова потянулся и тщательно закрутил крышечку: лак дорогущий, французский, еще досанкционных времен. Нынче у нас такого не продают. – Мы все поссорились! Я с Покровским, бусинка с Караваевым. Надолго, может, даже навеки.
– Серьезно? – Братец не расстроился, а, наоборот – обрадовался. – Значит, совместное празднование Нового года отменяется?
– Витя, ты понимаешь смысл слова «навеки»? – поморщился Петрик, разворачиваясь на стуле лицом к собеседнику, а заодно и к столу с пиццей. – Это значит «навсегда». То есть уж точно не на неделю.
Я украдкой поглядела на календарь, висевший на стене кухни. До наступления Нового года оставалось шесть дней. Я самолично каждое утро заботливо передвигала прозрачное окошко в красной рамке к долгожданному рубежу, пока не выяснилось, что никакого праздника у нас не будет.
– Так это же прекрасно! – просиял Эмма, он же Витя, он же Виктор Эммануил, – мой брат по непутевой матушке и будущая звезда сцены.
– Вот! Ты слышишь? Мужчины! – фыркнул Петрик с прискорбием. – Бесчувственные толстокожие существа! Дай мне нож, моя бусинка.
– Эй, эй! Я не настолько толстокож! – заволновался Эмма. – Не давай ему ножик, Люся. Это нечестно – обидели вас они, а зарезать хотите меня!
Тут ему в голову пришла вполне резонная мысль, и он испуганно огляделся:
– Или их вы уже? И потому – навеки?
– Чем им забивают голову в этом театральном институте? – Петрик взял протянутый мною нож и аккуратно разделил на части пиццу – пока она к нам ехала, загодя сделанные разрезы затянуло расплавленным сыром. – Зачем этот избыточный драматизм? Нет, друг мой, все негодяи живы и здоровы, мы с Люсей гуманно оставили их в живых. Пусть мучаются. – Он взял кусочек и щелкнул зубами, вонзая их в пиццу. – А вкусно! Зря мы раньше не заказывали такую, с лососем.
Эмма, вечно голодный студент, цапнул по куску в каждую руку и зачавкал, мимикой изображая, что – да, пицца с лососем дивно хороша.
Я поставила всем тарелки, положила приборы – мало ли, вдруг кто-то захочет показать себя культурным человеком, – тоже села за стол и вернулась к разговору:
– Так от чего тебя нужно спасать?
– Или от кого? – добавил вариацию Петрик.
– От феноменального, немыслимого, катастрофического провала! – объяснил Эмма. Довольное чавканье несколько снизило пафос речи. – Моя Снегурочка вчера сломала ногу. Понесло дурочку на горнолыжный склон: не могла подождать две недельки. Вот новогодний чес закончится – и катись себе, так нет же! Ей непременно надо было успеть на открытие сезона.
Из перегруженного эмоциями (и пиццей) монолога братца выяснилось, что он взялся за роль Деда Мороза на каком-то многодневном выездном мероприятии, захватывающем даже новогоднюю ночь, но неожиданно остался без внучки, которую теперь решительно некем заменить. В горячую зимнюю пору напарницы Деда Мороза нарасхват, все подходящие артистки уже приставлены к плановым елкам и расписаны по частным заказам, свободных Снегурок нет и не предвидится. А заказ, который взял братец, солидный, хлебный, с него до конца зимы можно кормиться. Опять же, репутация: после такого фиаско Эмме можно и не надеяться на главные роли.
– То есть тебе нужна Снегурочка? – уточнила я.
Я краем глаза заметила, как голубые глаза Петрика полыхнули не хуже северного сияния.
– Я же всегда мечтал! Еще в детском садике! – Дружище молитвенно сложил замасленные руки. – Эммочка! Миленький! Да я тебе за роль Снегурочки – что хочешь! Вот, забирай последний кусок пиццы!
– Как последний? Почему последний? – спохватилась я.
Поздно. Забыла, с кем села за стол, расслабилась и осталась при одном-единственном кусочке.
– Вообще-то я хотел ангажировать Люсю, – замялся Эмма, но пиццу сцапал. – У нас в сценарии все по классике – хороводы, подарки, «Ёлочка, зажгись!» и Снегурочка традиционной ориентации. И наряд для нее всего один, размер 44-46, тебе, Петрик, будет тесен в плечах и коротковат.
– Ха! Думаешь, я не найду себе костюм? – Петрик пренебрежительно фыркнул. – Да у меня будет такой наряд, что все ахнут и попадают!
– Может, не надо? – Оробевший братец посмотрел на меня.
– Надо, Эмма, надо, – решила я.
Дружище Петрик за открывшейся ему перспективой наконец-то дебютировать в роли Снегурочки позабыл о своих страданиях по поводу ссоры с любимым. Нельзя было не воспользоваться такой возможностью выдернуть нашего дарлинга из пучины депрессии.
Опять же, Покровский с Караваевым, потеряв нас с Петриком со своего горизонта, как следует поволнуются, покусают локти – впредь будут умнее, деликатнее и сговорчивее.
– Соглашайся, Эммочка, тебе же одна сплошная выгода! – ласково зажурчал Петрик. – Вместо одной Снегурочки-дурочки у тебя будут сразу две умные, буквально на любой вкус! Причем я даже на гонорар претендовать не стану, мне просто нужно закрыть гештальт. – Он сделал жалобные глазки. – Ты не представляешь, какая это живучая детская травма – я в старшей группе безутешно рыдал, не понимая, почему в Снегурочки взяли Машку и Дашку, а не меня! Я ведь даже без костюма и привязной косы был гораздо снегуристее, чем они обе!
– Ну, если гонорар тебе не нужен… – Эмма проехался взглядом по волнистым белокурым локонам Петрика и снова посмотрел на меня.
– А мне нужен, – не обрадовала его я. – Но не двойной, какой можно бы потребовать в такой ситуации. В конце концов, если у меня будет дублер, работать придется меньше. Кстати, а куда надо ехать, где пройдет этот затяжной корпоратив?
– А вот это самое интересное. – Эмма расплылся в хитрой улыбке. – Место проведения мероприятия – фирменный поезд «Полярная ночь»! Можно сказать, мы с вами отправляемся в железнодорожный круиз, круто, да?