Дегармо рассмеялся. Это был скрипучий неприятный смех, не только безрадостный, но и бессмысленный.
Мы достигли бульвара Футхилл и опять повернули на восток. Мне казалось, что пока еще прохладно, зато Дегармо вспотел. Он не мог снять пиджак, потому что под мышкой у него был револьвер.
— Эта женщина, Милдред Хэвиленд, сошлась с Элмором, и его жена это знала. Она угрожала ему, мне это известно от ее родителей. Милдред Хэвиленд знала о морфии все: где взять нужное ей количество и как им воспользоваться. После того, как она уложила Флоренс Элмор в постель, она осталась с ней в доме одна. Все условия для того, чтобы набрать в шприц четыре-пять гранов морфия и ввести их женщине, потерявшей сознание, через тот самый прокол, который уже сделал Элмор. Она могла умереть еще до возвращения Элмора, он вернулся бы домой и нашел ее мертвой. Это была бы его проблема, и выкручиваться пришлось бы ему. Кто бы поверил, что кто-то другой до смерти накачал его жену морфием? Для этого нужно было бы знать все обстоятельства. Никто их не знал, но ты знал. Иначе я должен был бы считать, что ты еще глупее, несравненно глупее, чем я думаю. Ты прикрыл девушку. Ты все еще любил ее. Ты припугнул ее, заставил сбежать из города, подальше от опасности, за пределы досягаемости, но ты прикрыл ее, это убийство сошло ей с рук. Настолько крепко она держала тебя в руках. Зачем ты ездил в горы и разыскивал ее?
— А откуда мне было знать, где ее искать? — грубо спросил он. — Может, ты и это постараешься мне объяснить? Или слабо?
— Ни капельки, — сказал я. — Ей осточертел Билл Чесс с его запоями, с его буйным характером, с его скудным житьем-бытьем. Но чтобы вырваться, ей нужны были деньги. Она решила, что здесь она в безопасности и может без риска нажать на Элмора. Она написала, чтобы он прислал ей денег. Вместо этого он послал тебя в Пума-Пойнт, поговорить с ней. Она не сообщила Элмору, под каким именем, где и в каких обстоятельствах она живет. Письмо с адресом: «Пума-Пойнт, Милдред Хэвиленд, до востребования» — дошло бы до нее. Она всегда могла спросить, не пришло ли письмо на это имя. Но письмо не приходило, и никто не ассоциировал ее с Милдред Хэвиленд. Вместо этого в Пума-Пойнте появился ты, со старой фотографией, с привычными грубыми манерами, и ничего не добился у местных жителей.
— Кто сказал тебе, что она пыталась получить деньги от Элмора? — раздраженно спросил Дегармо.
— Никто. Мне самому пришлось до этого додуматься, иначе концы не сходились с концами. Если б Лейвери или миссис Кингсли знали, кто такая Мьюриэл Чесс, и раззвонили об этом, ты бы знал, где и под каким именем ее искать. А ты этого не знал. Следовательно, наводка была от единственного человека, который знал, кто она такая, — от нее самой. Вот почему я предполагаю, что она писала Элмору.
— О’кей, — сказал он наконец. — Давай забудем это. Теперь это уже не имеет никакого значения. Если я и влип, это мое дело. Если б это повторилось еще раз, я бы сделал то же самое.
— Ну и ладно, — сказал я. — Я-то не собираюсь брать кого-нибудь на крючок, в том числе и тебя. А говорю я тебе это для того, чтобы ты не вздумал пришивать Кингсли чужие убийства. Если на нем уже висит одно, пусть оно и остается.
— Только поэтому? — спросил он.
— Ага.
— А я думал, может, потому, что ты меня ненавидишь до смерти, — сказал он.
— Что было, то было, но уже прошло, — сказал я. — Я могу возненавидеть со страшной силой, но ненадолго.
Теперь перед нами расстилался пейзаж с виноградниками: открытые песчаные места, холмы, изборожденные рядами виноградной лозы. Вскоре мы добрались до Сан-Бернардино и миновали его без остановки.
36
В Крестлайне — 5000 футов над уровнем моря — воздух и не думал согреваться. Мы остановились выпить пива. Когда вернулись в машину, Дегармо вынул из кобуры под мышкой револьвер и осмотрел его. Это был «смит-энд-вессон» тридцать восьмого калибра на базе сорок четвертого, коварное оружие с отдачей как у сорок пятого калибра и с намного большей дальностью боя.
— Тебе он не понадобится, — сказал я. — Кингсли большой и крепкий, но не из крутых.
Он сунул револьвер в кобуру и хмыкнул. Больше мы уже не разговаривали. Больше нам не о чем было говорить. Мы ехали по петляющей дороге, вдоль крутых обрывов, огороженных белыми защитными перилами, а иногда — стенками из дикого камня или массивными железными цепями. Мы поднимались в гору среди высоких дубов, и дальше, до высот, где дубы уже пониже, зато сосны становятся все выше и выше. Наконец мы добрались до плотины в конце озера Пума-Лейк.
Я остановил машину. Часовой забросил винтовку за спину и подошел к нам.
— Пожалуйста, закройте все окна в машине, прежде чем въедете на плотину.
Я обернулся, чтобы поднять стекло заднего окна с моей стороны. Дегармо показал свой значок и заявил со свойственным ему тактом:
— Ты это брось, парень. Я полицейский офицер.
Часовой посмотрел на него твердым, ничего не выражающим взглядом.
— Пожалуйста, закройте все окна, — сказал он прежним тоном.
— А пошел ты, — сказал Дегармо. — Шел бы ты, солдатик, куда подальше.
— Это приказ, мистер, — сказал часовой. На его челюстях вздулись желваки, тусклые серые глаза уперлись в Дегармо. — Не я его писал, этот приказ. Поднять стекла!
— А если я прикажу тебе прыгнуть в озеро? — осклабился Дегармо.
— Пожалуй, я так и сделаю. Я очень пужливый. — И он похлопал жилистой рукой по казеннику своей винтовки.
Дегармо повернулся и закрыл окна со своей стороны. Мы въехали на плотину. Еще один часовой стоял посередине плотины, третий — на дальнем конце. Видимо, первый подал им какой-то сигнал. Они вглядывались в нас настороженными, недружелюбными глазами.
Я поехал дальше, мимо нагромождений гранитных глыб, потом съехал на луговину с жесткими травами. Те же кричаще яркие штаны и короткие шорты, те же платочки в деревенском стиле, что и вчера, тот же легкий бриз, золотое солнце и ясно-голубое небо, тот же запах сосновой хвои, та же мягкая прохлада лета в горах. Но все это было сто лет тому назад, все откристаллизовалось во времени, как муха в янтаре.
Я свернул к Малому Оленьему озеру и запетлял среди огромных валунов, мимо маленького журчащего водопада.
Ворота земельных владений Кингсли были отперты, машина Пэттона стояла на дороге, носом к озеру, невидимому с этой точки. В машине никого не было. Картонный щиток на ветровом стекле по-прежнему призывал: «Оставьте Джима Пэттона в констеблях. Он слишком стар, чтобы работать».
Рядом с ним, носом в противоположную сторону, стоял видавший виды двухместный автомобильчик-купе, в котором я разглядел пижонскую светло-серую шляпу. Я остановил «крайслер» за машиной Пэттона, вынул ключ зажигания и вышел. Энди вылез из своей машины и уставился на нас неподвижным взглядом.
— Это лейтенант Дегармо из полиции Бэй-Сити.
— Джим там, сразу за гребнем. Он вас ждет. Он даже не позавтракал.
Мы пошли вверх, к гребню, а Энди вернулся в свой автомобиль. За гребнем дорога начала спускаться к миниатюрному голубому озерцу. Дача Кингсли на том берегу выглядела безжизненно.
— Это и есть Оленье озеро, — сказал я.
Дегармо молча поглядел на него, тяжело пожал плечами.
— Пойдем брать этого ублюдка. — Вот и все, что он сказал.
Мы пошли дальше. Из-за скалы поднялся Пэттон. Он был все в том же старом стетсоне, брюках хаки и рубашке, застегнутой до его толстой шеи. У звезды на груди все еще был погнут один кончик. Его челюсти работали в медленном жующем ритме.
— Рад видеть вас снова, — сказал он, глядя не на меня, а на Дегармо.
Он протянул руку и пожал жесткую лапу Дегармо.
— В последний раз, когда мы виделись, лейтенант, вас звали иначе. Что-то вроде псевдонима, так, что ли, это называется? По-моему, я отнесся к вам неправильно. Я извиняюсь. Думаю, я уже тогда знал, чье это фото.
Дегармо молча кивнул.
— Похоже, будь я тогда поумнее и веди себя правильно, можно было бы избежать многих неприятностей, — сказал Пэттон. — Может, удалось бы спасти чью-то жизнь. У меня душа не на месте, но я, опять же, не из тех, кто убивается слишком долго. Присядем-ка здесь, и вы мне расскажете, что мы нынче собираемся делать.
— Жена Кингсли убита в Бэй-Сити этой ночью, — сказал Дегармо. — Мне нужно поговорить с ним на этот предмет.
— Это надо понимать, что вы его подозреваете? — спросил Пэттон.
— И еще как, — прорычал Дегармо.
Пэттон потер толстую шею и посмотрел поверх озера.
— Он вообще не выходил из дому. Похоже, спит еще. На рассвете я побродил вокруг дачи. Радио там играло, и еще были звуки — вроде того, как человек балуется с бутылкой и стаканом. На глаза я ему не показывался. Думаю, так и нужно было?
— Сейчас мы пойдем туда, — сказал Дегармо.
— Вы, лейтенант, при оружии?
Дегармо похлопал себя под левой мышкой. Пэттон посмотрел на меня. Я покачал головой: оружия нет.
— У Кингсли оно тоже может быть, — сказал Пэттон. — Ковбойские перестрелки здесь у нас ни к чему. Меня за них по головке не погладят. У нас тут не те нравы, в нашей глубинке. А вы, сдается мне, из тех парней, которые живо хватаются за пушку.
— Когда надо, она у меня мигом появится в руке — если вы это имеете в виду, — сказал Дегармо. — Но мне сейчас нужно, чтобы этот Кингсли заговорил.
Пэттон посмотрел на Дегармо, посмотрел на меня, опять на Дегармо и сплюнул в сторону длинную струю табачного сока.
— Пока я не услышал ничего такого, что могло дать вам право хотя бы обратиться к нему, — упрямо сказал он.
Тогда мы сели на землю и рассказали ему, в чем состоит дело. Он выслушал нас молча, не моргнув глазом, а под конец сказал мне:
— Какой-то странный у вас способ работать на клиента. Лично я думаю, что вы, ребята, попали пальцем в небо. Ну ладно, пошли к нему, а там поглядим. Я войду первым — на случай, если вы говорили дело, а у Кингсли будет пушка, и он вдруг начнет дурить. Живот у меня солидный — отличная мишень.