Я подошел сзади и наклонился над ним.
—Ламберт?
Он оглянулся. Его глаза слезились. Может, от простуды, но скорее всего от героина.
—Да?
Вопреки тому, что утверждают кинофильмы, детектива в штатском не сразу принимают за полицейского.
—Полиция,— тихо сказал я.— Пойдем со мной.
Он усмехнулся.
—Я не в настроении, приятель,— и повернулся к своим друзьям.
Он был в кожаной жилетке. Я дернул ее вверх и закрутил вокруг плеч Ламберта, как смирительную рубашку, а ногой вышиб из-под него стул.
Тело всегда реагирует автоматически. Упади он на пол, мне бы не удалось вывести его из кафетерия. Дружки Ламберта позаботились бы об этом. Однако ноги, как я и предполагал, спружинили, и в то же мгновение мне удалось развернуть его и быстро погнать к двери.
Он вскрикивал и пытался вырваться, но я держал крепко. Дверь оказалась закрытой, и ему пришлось открыть ее головой. Мы выскочили на улицу так быстро, что никто не успел моргнуть глазом.
Ламберт все еще пытался сопротивляться. Наш «форд» стоял у тротуара, и я, не останавливаясь, шарахнул Ламберта о борт машины. Чтобы он окончательно успокоился, я оттащил его на шаг или два и повторил ту же процедуру. Он сразу обмяк и перестал дергаться.
Эд держал наготове наручники. Я отпустил жилетку, завел руки Ламберта назад, и железные браслеты сомкнулись на запястьях. Открыв дверцу, я впихнул его на заднее сиденье.
В этот миг меня схватили за рукав.
—Уважаемый,— произнес женский голос.
Я выпрямился. Передо мной стояла женщина средних лет, в красно-белом цветастом платье, с большой соломенной сумкой. Что-то очень рассердило ее.
—Вы совершенно уверены, что необходимо прибегать к такому насилию?
Друзья Ламберта могли появиться каждую секунду.
—О чем это вы, мадам?— сухо спросил я.— Полиция всегда стремится обойтись без насилия.
Я влез на заднее сиденье рядом с Ламбертом, Эд захлопнул дверцу, сел за руль, и наш «форд» рванул с места еще до того, как открылась дверь бара и на улицу повалил народ.
Скрюченный Ламберт напоминал побитую собаку.
—Том,— позвал Эд.
—Да?
—Похоже, к твоему личному делу подошьют еще одно письмо.— Он смотрел в зеркало заднего обзора.— Она записывает наш номер.
—Я свалю вину на тебя.
Эд довольно хмыкнул.
—У меня болят руки,— неожиданно сказал Ламберт, когда мы проехали пару кварталов.
Я взглянул на него. Судя по всему, он полностью очухался. Как известно, простуда так быстро не проходит.
—А ты поменьше коли их иголками,— посоветовал я.
—Наручники давят,— пожаловался он.
—Очень жаль.
—Может, снимете?
—Только в участке.
—Я могу дать честное слово…
Мы рассмеялись. Ламберт тяжело вздохнул.
—Да, к сожалению, все давно забыли о том, что такое честь.
—Полностью с тобой согласен.
Ламберт устроился поудобнее, насколько позволяли наручники, и отвернулся к окну. Минуты три он разглядывал проплывающие мимо дома, а потом снова заговорил:
—Пора мне мотать из этого города.
Я засмеялся.
—Твое желание исполнится. В следующий раз ты увидишь Нью-Йорк не раньше, чем через десять лет.
—Я понимаю,— кивнул он.— Прошу тебя, ответь на один вопрос.
—Если смогу.
—Что, по-твоему, является большим наказанием: жить в Нью-Йорке или уехать из него?
—Зачем же ты болтался здесь до тех пор, пока не влип в такой переплет?
Ламберт пожал плечами.
—А ты почему остаешься в городе?
—Я не торгую наркотиками.
—Наркотиками — нет. Но стараешься доказать всем, что ты — мужчина.
Волна наркомании захлестнула университеты, и продавцы ядовитого зелья стали куда более грамотными.
—Никто из нас не родился таким,— продолжал он.— Мы все появились на свет чистыми и невинными младенцами.
Я хмуро взглянул на него.
—Один парень, такой же болтливый, как ты, показал мне фотографию матери. А пока я разглядывал ее, попытался вытащить пистолет из моей кобуры.
Ламберт широко улыбнулся.
—Оставайся в Нью-Йорке. Тебе понравится то, что сделает с тобой этот город.
По лестнице негритянка спускалась почти нормально. На правой ее руке зиял длинный кровоточащий порез. Лицо, кисти рук и одежда тоже были сплошь залиты кровью — ее собственной и мужа,— и, наверное, она еще не оправилась после случившегося. Но когда мы вышли из передней двери и женщина увидела пялящуюся на нее толпу, она сорвалась, стала орать и вырываться, и мы еле выволокли ее на тротуар: от крови кожа ее сделалась скользкой, не ухватиться.
Все это мне совершенно не нравилось: два полицейских в форме тащили окровавленную негритянку прямо в толпу чернокожих жителей Гарлема. Судя по выражению лица Пауля, ему тоже было не по себе.
—Пустите меня!— орала женщина.— Он первый меня пырнул! Пустите! У меня есть права!
Наконец в перерывах между воплями я услышал приближающийся вой сирены. Это ехала «скорая». Слава богу!
Мы добрались до тротуара, когда она притормозила у бордюра. Женщина извивалась, словно угорь — длинный черный окровавленный угорь, визжащий так, что, казалось, кто-то скребет ногтем по классной доске.
Из «скорой» вывалились четверо санитаров в белых халатах. Подбежав, они схватили женщину.
—Все в порядке, мы ее возьмем,— сказал один.
—Давно пора,— ответил я.
Понятно, что быстрее они приехать не могли, но случившееся нагнало на меня страху, а когда я струхну, то впадаю в бешенство и начинаю болтать.
Они не обратили на меня внимания, и правильно сделали.
Наверное, белые халаты испугали женщину. Она закричала:
—Я хочу к моему доктору! Отвезите меня к моему доктору!
Они затолкали ее в «скорую», потратив не меньше сил, чем перед этим потратили мы. Подъехала еще одна карета «скорой помощи», из нее вылезли еще двое парней в белом.
—Где жмурик?— спросил меня один из них.
Я не мог говорить и с трудом дышал. Я просто указал на дом, а Пауль сказал:
—Третий этаж. Сзади. В кухне. Она искромсала его буквально в куски.
Появились еще двое, со сложенными носилками. Толпа, завороженная суматохой и многочисленными мигающими красными огоньками, стояла тихо. На этот раз они довольствовались ролью зрителей.
Мы с Паулем сделали свое дело. Потом, в участке, надо будет писать отчет, но пока мы свободны. И хорошо.
Возбуждение помогает пережить самое трудное. Так было всегда, начиная с того первого раза, когда к западу от Центрального парка такси сбило десятилетнего мальчика. Он был еще жив, но лучше бы ему умереть сразу… Я тогда работал со стариком Джерри, самым первым моим напарником. Я попросил его остановиться у тротуара, вылез из машины, и меня тут же вывернуло наизнанку.
С тех пор я больше не блевал, но чувства испытываю все те же. Возбуждение сперва помогает, но потом наступает реакция, и становится совсем худо.
Патрульную машину мы остановили у противоположного тротуара. Теперь мы протолкались сквозь толпу по направлению к нашему транспорту, не отвечая ни на какие вопросы и не обращая внимания на то, что творится у нас за спиной.
Снова завыла сирена. Первая «скорая» отъехала, увозя женщину в госпиталь Бельвью. Грудь Пауля была залита кровью, которая крапинками запеклась на его лице и руках.
—Ты весь в крови,— сказал я.
—Ты тоже,— ответил он.
Я оглядел себя. Ведя женщину вниз, я шел с той стороны, где был порез, и вымазался в крови даже больше, чем Пауль. С рук капало, а волосы были похожи на шерсть раздавленной кошки. Я чувствовал, как кровь засыхает на моей коже, превращаясь в тонкую тянущую пленку.
—Боже ты мой,— прошептал я, отвернувшись от Пауля, и привалился левым боком к машине. Я не думал о том, что надо вымыться. Единственной мыслью было: «Надо с этим покончить. Надо с этим покончить».
Глава 3
Они возвращались домой поздно ночью — их смена началась в четыре часа дня и закончилась в полночь. Отсутствие транспорта на дорогах было единственным преимуществом вечерней смены. В город они ехали днем, когда основной поток машин шел в противоположном направлении, а обратно возвращались по практически пустому шоссе.
Однако эта смена обладала и существенным недостатком, так как на нее приходилась большая часть совершаемых преступлений. Число ограблений достигало пика от шести до восьми, когда люди шли домой с работы, в это же время жены начинали ссориться с мужьями, а затем к ним добавлялись и пьяницы. Грабежи магазинов, вроде того, что провернул Джо, в основном совершались от десяти вечера до рассвета, когда большинство из них закрыто. Так что в эту смену приходилось вкалывать засучив рукава.
Они ехали в «шевроле» Тома, купленном шесть лет назад,— пожирателе бензина и масла, с хлипкими пружинами и никудышными замками. Том уже не раз собирался поменять машину на более новую, но у него не хватало духа отогнать «шевроле» к продавцу подержанных автомобилей. Он понимал, сколько ему заплатят за эту рухлядь.
—Джо…— прервал молчание Том, когда они выехали из города.
Джо успел задремать.
—Что?
—Я хочу задать тебе вопрос.
—Слушаю.
Том смотрел прямо перед собой.
—Что бы ты делал, будь у тебя миллион долларов?
Джо ответил мгновенно, будто ждал этого вопроса всю жизнь:
—Уехал бы в Монтану.
Том слегка нахмурился и покачал головой.
—Нет, я серьезно.
—Я тоже.
Их взгляды встретились. Ни один не улыбнулся.
—А я бы уехал к Карибскому морю,— сказал Том.
—Так далеко?
—Да,— кивнул Том.— На один из тамошних островов. Например, на Тринидад.
Джо вздохнул.
—Но вместо этого мы в Нью-Йорке:
Том снова взглянул на своего соседа.
—Помнишь, что ты сказал Джорджу на прошлой неделе?
—Этому болтуну? Нет. Что я сказал?
—Что мы можем получить все, чего ни пожелаем, только сдерживаем себя.
Джо довольно хмыкнул.
—Помню.
—Так давай это сделаем! Получим все, что нам нужно!