Я выехал туда незамедлительно, опасаясь, что Хенри Эйхельбергер может случайно позвонить в агентство и его предупредят о моем визите. Под указанным в адресе номером дома я обнаружил паршивенькие меблированные комнаты, прямо под окнами которых пролегали железнодорожные пути, а в первом этаже располагалась китайская прачечная. В наем сдавались комнаты наверху, куда вела шаткая, покрытая пыльной дорожкой деревянная лестница. Где-то на полпути между этажами запахи прачечной сменились вонью керосина и застоявшегося табака. В начале коридора висела полка, на которой я обнаружил регистрационную книгу. Последняя запись была сделана карандашом недели три назад, из чего несложно было заключить, что администрация не особенно обременяет себя формальностями.
Рядом с книгой лежал колокольчик и табличка с надписью «Управляющий». Я позвонил и стал ждать. Через какое-то время до меня донеслись неторопливые шаркающие шаги, и передо мной появился мужчина, на котором были поношенные кожаные шлепанцы и потерявшие первоначальный цвет брюки. Через брючный ремень свисал необъятный живот. А лицу этого типа явно могла бы оказать добрую услугу китайская прачечная.
— Здорово, — буркнул он. — Чего стоишь, записывайся в книгу.
— Мне не нужна комната, — сказал я. — Я ищу Хенри Эйхельбергера, который, насколько мне известно, обитает здесь у вас, хотя в вашем талмуде он не зарегистрирован. Вам известно, что это незаконно?
— Тоже мне, умник, — усмехнулся толстяк. — Его комната там, в конце коридора. Номер восемнадцать.
И он ткнул в полумрак коридора пальцем цвета пережаренного картофеля.
— Будьте любезны, проводите меня, — сказал я.
— Ты что, генерал-губернатор? — он захихикал, и живот запрыгал в такт. — Ну ладно, ступай за мной, приятель.
Мы проследовали вдоль мрачного коридора до крепкой деревянной двери, над которой располагалось заколоченное фанерой окошко. Толстяк громыхнул в дверь кулаком, но никто не отозвался.
— Ушел куда-то, — прокомментировал этот простой факт управляющий.
— Соизвольте отпереть дверь, — сказал я. — Придется войти и дожидаться Эйхельбергера там.
— Черта лысого! — осклабился толстяк. — И вообще, кто ты такой? Откуда ты взялся?
Вот это мне уже не понравилось. Мужик он был крупный, но фигура его вся полнилась воспоминаниями о выпитом пиве. Я огляделся по сторонам — в коридоре не было ни души. Коротким, без замаха ударом я послал толстяка на пол. Придя в себя, он сел и посмотрел на меня снизу вверх слезящимися глазками.
— Это нечестно, парень, — сказал он, — Ты меня лет на двадцать моложе.
— Открывай дверь. У меня нет желания препираться с тобой.
— Ладно, гони пару долларов.
Я достал из кармана две долларовые банкноты и помог толстяку подняться.
Он запихнул деньги в задний карман брюк и достал оттуда же ключ.
— Если позже услышишь какой-нибудь шум, не обращай внимания, — сказал я. — Ущерб будет сполна возмещен.
Он кивнул и вышел, заперев дверь снаружи. Когда его шарканье затихло и наступила полная тишина, я огляделся по сторонам.
Комната была маленькая и душная. Здесь стояли шкаф с выдвижными ящиками, простой деревянный стол, кресло-качалка и узкая металлическая кровать с облезшей эмалью, которую покрывала штопаная-перештопанная накидка.
Окно прикрывали засиженные мухами занавески и жалюзи, у которых не хватало верхней планки.
В углу на табуретке стоял оцинкованный таз и висели на крюке два несвежих вафельных полотенца. Ни туалета, ни ванной здесь, разумеется, не было. Не было даже гардероба. Его заменяла тряпка, занавешившая еще один угол комнаты. Отдернув ее, я увидел серый деловой костюм самого большого из существующих размеров, то есть моего (разница в том, что я не покупаю готового платья). Внизу стояла пара черных ботинок по меньшей мере сорок четвертого размера и дешевый фибровый чемодан. Обнаружив, что он не заперт, я не преминул его обыскать.
Я просмотрел также все ящики и был немало удивлен тем, что вещи были сложены в них аккуратно. Другое дело, что вещей было немного и среди них мне не попалось жемчужного ожерелья. Я продолжил обыск, заглянув во все мыслимые и немыслимые места комнаты, но не нашел ничего достойного внимания.
Присев на край постели, я закурил сигарету и стал ждать. Теперь мне уже было ясно, что Хенри Эйхельбергер либо круглый дурак, либо ни в чем не виновен. Ни его поведение, ни сам вид этой комнаты не предполагали, что он — личность, способная на такие хлопотные, но выгодные операции, как кража жемчуга.
Я успел высадить четыре сигареты — больше, чем я выкуриваю обычно за целый день, — когда послышались шаги. Они были легкие и быстрые, но не крадущиеся. Ключ заскрежетал в замке, и дверь распахнулась. На пороге стоял мужчина и смотрел прямо на меня.
Во мне 190 сантиметров роста, и вешу я приблизительно восемьдесят килограммов. Этот человек тоже был высок, но на вид должен был быть легче меня. На нем был синий летний костюм, который за неимением лучшего определения я бы назвал опрятным. Светлые густые волосы, шея, какими карикатуристы наделяют прусских капралов, широкие плечи и большие волосатые руки. По лицу видно, что ему пришлось в этой жизни выдержать немало крепких ударов. Его маленькие зеленоватые глазки разглядывали меня с выражением, которое в тот момент я принял за мрачный юмор. Сразу видно, с этим парнем шутки плохи, но меня его вид не испугал. Мы с ним примерно одинаковой комплекции, наши силы примерно равны, а уж в своем интеллектуальном превосходстве я не сомневался.
Я спокойно поднялся и сказал:
— Мне нужен некий Хенри Эйхельбергер.
— А ты, собственно, как здесь оказался? — спросил он.
— Это подождет. Повторяю, мне нужен Эйхельбергер.
— Ну ты, комик, тебя, кажись, давно не учили, как себя вести, — и он сделал пару шагов мне навстречу.
— Меня зовут Уолтер Гейдж, — сказал я. — Эйхельбергер — это ты?
— Так я тебе и сказал.
Я сделал шаг к нему.
— Послушай, я жених мисс Эллен Макинтош, и мне стало известно, что ты пытался поцеловать ее.
— Что значит пытался? — его рожа расплылась в гадкой ухмылке.
Я резко выбросил вперед правую руку, и удар пришелся ему в челюсть. Мне казалось, что я вложил в него достаточную мощь, но он принял его хладнокровно. Я еще два раза ударил его левой, но тут сам получил жуткий удар в солнечное сплетение. Потеряв равновесие, я упал, хватаясь руками за воздух. Видимо, я ударился головой об пол. В тот момент, когда у меня снова появилась возможность поразмыслить, как побыстрее подняться, меня уже хлестали мокрым полотенцем. Я открыл глаза. Прямо над собой я увидел лицо Хенри Эйхельбергера, на котором было написано что-то вроде сочувствия.
— Ну что, пришел в себя? — спросил он. — У тебя брюшной пресс слабенький, как чайник у китайцев.
— Дай мне бренди! — потребовал я. — И вообще, что случилось?
— Так, ерунда. Твоя нога попала в дырку в ковре. Тебе действительно нужно выпить?
— Бренди! — повторил я и закрыл глаза.
— Ну что ж, можно. Надеюсь, у меня от возни с тобой не начнется новый запой.
Дверь открылась и закрылась снова. Я лежал неподвижно, стараясь перебороть подступавшую тошноту. Время тянулось мучительно медленно. Дверь снова скрипнула и что-то твердое уперлось мне в нижнюю губу. Я открыл рот и в него полилось спиртное. Тепло моментально разлилось по моему телу, возвращая силы. Я сел.
— Спасибо, Хенри, — сказал я. — Можно, я буду звать тебя просто Хенри?
— Валяй, за это денег не берут.
Я поднялся на ноги и встал перед ним. Он разглядывал меня с любопытством.
— А ты неплохо выглядишь. Никогда бы не подумал, что ты окажешься таким хлипким.
— Берегись, Эйхельбергер! — воскликнул я и со всей силы врезал ему в челюсть. Он тряхнул головой, в его глазах появилось беспокойство. Не теряя времени, я нанес ему еще три удара.
— Отлично! Ты сам на это напросился! — заорал он и кинулся на меня.
Честное слово, мне удалось уклониться от его кулака, но движение получилось, видимо, слишком быстрым, я потерял равновесие и упал, ударившись головой о подоконник.
Влажное полотенце шлепнулось мне на лицо. Я открыл глаза.
— Слушай, друг, — сказал Хенри, — ты уже отключался два раза. Давай-ка полегче, а?
— Бренди! — прохрипел я.
— Придется обойтись простым виски.
Он прижал к моим губам стакан, и я стал жадно пить. Потом я снова поднялся на ноги и пересел на кровать. Хенри уселся рядом и похлопал меня по плечу.
— Уверен, мы с тобой поладим, — сказал он. — Не целовал я твоей девушки, хотя, признаюсь, не отказался бы. Это все, что тебя тревожило?
Он налил себе с полстакана виски из пинтовой бутыли, за которой выбегал в магазин, и со смаком опорожнил его.
— Нет, не все, — сказал я. — Есть еще одно дело.
— Выкладывай, но только без фокусов. Обещаешь?
Крайне неохотно я дал ему это обещание.
— Почему ты бросил работу у миссис Пенраддок? — спросил я его.
Он пристально посмотрел на меня из-под своих густых, белесых бровей.
Затем взгляд его опустился на бутылку, которую он держал в руке.
— Как ты считаешь, меня можно назвать красавчиком?
— Видишь ли, Хенри…
— Только не надо пудрить мне мозги, — прервал меня он.
— Нет, Хенри, — сказал я тогда, — красавчиком тебя действительно назвать трудно, но внешность у тебя бесспорно мужественная.
Он снова до половины наполнил стакан и подал его мне.
— Твоя очередь, — сказал он.
И я осушил стакан, сам плохо соображая, что делаю. Когда я перестал кашлять. Хенри забрал у меня стакан, снова налил в него виски и выпил.
Бутыль почти опустела.
— Предположим, тебе понравилась девушка необыкновенной, неземной красоты. А у тебя такая рожа, как у меня. Лицо парня, которого воспитала улица, а образование дали грузчики в доках. Парня, который не дрался разве что с китами и товарными поездами, а остальных лупил за милую душу и, понятно, сам пропускал иной раз удар-другой. И вот он получает работу, где видит свою красавицу каждый день, зная, что шансов у него никаких. Что бы ты сделал в таком положении? Я решил, что лучше всего просто уйти.