– Вау! – воскликнул Петрик и забил в ладоши.
А я опять покосилась на календарь.
Похоже, праздник у нас все-таки будет, и – что-то мне подсказывает – совершенно незабываемый.
Утро окрасило нежным цветом заснеженные просторы привокзальной площади. Петрик первым выбрался из такси и тут же полез обратно, вытаращив глаза плошками:
– Люся, мы где?!
– В Караганде! – рявкнула я, ворочаясь, как разбуженный медведь.
Большое сходство с последним мне придавала просторная шуба, которую чуть ли не силой надела на меня моя подруга Доронина. Узнала, что мы летим на север, и решила воспользоваться возможностью выгулять свои меха. Наша-то суровая краснодарская зима – около нуля градусов, натуральным шубам редко доводится выйти в люди.
– Ну, точно, мы не туда попали! – Петрик принял мою реплику про Караганду всерьез и хотел было снова забраться в теплое нутро такси, но навигатор суровым женским голосом оповестил его, что баста, карапузики, поездка закончена.
Я кое-как выбралась из машины и огляделась. Длинное приземистое здание, с трудом различимое сквозь пургу, подкрашивало серые будни большими буквами, складывающимися в название города, о существовании которого я прежде и не подозревала. Это была наша точка А: отсюда фирменный поезд «Полярная ночь» стартовал в далекий теплый Крым.
– Мы там, где нужно, Петрик, – сказала я другу чуть более печально, чем того требовало начало славного пути.
Оценив несоответствие собственного настроения важной задаче, я поискала глазами что-нибудь бодрящее.
Самым бодрящим была моя шуба. Она сияла темным мехом и лучилась светлой животной радостью, наслаждаясь редким для нее выходом в белый свет.
– Вот почему ты не в шубе? – упрекнула я Петрика, явившегося в Заполярье в демократичном шерстяном френче с подкладом из меха искусственного Чебурашки.
Чебурашка явно плохо грел. Петрик сутулился, подпрыгивал и обнимал себя за бока, но мой риторический вопрос заставил его горделиво выпрямиться.
– Я против шуб, – веско ответил дружище. – По идейным соображениям, а не материальным, как ты могла бы подумать.
Он изложил свои идеи.
Во-первых, мало что так не красит человека, как шуба. В шубе человек, если он не тощая двухметровая модель, похож на самоходный стог немаркого бурого окраса. В таком виде хорошо осенней порой после уборки урожая во вражеском тылу короткими перебежками с поля на поле передвигаться.
Во-вторых, люди в шубах не нравятся окружающим. Мужчины думают про них, что они толстые и старые, а женщины им завидуют. А те, которые в просвещенных Европах, дополнительно и обидно ассоциируют шубу с диким варварством, враждебным цивилизации и гуманизму.
– Так зачем же мне такой плохой пиар, если во френчике я выгляжу стройнее, моложе и прогрессивнее?! – закончил Петрик.
– А лицо у тебя уже синее, и нос красный – один-в-один снеговик, – отметила я и потащила идейного противника натуральных мехов в отапливаемое здание железнодорожного вокзала.
Эмма уже ждал нас там. Будучи организатором нашей деловой поездки, он прилетел в точку А днем раньше успел не только порешать деловые вопросы, но и сменить образ. Нынче волосы его были расчесаны на прямой пробор, под распахнутым тулупом блистал серебром нательный крест, голос сделался раскатистым, жесты – размашистыми.
– А вот и товарищи мои верные! – Братец просторно раскинул руки.
– Вы кто, товарищ? Не узнаю вас в гриме, – прищурилась я, не спеша бросаться ему в объятия и удерживая от этого порывистого Петрика. – Царь, просто царь?
– Холодно. – Эмма застегнул одну пуговку на тулупе.
– Ломоносов, готовый к пешему походу в Петербург? – предположила я и обошла братца кругом.
– По-прежнему холодно. – Эмма застегнул вторую пуговку.
В его тылу обнаружилась лавка, заваленная пакетами и свертками. Среди них, сияя, как моя шуба, восседал незнакомый юноша. На голове у него красовалась перекошенная ушанка, на коленях – стилистически не сочетающийся с ней дорогой кожаный баул, под боком – балалайка.
Не хватало медведя, но я в доронинской шубе вполне могла за него сойти.
– Здрасте. – Я кивнула юноше, поскольку он не отрывал от меня заинтересованного взгляда. И продолжила игру в «Угадайку»: – А может, ты Садко?
– Теплее. – Эмма освободил одну пуговку.
– А я знаю, знаю! – Петрик хлопнул в ладоши. – Ты русский купец! Из Сибири-матушки во греки сбираешься!
– Вот! – Братец снова распахнул тулуп и указал на Петрика пальцем. Некультурно, но купцу из глубины сибирских руд простительно. – Есть, есть у нас в отечестве человече с могучим чувством стиля! Макар, знакомься, это Петр.
– Макар. – Юноша приподнялся над лавочкой и снова опустился на нее.
– Петр, но для вас просто Петрик. – Один человече (с мощным чувством стиля) заинтересованно оглядел другого (вовсе без него) и ловко ввинтился задом между пожитками на скамье.
– Ну, вот и славно, – довольно пробасил сибирский купец Виктор Эммануил. – Поладим, друже, путь-то долгий, почитай пять дён вместе ехать.
Я не стала обращать его внимание на то, что он забыл представить Макару-без-телят меня. Не очень-то и хотелось. Не пленилась я этим Макаром, в отличие от Петрика.
Мы дождались объявления о посадке на наш поезд и пошли грузиться в вагон. Из-за множества свертков и пакетов это оказалось не самым простым делом. Причем уже на финальной стадии процесса наш сибиряк Эмма звонко шлепнул себя ладонью по лбу, провозгласил:
– Эва-на, едва не запамятовал! – и широкими шагами заспешил прочь из вагона.
– Не иначе, самовар забыл и шанежки, – язвительно пробормотал знаток стиля Петрик.
Эмма еще не вернулся, когда явилась проводница за билетами. Макар отдал ей свой, достав его не из шикарного баула, а из видавшей виды спортивной сумки, а мы с Петриком развели руками и пообещали предъявить свои проездные документы чуть позже. Недовольно поцокав, проводница пошла по вагону дальше. Мы начали обживаться: часть пожитков запихнули под нижнюю полку, часть забросили на самую верхнюю. Баул Макар оставил при себе: заботливо поместил в изголовье, прикрыв от посторонних взглядов тощей казенной подушкой.
Мы с Петриком разыграли в «камень, ножницы, бумага», кому на какой полке спать, ему досталась верхняя, и он принялся вить там гнездо: приготовил постель, приладил подобием шторки простынку, придавив ее край по всей длине барахлом на полке сверху. Я не спешила укладываться: была только середина дня, и не вызывало сомнений, что добрые мои товарищи еще захотят посидеть за столом. С самоваром и шанежками.
Эмма примчался, когда состав уже тронулся, и я была близка к тому же: испугалась, что братец отстанет от поезда. А у него все: и билеты наши, и суточные-командировочные на пропитание, и сценарий, и расписание выходов Деда Мороза со товарищи!
– А самовар где? – Петрик отметил, что Эмма явился с пустыми руками.
– Чаю изволите? Сей миг все будет, – пообещал братец и, сдвинув дверь, покричал в конец вагона: – Галочка, четыре стаканчика черного с лимончиком спроворь нам!
– Десять минут, Вить! – отозвался веселый женский голос. – Только билеты соберу!
Вскоре в нашу дверь постучали, Эмма открыл и, подкрутив воображаемый ус, пропустил в купе невысокую пухлую деву.
– Билетики! – попросила она, улыбнувшись персонально ему.
Братец без промедления выдал запрошенное и напомнил:
– Чайку бы нам, Галочка.
– Моментик, – пообещала проводница и посмотрела на Макара: – Ваш билет, пожалуйста.
– Так я же уже, – пробормотал тот. – Я же вам… Или не вам? – Он вдруг заволновался, подпрыгнул и вытянул шею, пытаясь заглянуть за спину Галочки.
– Вы знаете, к нам уже приходили за билетами, и молодой человек отдал свой вашей коллеге. – Я пришла на помощь Макару.
– Какой еще коллеге? – Проводница тоже оглянулась и пожала плечами: – Одна я… Да что за женщина-то? В форме, как я?
– Нет… В таком синем пальто, – бледнея, пролепетал Макар.
– В пальто. – Галочка вздохнула. – Беда мне… Снова жулики на линии. А вы не знаете, что ли, этот фокус? – Она накинулась на беднягу Макара: – Как только люди в поезд садятся, идет по вагонам мошенница, представляется проводником и собирает у пассажиров билеты. Люди их отдают, а чего? Они уже сели в поезд. А у преступницы в кассе работает сообщник, который оформит билеты как возврат! И вас на ближайшей станции из поезда высадят!
– Как высадят? Почему высадят? – испугался Макар.
– Да потому что нельзя без проездных документов!
Драма разворачивалась быстро и динамично – куда там пьесам Шекспира! Мы только наблюдали за происходящим, открыв рты. Построжавшая Галочка вызвала начальника поезда. Тот подтвердил – нельзя без билета, готовьтесь на выход на следующей станции. Жалобные стенания жертвы мошенничества он игнорировал. Велел несчастному Макарушке немедленно звонить в дежурную часть линейного управления МВД России на транспорте и… решительно выдворил его из вагона.
– А баул! Баул-то! – спохватилась я, сообразив, что парень ушел на выход с одной спортивной сумкой. В оконное стекло снаружи особо крупной снежинкой влипла бледная ладонь и настойчиво застучала.
– Баул довезите! Она придет за ним! Это важно! Петя, прошу тебя! Умоляю!
Поезд грохнул сцепками и медленно тронулся.
– Прощай, дружочек! Я тебя не забуду. – Петрик утер невидимую слезинку своей простынной занавеской и потянулся, чтобы переставить с опустевшей полки злосчастного Макара на свою доверенный его попечению баул.
Стыдно признаться, но отряд не заметил потери бойца. Даже наоборот: без Макара в купе стало и попросторнее, и поприятнее. Остались все свои, можно сказать, родные. Петрик еще некоторое время изображал из себя потерявшего пару лебедя, но быстро понял, что он неубедителен в этой роли, и стряхнул с себя грусть-тоску. Но не сбросил груз добровольно принятой ответственности.
– Баул мы довезем куда надо, – сказал он решительно. – В память о безвременно покинувшем нас Макаре.