есенье я пришел только потому, что больше идти мне было некуда. Подозреваю, что та же причина привела туда и многих других гостей.
Конклин, должно быть, обожал наставлять рога другим мужчинам. Если ему и Луизе удавалось поладить с молодой дамой, она и ее муж оказывались в списке приглашенных на следующую вечеринку. Конклину нравилось беседовать с мужьями, Луизе — обсасывать происшедшее с женами. В то воскресенье, с третьим бокалом в руке, я случайно стал участником разговора, который вели мой будущий партнер Ричард Триппет, его жена, Барбара, и изрядно выпивший врач-педиатр, подозреваю, один из тех мужей, с которыми нравилось беседовать Конклину. Педиатр, низенький толстячок лет пятидесяти, сияя розовой лысиной, рассказывал Триплету подробности покупки за 250 долларов «плимута» выпуска 1937 года, который он собирался реставрировать в Нью-Йорке всего лишь за две тысячи долларов.
—Знаете, как я его нашел?— его правая рука взлетела вверх, левая, с бокалом, осталась на уровне груди.— По объявлению в «Нью-Йорк таймс». Я снял трубку, позвонил этому парню в Делавер и в тот же день отправил ему чек.
—Как интересно,— вежливо прокомментировала Барбара Триппет.
Триппет, похоже, действительно заинтересовался рассказом доктора. Он положил руку ему на плечо, наклонился к нему и сообщил следующее: «После долгих размышлений я пришел к выводу, что ни одна из многочисленных моделей, изготовленных в Соединенных Штатах в тридцатых годах, не может сравниться с «плимутом» выпуска 1937 года в вульгарности и низком качестве».
Педиатр не сразу переварил его слова. Затем отпил из бокала и бросился защищать свое приобретение.
—Вы так думаете? В вульгарности, значит? А скажите-ка мне, приятель, на какой машине ездите вы?
—Я не езжу,— ответил Триппет.— У меня нет машины.
В глазах педиатра отразилось искреннее сострадание.
—У вас нет машины… в Лос-Анджелесе?
—Иногда нас подвозят,— заметила Барбара.
Педиатр печально покачал головой и обратился ко мне.
—А как насчет вас, мистер? У вас есть машина, не так ли?— он буквально молил меня дать положительный ответ.— Вот у вашего приятеля машины нет. Ни одной.
—У меня мотороллер,— ответил я.— «Кашмэн» выпуска 1947 года.
Мой ответ тронул доктора до глубины души.
—Вы должны купить автомобиль. Скопите деньги на первый взнос и сразу покупайте. У меня «линкольн-континенталь», у жены — «понтиак», у двух моих детей — по «мустангу», и теперь я собираюсь отреставрировать «плимут» и буду любить его больше всех остальных машин, вместе взятых. Вы знаете, почему?
—Почему?— спросил Триппет, и по тону я понял, что он действительно хочет знать ответ.
—Почему? Я вам скажу. Потому что в 1937 году я поступал в колледж и был беден. Вы, должно быть, знаете, каково быть бедным?
—В общем-то, нет,— ответил Триппет.— Я никогда не был беден.
Не могу сказать, почему, но я сразу ему поверил.
—Вам повезло, приятель,— доктор-то, похоже, полагал, что человек, не имеющий автомобиля в Лос-Анджелесе, не просто беден, но нищ.— А я вот был тогда беден, как церковная мышь. Так беден, что меня однажды выгнали из моей комнаты, потому что я не мог уплатить ренту. Я бродил по кампусу и увидел эту машину, «плимут» тридцать седьмого года, принадлежащий моему богатому сокурснику. Мы встречались на лекциях по биологии. Я забрался в кабину и устроился там на ночь. Должен же я был где-то спать. Но этот подонок, простите меня за грубое слово, заявился в одиннадцать вечера, чтобы запереть дверцы, и обнаружил меня в кабине. И вы думаете, этот сукин сын позволил мне провести ночь в его машине? Черта с два. Он меня выгнал. Он, видите ли, боялся, что я испачкаю ему сидение. И знаете, что я пообещал себе в ту ночь?
—Что придет день,— подала голос Барбара Триппет,— когда вы накопите достаточно денег, чтобы купить точно такой же, как у вашего друга, автомобиль,— она широко улыбнулась.— У богатого подонка, с которым вы изучали биологию.
Доктор радостно покивал.
—Верно. Именно это я и пообещал себе.
—Почему?— спросил Триппет.
—Что почему?
—Почему вы пообещали себе именно это?
—О господи! Мистер, я же вам только что все объяснил.
—Но что вы собираетесь с ним делать? Я говорю о «плимуте».
—Делать? А что я должен с ним делать? Это будет мой «плимут».
—Но у вас уже есть четыре машины,— не унимался Триппет.— В чем заключается практическая польза вашего нового приобретения?
Лысина доктора порозовела еще больше.
—Не нужно мне никакой пользы, черт побери! Он просто должен стоять у моего дома, чтобы я мог смотреть на него. О господи, как же трудно с вами говорить. Пойду-ка лучше выпью.
Триппет наблюдал за доктором, пока тот не исчез в толпе гостей.
—Восхитительно,— пробормотал он, взглянув на жену,— Просто восхитительно,— потом повернулся ко мне.— У вас действительно есть мотороллер?
Ответить я не успел, потому что на мое плечо опустилась мясистая рука Джека Конклина, первого лос-анджелесского соблазнителя.
—Эдди, дружище! Рад тебя видеть. Как дела?
Прежде чем я раскрыл рот, он уже говорил с Триппетами.
—Кажется, мы не знакомы. Я — Джек Конклин, тот самый, что платит за все, съеденное и выпитое сегодня.
—Я — Ричард Триппет, а это моя жена, Барбара. Мы пришли с нашими друзьями, Рэмси, но, боюсь, не успели представиться. Надеюсь, вы не в обиде?
Правая рука Конклина легла на плечо Триппета, левая ухватила Барбару за талию. Та попыталась вырваться, но Конклии словно этого и не заметил.
—Друзья Билли и Ширли Рэмси — мои друзья, Особенно Ширли, а?— и он двинул локтем в ребра Триплету.
—Разумеется,— сухо ответил Триппет.
—Если вы хотите с кем-то познакомиться, только скажите Эдди. Он знает тут всех и вся, не так ли, Эдди?
Я начал было говорить, что Эдди всех не знает, да и не хочет знать, но Конклин уже отошел, чтобы полапать других гостей.
—Мне кажется,— Триппет вновь повернулся ко мне,— мы говорили о вашем мотороллере. Вы действительно ездите на нем?
—Нет,— признался я.— Езжу я на «фольксвагене», но у меня есть еще двадцать одна машина. Не хотите ли купить одну из них?
—Нет, благодарю,— ответил Триппет.
—Все изготовлены до 1932 года. В отличном состоянии,— как я уже упомянул ранее, в руке у меня был уже третий бокал, в котором оставалось меньше половины.
—Зачем они вам?— удивился Триппет.
—Я получил их по наследству.
—И что вы с ними делаете?— спросила Барбара Триппет.— Ездите на каждой по очереди?
—Сдаю их в аренду. Киностудиям, бизнесменам, агентствам.
—Разумно,— кивнул Триппет.— Но возьмем джентльмена, с которым мы только что разговаривали… О «плимуте» 1937 года выпуска. Это же просто болезнь, знаете ли.
—Если это болезнь, то ей поражены тысячи других.
—Неужели?
—Будьте уверены. К примеру, эти двадцать одна развалюхи, что я держу в гараже в восточной части Лос-Анджелеса. Никто их не видит, я не рекламирую их в газетах или на телевидении, моего телефонного номера нет в справочнике. Но раз или два на день мне звонят какие-то психи, которые хотят купить определенную марку машины или все сразу.
—Почему вы их не продаете?
Я пожал плечами.
—Они дают постоянный доход, а деньги нужны всем, в том числе и мне.
Триппет взглянул на часы с золотым корпусом.
—Скажите, пожалуйста, вы любите машины?
—Не особенно.
—Вот и прекрасно. Почему бы вам не пообедать с нами? Я думаю, мне в голову пришла потрясающая идея.
Барбара Триппет вздохнула.
—Вы знаете,— обратилась она ко мне,— после того, как он произнес эти слова в прошлый раз, мы стали владельцами зимней гостиницы в Аспене, Колорадо.
Покинув вечеринку Конклинов, мы отправились в один из маленьких ресторанчиков, владельцы которых, похоже, меняются каждые несколько месяцев. Я, Барбара Триппет, миниатюрная брюнетка моего возраста, лет тридцати трех, с зелеными глазами и приятной улыбкой, и Ричард Триппет, подтянутый и стройный, несмотря на его пятьдесят пять лет, с длинными седыми волосами. Говорил он откровенно, и многое из того, что я услышал в тот вечер, оказалось правдой. Возможно, все. Специально я не выяснял, но потом ни разу не поймал его на лжи.
Помимо его политических пристрастий, анархо-синдикализма в теории и демократии — на практике, он получил американское гражданство, прекрасно фехтовал, прилично играл на саксофоне, считался специалистом по средневековой Франции, а кроме того, в свое время был капитаном в одном из «пристойных воинских подразделений», автогонщиком и механиком гоночных автомобилей, лыжным инструктором и владельцем гостиницы в Аспене, обладая при этом независимым состоянием.
—Дедушка сколотил его в Малайзии, знаете ли,— рассказал он.— В основном, на олове. Уйдя на покой, он приехал в Лондон, но изменение климата за месяц свело его в могилу. Мой отец ничего не знал о бизнесе деда, да и не хотел вникать в его тонкости. Поэтому он нашел в Сити самый консервативный банк и передал ему управление компанией. Так продолжается и по сей день. Барбара тоже богата.
—Пшеница,— пояснила Барбара.— Тысячи акров канзасской пшеницы.
—В вашей компании я чувствую себя бедным родственником,— отшутился я.
—Я рассказал вам об этом не потому, что хотел похвалиться нашим богатством,— успокоил меня Триппет.— Я лишь дал вам понять, что у нас есть возможности финансировать мою прекрасную идею, если она приглянется и вам.
Но до сути мы добрались лишь после того, как нам принесли кофе и бренди.
—Я хочу вернуться к нашему доктору с «гогамутом».
—Зачем?
—Трогательный случай, знаете ли. Но типичный.
—В каком смысле?
—Как я заметил, большинство американцев среднего возраста проникнуты сентиментальными чувствами к своему первому автомобилю. Они могут забыть дни рождения детей, но всегда назовут вам год изготовления своей первой машины, модель, цвет, дату покупки и ее стоимость, с точностью до цента.