— Свое алиби я приберегу до тех пор, пока оно действительно мне не понадобится. Ни одна из этих историй не представляется надежной на все сто процентов, однако настоящие алиби редко бывают таковыми. А как насчет Нанхейма?
Гилд, похоже, удивился.
— Почему вы о нем вспомнили?
— Я слышал, будто он был неравнодушен к секретарше.
— Где вы об этом слышали?
— Так, слышал.
Он нахмурился.
— Полагаете, источник вполне надежный?
— Да.
— Что ж, — медленно произнес Гилд, — его-то мы всегда можем проверить. Но скажите-ка, какое вам дело до всех этих людей? Разве вы не думаете, что убил Уайнант?
Я высказал то же предположение, которое высказывал в разговоре со Стадси.
— Можете поставить два против одного, что это сделал не он.
Нахмурившись, он довольно долго молча смотрел на меня, а затем сказал:
— В любом случае, это мысль. И кто же ваш кандидат?
— До этого я пока еще не дошел. Поймите, я ничего не знаю и не хочу сказать, будто Уайнант не убивал. Я лишь хочу сказать, что не все факты свидетельствуют против него.
— Причем, говоря так, вы ставите два против одного. Что именно против него не свидетельствует?
— Можете назвать это интуицией, если хотите, — сказал я, — однако…
— Я никак не хочу это называть, — сказал он. — По-моему, вы — проницательный сыщик, и я хочу выслушать то, что вы имеете сказать.
— В основном я имею массу вопросов. Например, сколько, времени прошло с тех пор, как лифтер высадил миссис Йоргенсен на этаже Джулии Вулф, до того момента, когда она позвонила ему и сказала, что слышала стоны?
Гилд поджал губы и вновь разомкнул их, чтобы спросить:
— Вы думаете, она могла?.. — Остальная часть вопроса повисла в воздухе.
— Я думаю, она могла. Мне хотелось бы знать, где был Нанхейм. Мне хотелось бы знать ответы на вопросы, поставленные в письме Уайнанта. Мне хотелось бы знать, куда делась разница в четыре тысячи долларов между той суммой, которую Маколэй передал секретарше, и той, которую она, похоже, передала Уайнанту. Мне хотелось бы знать, откуда у нее было обручальное кольцо.
— Мы делаем все, что в наших силах, — сказал Гилд. — Что до меня, то в данный момент мне хотелось бы знать, почему Уайнант, если он не убивал, не хочет явиться к нам и ответить на вопросы.
— Одна из причин может заключаться в том, что миссис Йоргенсен с удовольствием бы опять упрятала его в психушку. — В голову мне пришла другая мысль. — Герберт Маколэй работает на Уайнанта и вы, случаем, не ограничились лишь тем, что поверили Маколэю на слово, когда он заявил вам, что тот человек в Аллентауне — не Уайнант?
— Нет. Тот моложе Уайнанта, почти совсем без седины в волосах — следов краски тоже не обнаружено — и совсем не похож на фотографии, которые у нас есть. — Казалось, Гилд нисколько не сомневается. — У вас на ближайшие час с небольшим нет никаких дел?
— Нет.
— Отлично. — Он встал. — Я дам ребятам задание поработать над тем, что мы обсуждали, а мы с вами, пожалуй, нанесем кое-кому визит.
— Великолепно, — сказал я, и он вышел из кабинета.
В корзине для бумаг лежал экземпляр «Таймс». Я выудил его из корзины и открыл страницу с колонками объявлений. Среди них было объявление Маколэя:
«Абнер. Да. Банни».
Когда Гилд вернулся, я спросил:
— Как насчет помощников Уайнанта — кто там работал у него в мастерской? С ними побеседовали?
— Угу, но они ничего не знают. Они получили расчет в конце той недели, когда он уехал — помощников всего двое — и с тех пор они не видели Уайнанта.
— Над чем они работали перед тем, как мастерскую закрыли?
— Над какой-то краской или чем-то еще в том же духе — какой-то стойкий краситель зеленого цвета. Не знаю. Могу выяснить, если хотите.
— Вряд ли это так уж важно. Большая у него мастерская?
— Выглядит вполне прилично, насколько я могу судить. Думаете, мастерская имеет какое-то отношение к делу?
— Все может быть.
— Угу. Ну что, пойдем, пожалуй.
XVI
— Прежде всего, — сказал Гилд, когда мы вышли из его кабинета, — заглянем к мистеру Нанхейму. Он должен быть дома: я наказал ему никуда не отлучаться, пока сам не позвоню.
Квартира мистера Нанхейма находилась на четвертом этаже мрачного, пропитанного сыростью и запахами здания, в котором отчетливо раздавались, доносившиеся с Шестой авеню звуки. Гилд постучал в дверь.
В квартире послышались торопливые шаги, и кто-то спросил:
— Кто там? — Голос принадлежал мужчине и звучал гнусаво и слегка раздраженно.
Гилд ответил:
— Джон.
Дверь торопливо распахнул маленький, болезненного вида мужчина лет тридцати пяти-тридцати шести, одеяние которого составляли только майка, синие трусы и черные шелковые носки.
— Я не ждал вас, лейтенант, — заныл он. — Ведь вы сказали, что позвоните. — Казалось, он был напуган. У него были маленькие, темные, близко посаженные глаза и широкий рот с тонкими, нервными губами. Нос был необычайно мягким — длинный, обвислый, он, казалось, не имеет костей.
Гилд коснулся рукой моего локтя, и мы вошли. Через открытую дверь слева виднелась неприбранная постель. Комната, в которой мы оказались, представляла собой убогую, грязную, заваленную одеждой, газетами и грязной посудой гостиную. В нише с правой стороны находились раковина и плита. Между ними стояла девица, державшая в руке небольшую сковороду. Это была широкая, пышнотелая рыжая женщина лет приблизительно двадцати восьми, приятной, но довольно вульгарной и неряшливой наружности. Она была одета в помятое розовое кимоно и поношенные розовые домашние туфли со сбившимися бантами. Угрюмо она наблюдала за нами.
Гилд не представил меня Нанхейму и не обратил ни малейшего внимания на женщину.
— Садитесь, — сказал полицейский и отодвинул в сторону валявшуюся на краю дивана одежду.
Я чуть сдвинул, лежавшую в кресле-качалке газету, и сел. Поскольку Гилд не снял шляпу, я поступил так же.
Нанхейм подошел к столу, где стояли более чем наполовину опустошенная пинтовая бутылка виски и пара стаканов, и сказал:
— Глотнете?
Гилд скорчил гримасу.
— Только не этой блевотины. С чего это ты сказал мне, будто знал дамочку Вулф всего лишь в лицо?
— Так оно и было, лейтенант, это правда. — Дважды он искоса бросал на меня взгляд и тут же отводил его в сторону. — Может, как-нибудь при встрече я и поздоровался с ней или спросил, как дела, или же еще что-нибудь в этом духе, но не более того. Это правда.
Женщина, стоявшая в нише, саркастически расхохоталась, однако лицо ее оставалось невеселым. Нанхейм резко повернулся к ней.
— Смотри мне, — сказал он срывающимся от ярости голосом, — попробуй вставить хоть слово, и я тебе зубы повышибаю.
Женщина размахнулась и швырнула ему в голову сковороду. Сковорода пролетела мимо и со звоном ударилась о стену. На стене, на полу и на мебели появились свежие пятна от яичного желтка и жира.
Он бросился на женщину. Чтобы поставить ему подножку, мне даже не пришлось подниматься с кресла. Он растянулся на полу. Женщина взяла в руки кухонный нож.
— Хватит, — проворчал Гилд. Он тоже не поднялся с места. — Мы пришли сюда вовсе не для того, чтобы посмотреть ваш базарный спектакль — нам надо с тобой поговорить. Вставай и веди себя прилично.
Нанхейм медленно поднялся на ноги.
— Она, когда пьяна, доводит меня до бешенства, — сказал он. — Сегодня она весь день мотает мне нервы. — Он подвигал правой рукой. — Кажется, я вывихнул запястье.
Женщина, ни на кого не взглянув, прошла мимо нас, зашла в спальню и хлопнула дверью.
— Может, если бы ты бросил увиваться за другими женщинами, у тебя было бы поменьше неприятностей с этой, — сказал Гилд.
— Кого вы имеете в виду, лейтенант? — На лице у Нанхейма было написано невинное удивление и, пожалуй, даже обида.
— Джулию Вулф.
Теперь на болезненном лице маленького человечка было написано возмущение.
— Это ложь, лейтенант. Любой, кто скажет, будто я хоть раз…
Гилд прервал его, обратившись ко мне:
— Если хотите ткнуть ему в рожу, я не стану вас отговаривать на основании того, что у него повреждена рука: он даже не сможет вам как следует ответить.
Вытянув вперед обе руки, Нанхейм повернулся ко мне.
— Я не хотел сказать, что вы лжете. Я просто имел в виду, что, может быть, кто-то ошибся, когда…
Гилд вновь перебил его:
— Разве ты бы не переспал с ней, если бы такой шанс представился?
Нанхейм облизнул нижнюю губу и с опаской посмотрел на дверь спальни.
— Вообще-то, — медленно произнес он предусмотрительно тихим голосом, — она, конечно, была классной штучкой. Думаю, я не отказался бы.
— Но ты никогда не пытался снять ее?
С минуту Нанхейм колебался, затем передернул плечами и сказал:
— Вы же знаете, как это бывает. Когда крутишься то здесь, то там, пытаешься воспользоваться почти любой подвернувшейся возможностью.
Гилд недовольно посмотрел на него.
— Напрасно ты не сказал мне об этом с самого начала. Где ты был в тот день, когда ее убрали?
Маленький человечек подскочил, словно его укололи булавкой.
— Боже милостивый, лейтенант, неужели вы думаете, что я имею к этому делу какое-то отношение? С чего это мне понадобилось бы убивать ее?
— Где ты был?
Тонкие губы Нанхейма нервно подергивались.
— Какой был день, когда ее?..
Он оборвал фразу, так как дверь в спальню открылась.
Из спальни, держа в руке чемодан, вышла пышнотелая женщина. Она была полностью одета для выхода на улицу.
— Мириам, — сказал Нанхейм.
Она посмотрела на него мутным взглядом и сказала:
— Терпеть не могу подлецов, но если бы я их любила, я бы терпеть не могла подлецов-стукачей, а если бы даже я и любила подлецов-стукачей, то тебя все равно бы терпеть не могла. — Она повернулась к входной двери.
Гилд, поймав Нанхейма за руку, чтобы не дать ему броситься вслед за женщиной, повторил: